спросившей своего соседа, скоро ли окончится это дантово шествие, вызвал у всех благодушную улыбку.
Но вот князь Мещерский остановился и гостеприимно предложил:
— А теперь разрешите, господа, проиллюстрировать перед вами живое воплощение русской мощи!
Митрофан, опираясь на ручку кувалды и не поднимая головы, хмуро уставился в растрёпанные носки своих изношенных лаптей. Чувствовал себя плохо. Сердце, казалось, билось о самую кожу фартука, в висках стучали молоточки. Кружилась голова. Поташнивало.
— В этой штуке, — похлопал князь Мещерский по ручке кувалды, — ровно пуд! Но этот дядя орудует им, «как бы резвяся и играя». Прошу внимания!
Князь отстегнул золотые часы-браслет, положил их стеклом вверх на наковальню.
— Ну-ка! — коротко бросил он Митрофану, отходя с губернатором в сторону.
Митрофан поплевал в ладошки, как-то по-звериному, будто для прыжка, сжался, выцелил, щурясь, точку удара, рванулся, молниеносно описал круг над головой и замер с молотом над часами.
Все бросились к наковальне. Вокруг часов, как брызги воды, блестели стёклышки. Часы нетронуто тикали, и золотой усик секундной стрелки хлопотливо продолжал свой бег.
— Молодец! — похвалил губернатор, доставая пятёрку и кладя её на вытянутый молот. Все тотчас же полезли за кошельками.
Мещерский, Остен, Гербехт улыбались.
А Митрофан выронил кувалду, словно пятёрка губернатора оказалась последним, превышающим его силу весом, странно качнулся в сторону и, поймав ускользающий из-под руки угол горна, поднял налитые кровью, ненавидящие глаза.
Гости ушли, оставив на наковальне кучу бумажек.
Митрофан залился иссиня-пунцовой краской и хрипло прорычал:
— Сволочи…
Мешком сполз кузнец на пол.
В этот момент вбежал мастер.
— На молебен! Быстро! — закричал он.
— Человека дофокусничал! — повернулся к нему бледный Панкратов.
— Зо-о! — взвизгнул было Гербехт, но, взглянув ему в лицо, задом попятился из цеха.
Связав два кожаных фартука, товарищи положили Митрофана на них и отнесли в сарай, на мусор.
— Идите, в гроб их душу, на молебен, а то всех засыплем, — приказал Панкратов, — а я побегу за врачом!
Во дворе, перед конторой, на помосте, поместился весь церковный причт.
Губернатор с князем Мещерским, именитые, звездоносные гости, отделённые от мастерских барьером, крестились, кланяясь сизому дыму от ладана. Молчаливая чёрная толпа рабочих, строгая, отчуждённая, хмуро наблюдала их.
— Заметили, с кузнецом… — кланяясь паникадилу, шепнул главный инженер Мещерскому.
— Надо, пока народ здесь, убрать! — истово крестясь, распорядился князь.
Врач опоздал. Когда Панкратов вбежал в сарай, Митрофан спокойно лежал на кожаных фартуках. Пальцы сжимали ворот рваной рубахи. По открытому глазу ползала муха. На тело падал луч солнца. Отчётливо долетало сюда пение:
— …Спаси, Господи, люди Твоя…
— Уу-уу!.. — стиснул Панкратов до боли в пальцах кулак, скрипнул зубами и, трудно передохнув, медленно стянул с головы засаленный суконный картуз.
