собирается в ближайшее время покинуть страну? Пока нет, но вполне возможно, ответил царь. Должен ли посол запросить её величество о возможности принять государя и его семью как частное лицо или как суверенного монарха в изгнании? Разумеется, как монарха, раздражённо ответил царь. Ведь он не собирается покидать Россию навсегда, когда придёт благоприятный момент, он надеется вернуться и с помощью английского флота вновь утвердиться на престоле. При этом царь настойчиво подчеркнул, что со своей стороны он также готов предоставить её величеству убежище, ежели ей таковое понадобится.
Чуть помедлив, сэр Томас уверенно предположил, что, по его мнению, в этом вопросе стороны легко найдут взаимопонимание, о чём её величество вскоре сообщит в своём личном послании. Правда, это было отступлением от полученных инструкций, но, черт возьми, получив от царя такой подарок, негоже унижать его самолюбие заявлением о том, что английская королева в отличие от русского царя бежать из своей страны не собирается. Что касается заключения договора между Англией и Россией, замялся посол, то для этого понадобятся время и хорошая работа дипломатов.
— Ни то, ни другое нам не нужно! — живо возразил царь. Он пояснил, что займётся договором лично, не доверяя никому столь важного дела, а потому приглашает посла Её Величества сопровождать его в Вологду, куда он намерен вскоре отбыть. Там они и довершат переговоры.
Аудиенция была закончена. На прощание царь передал послу подарки для королевы и шубу на соболях для самого сэра Томаса.
Провожая посла до кареты, Афанасий Вяземский, молчаливо присутствовавший при разговоре, обронил:
— Слышь, толмач, передай ему, чтоб не проговорился тут никому про то, что слышал. А то ведь у нас руки длинные — и за морем достанем.
И улыбнулся мёртвой улыбкой.
Всю обратную дорогу, трясясь в карете по ночной Москве, сэр Томас думал о царе. Этот русский Нерон, наводящий ужас на своих подданных, этот властелин громадной страны, показался послу неуверенным в себе, напуганным человеком. И именно этим он опасен. Напуганный человек будет слепо раздавать удары направо и налево, множа число своих врагов и, тем самым, умножая свой страх. Какой же ад творится в его душе, если, преодолев свою дьявольскую гордыню, он униженно просит приюта на чужбине! И сколько зла он может натворить в стране, где нет закона, зато есть несколько тысяч головорезов в чёрных кафтанах, готовых убивать по его первому знаку.
Колючий озноб шевельнул волосы под париком, и даже соболья шуба больше не согревала посла её королевского величества сэра Томаса Рандольфа.
Глава первая
ПОХОРОНЫ ЦАРИЦЫ МАРИИ
Лето царская семья провела в Вологде. Оттуда доходили слухи, что царь с опричниками срочно возводит неприступную крепость, что согнанные со всей округи плотники под надзором английских мастеров строят суда и баржи, а для чего это ему понадобилось, никто не ведает. Шептались, кругля глаза, что из-за боярской измены царь навовсе хочет перебраться в Вологду, сделать её столицей, увезти туда казну и церковную святость, как в начале опричнины.
Посреди этой лихорадочной деятельности царь вдруг бросил всё начатое и кинулся назад, в Москву. Говорили, что причиной тому было некое тайное известие об очередной измене. Чуяли — вскорости снова быть крови. В тягостном ожидании затаилась Москва, кажется, всего навидались за пять опричных лет, а всё одно жутко.
Не заезжая в столицу, царь просквозил в Александровскую слободу — не иначе готовить розыск. Ждали казней, а дождались похорон. Да каких! Сразу после возвращения из Вологды вдруг преставилась царица Мария. Случилось это первого сентября, в день летопровождения, то есть в самый Новый год по старому русскому календарю. Смертью своей царица отодвинула розыск, зато испортила любимый народом праздник. Вместо веселья да гуляний в стране был объявлен траур. Остановились дела, служилые люди надели смиренное платье, в церквах служили панихиды, щедро дарили нищих.
Хоронили царицу неприлично поспешно, уже на третий день, оправдываясь небывалой жарой, хотя обычай требовал оплакивать царствующих особ непогребёнными до сорока дней. Видать, и самому Ивану не терпелось спровадить постылую супружницу на тот свет. Чужой, почти никем не оплакиваемой, покидала этот мир полудикая черкешенка, невесть зачем занесённая судьбой из горного аула в столицу огромной холодной страны.
Женился на ней Иван с досады, а такие браки не бывают счастливыми. Схоронив первую жену Анастасию, замученную постоянными родами, переездами, мужниными побоями и изменами и всё же любившую его и любимую им, царь уже через неделю после похорон объявил о своём намерении тотчас вступить в новый брак, дабы не подвергать себя и страну соблазнам. В жёны себе наметил одну из сестёр бездетного польского короля Сигизмунда-Августа. Сватом в Варшаву отправился окольничий Фёдор Сукин с наказом допреж сватовства убедиться: хороша ли невеста собой. Бедняга Сукин неделями стерёг полячку, прятавшую лицо под густой вуалью, пока ветер, сжалившись над ним, не открыл на мгновение прекрасный профиль королевны. Восхищенный Сукин известил царя об увиденном, и тот тотчас направил Сигизмунду письмо, в котором просил руки его сестры.
Ответ не заставил ждать. Король учтиво благодарил своего брата великого князя Московского за высокую честь, но отказывал в его просьбе, ибо, во-первых, королевна Екатерина состоит в католической вере, а во-вторых, уже просватана и вскорости станет супругой герцога Финляндского. О настоящей причине отказа в письме, разумеется, не упоминалось. А заключалась она в том, что больной и бездетный Сигизмунд вовсе не собирался отдавать жадному московиту вместе с сестрой всё наследие Ягеллонов.
Иван не простил обиды. Приутихнувшая было Ливонская война вспыхнула с новой силой. Царь поклялся добиться руки Екатерины. Нужды нет, что её поспешно выдали за брата шведского короля. Плевать он хотел на замухрышку герцога, он получит Екатерину, даже если ради этого придётся захватить Стокгольм! А пока, чтобы загладить неудачное сватовство, Иван приказал сыскать ему другую невесту. Выбор пал на двенадцатилетнюю дочь кабардинского князя Темира Гуки. После неяркой смиренницы Анастасии Ивану глянулась гибкая черноглазая дикарка. Был и расчёт политический. Породнившись с Темиром Гуки, русский царь без войны внедрялся в самое сердце Кавказа, обретал противовес туркам.
Так появилась на Москве новая царица, крещённая в православии Марией. Новое имя черкешенка приняла, но обычаев русских принять не захотела. Одежду и ту предпочитала черкесскую, куталась в цветные шали, щеголяла в узорчатых шальварах. В храме Божием откровенно скучала, зато охотно присутствовала на казнях, при виде крови её чёрные глаза, подведённые сурьмой до самых висков, загорались дьявольским огнём. Обученная
