юбках с красными косынками на головах.
Никого из них Наташа раньше не видела, а может, и видела, просто так они видоизменились в своих кожаных тужурках и юбках со сползающими чулками, что узнать их не было никакой возможности.
Теперь за столами дома стрекотали пишущие машинки, разговаривали, перемежевая словами «товарищ!» гортанными голосами, вносились и выносились какие-то мешки.
Время от времени, редко, правда, в дверь ее коморки раздавался стук и нетерпеливый, но беспрекословный голос говорил в дверь:
– Товарищ! Покиньте ненадолго помещение, нам нужно исполнить революционную нужду!
Она выбегала, а в дверь, хихикая, вбегали в кожаных тужурках парень и девушка, а потом уже степенно выходили обратно красные не от стыда, а от исполненной нужды лицами, вежливо благодаря:
– Спасибо, товарищ!
Видимо, в этой конторе революционную нужду справлять все же стеснялись.
… Почти забыт был Иннокентий Константинович, забыл благочинный дом и прежнюю жизнь, но никак, живущая во флигеле его хозяйка, не могла привыкнуть и к новой жизни, так не похожей на то умиротворенное счастье, ради чего были потрачены деньги купца Серебрякова.
…Во флигеле жить было неудобно. Надежда на то, что все вернется, с каждым годом – а прошло их уже три – убывала. Наталья ничего не понимавшая в новых временах, решила отправиться к новым властям.
Власти располагались в здании бывшего городского собрания.
Суета этого здания и цветущая молодость новой власти поразила Наташу. Ей показалось, что она, не смотря на свои двадцать шесть лет, была здесь самая старая.
– Скажите, а где здесь…, – безуспешно спрашивала она пробегающих мимо молодых людей.
Те указывали куда-то рукой и, не объясняя, бежали мимо!
Наконец, возле двери с табличкой «Председатель», Наталья остановилась.
– Входите, гражданка, не задерживайте!– втолкнул ее в дверь какой-то входящий в этот кабинет молодой человек.
Дым коромыслом от папирос стоял в этом кабинете. Курили все: и мужчины и женщины. И кричали, перекрикивая друг друга тоже все! О чем кричали, Наталья не понимала.
– Что у вас? – наконец, обратил на нее внимание молодой парень в довольно приличном костюме.
– Мне бы начальника.
– Я начальник, – безучастно ответил он.
Наталья поведала о своей беде. Дом отобрали, живет во флигеле, нельзя ли вернуть?!
– Надо изучить.– ответил Геннадий. Так звали ее нового знакомого.
Он действительно был начальником в новой власти, не самый главный, но один из главных. Эту команду молодых, рвавшихся к революционным идеалам молодежи, прислали из центра устанавливать советскую власть в этом захолустном городке.
… Геннадий, как и обещал, пришел на следующий день. Первым делом, он спросил у руководителя этой конторы, чем они занимаются. Оказалось, распределяют поступающее из центра продовольствие.
Из дальнейшего разговора Наталья поняла единственное: бизнес купцов по продовольствию состоял в том, что – кто, сколько, чего и почем возьмет, а стало быть, соответственно, выделят их покупателям.
Революционный продовольственный бизнес был прямо противоположным: кому, сколько и почем распределять по магазинам. А уж довольны ли покупатели – никто не спрашивал.
Геннадий этим не возмутился. Таков, по его мнению, и должен был быть революционный порядок. Однако он быстро соотнес объем распределяемого товара с количеством распределителей и справедливо решил, что распределителей достаточно четырех, вместо двадцати. И перевел изрядно поредевшую контору в другое место.
– А не ваш ли вон тот дом инвалидов? – спросил он у оробевшей враз Натальи.
– Был мой, – нерешительно ответила она.
– А где инвалиды?
– Разбежались, новая власть ведь денег теперь на них не выделяет!
– И не надо, – согласился Геннадий, – нам о здоровых думать нужно, они будут строить Советскую власть! Но мы не грабим! – торжественно объявил он Наталье. – Мы, хотим, чтобы все было по закону. Конечно по нашему, новому, советскому,– и предложил Наталье в обмен на вечное сохранение собственности на дом, подарить городу здание богоугодного дома. Наталья согласилась.
– Мы сделаем там для всех горожан, общественную столовую! – вдохновился Геннадий. – В нашей стране, все должно быть общее – и хозяйство, и все, все, все! Представляете, вместо ненужного труда женщин на кухнях, хождения по магазинам в поисках мяса и вермишели для супа, все будут ходить обедать в городскую столовую! Мы запретим женщинам готовить! Пусть занимаются общественно-полезным трудом! Весь город, как пробьет два часа дня, с заводов и фабрик пойдет в эту столовую.
– А ужинать? – зачем-то спросила Наташа.
– И ужинать! Домой будут приходить только спать!
Тут Наталья вспомнила, про революционную нужду, с которой в ее коморку просились комсомольцы.
– А что ж, – не усомнился Геннадий,– общим должно стать все! И женщина! – и добавил на всякий случай:
– Если они не возражают, конечно! Мало ли, кто кому неприятен. Заставлять не будем!
– Я возражаю! – На всякий случай, сказала Наташа.
– Вы – из темного прошлого! – объявил Геннадий, – вас надо перевоспитывать!
– Не надо! – возразила Наташа.
– Беру над вами коммунистическое шефство! – не слушая возражений, заявил новый начальник.
– Это как?
– Буду к вам приходить. И проводить беседы.
– Я против общего справления революционной нужды, возражаю! – напомнила Наталья.
– Я в курсе,– смутно пообещал Геннадий.
… С тех пор, он стал приходить почти каждый вечер. Нельзя сказать, что Наташе это было неприятно, Геннадий не приставал, оказалось, что был начитан, говорил интересно, а в речах о революции был просто оратор!
Наталья даже как-то стала проникаться его идеями. Они состояли в том, что их поколению выпало великое счастье: покончить с этим скучным и несправедливым миром, и посвятить свою жизнь строительству нового, более справедливого мира, в котором будут жить их дети! А может, еще успеют и они пожить!
Наталья прикидывала, а и в самом деле – старая жизнь была хорошая, но скучная, размеренная, кем-то сделанная для нее и ничего яркого в ней не светило!
А тут: Ломать! Строить! Бороться! Жизнь просто горит! И несется на всех парах!
– А ломать-то зачем? – вдруг усомнилась она.
– А разве можно на старой помойке построить новый дворец?! Сначала нужно снести помойку!
… Через год они поженились.
Дом зажил новой, неизвестной ему жизнью. Купеческий облик архитектуры совершенно не соответствовал теперь той звенящей молодыми голосами, яростными страстями и неуемной энергией его обитателей, которые наполняли его содержание.
Дело в том, что Геннадий хоть и мужал с годами, не мог жить тихой семейной жизнью. Дом постоянно был полон гостями, друзьями из их присланной команды, приезжали товарищи из центра, которые, не спрашивая, использовали дом, как гостиницу. Нет, это была для Наташи совсем другая жизнь, чем со степенным и обстоятельным Иннокентием Константиновичем. Но эта жизнь ей нравилась. Единственно, что не нравилось, это неуемное, почти еженощное желание мужа, справлять революционную нужду. И справлял он ее с такой революционной страстью, чтоб его не обижать, приходилось в меру ее способностей стараться. Правда, и любил Геннадий свою жену с такой же революционной страстью. В результате через два года появился сын, а еще через полтора – дочка.
Купеческий дом, совсем к тому времени еще не старый зажил своей домашней
