– Мы будем жаловаться в обком партии!
Прищурившись, тот внимательно осмотрел нашу компанию, а затем усмехнулся:
– Да вы же пьяны! Я даже отсюда хорошо слышу запах спиртного.
Я-то ничего не употреблял, а вот один из моих коллег сконфуженно пробормотал:
– Да мы немножечко пива…
– Сейчас проверим, – продолжал давить на нас зам и крикнул в открытую дверь: – Вера, принеси-ка трубочки!
Тут же в дверях появилась медичка и принесла пять алкотестеров. Первым стали проверять меня. Прибор, конечно, ничего не показал.
– Слабо дуешь, давай ещё, – приказал заместитель начальника.
Я дунул ещё раз, потом ещё. Снова безрезультатно. Ну это-то было понятно, но вот что удивительно, прибор и у моих коллег не показал ровным счётом ничего. Зам был озадачен. Тогда не знали термина «промилле», а приборы были не слишком точными, поэтому небольшое количество алкоголя в выдыхаемом воздухе могли и не показать. Ребята потом мне сказали, что купили и выпили на троих бутылку вина. А заместителю начальника ничего не оставалось, кроме как отпустить нас.
Ремонт по-прежнему продолжался чисто номинально, но я бывал на тепловозе каждый день. Обратил внимание, что тёмно-зелёная краска на кузове стала осыпаться, местами выглядывали ржавые пятна. Я предложил ребятам немного поработать, и они поддержали мою идею. Выписали в депо краски четырёх цветов: голубой, жёлтой, красной и немного чёрной. Решили покрасить кузов в голубой цвет, а выше смотровых дверей нанести широкую жёлтую полосу по всему периметру тепловоза. Раму кузова тоже было решено покрасить в жёлтый цвет, а передний и задний путеочистители и раму над ними – в красный.
Красили вручную, кисточками. Получилось ярко и красиво, словно птица с разноцветным оперением. Слесари тут же прозвали машину «снегирём».
* * *Пока мы в Курске копались с ремонтом, в ГОКе произошло историческое событие. Приказом министра МЧМ СССР №219 от 5 марта 1974 года МЖК и строящийся ГОК были объединены в одну структуру – Михайловский горно-обогатительный комбинат. У каждого работника обоих комбинатов в трудовые книжки поставили соответствующий штамп. Директором назначили Александра Ивановича Потапова.
У него теперь прибавилось забот и стало совсем не до художественной самодеятельности. К тому же в МЖК были свои артисты-любители, которые шлифовали своё умение полтора десятка лет. Видя такую ситуацию, худрук Белка вернулся к себе на родину, песенное трио распалось, и Раина артистическая карьера завершилась.
* * *Мы закончили красить, а ситуация с ремонтом ни на йоту не улучшилась. Не видя никаких перспектив, я решил, что пора ехать домой. Сказал коллегам, они обрадовались. Пришёл мастер, чтобы помочь запустить и прогреть двигатель. Коленвал дизеля от аккумулятора вращаться не стал. Перед запуском, как обычно, я спустил отстой из масла в картере. Меня удивило, что вместо масла полилась почти чистая вода. Её вытекло, наверное, не меньше ведра. Мастер же, глядя на это, и ухом не повёл. А я понял, что в двигателе серьёзная неисправность. Но делать было нечего, мы уже всем сообщили, что уезжаем.
Вместе с мастером запустили двигатель от постороннего источника тока. Прогрели и выехали на станцию, где нас подцепили к большому тепловозу, который вместе с нами заехал под поезд[26]. Машинист подошёл ко мне и попросил помогать тянуть состав, чтобы сэкономить несколько десятков литров топлива.
На ходу мы с головным машинистом общались при помощи звуковых сигналов. Вдруг я услышал сигнал остановки и почувствовал экстренное торможение. Остановились. Машинист с помощником, взволнованные, подошли к нам. В руках у них был брезентовый полог.
– Мы заметили на обочине лежащего человека, помогите принести, – сказал машинист. Я послал своих помощников.
После начала торможения наш поезд прошёл ещё метров триста-четыреста, поэтому идти им пришлось далеко. Минут через десять они вернулись с тяжёлой ношей. Человек был жив, но без сознания. Пострадавшего решили уложить в нашу кабину, так как наш тепловоз ниже, лесенки шире, ступенек меньше.
Доехали до Льгова, там нас уже ожидала скорая помощь. Пострадавшего погрузили на носилки и отвезли в больницу. Записали наши адреса. Через некоторое время мы узнали некоторые подробности этого происшествия. Оказывается, трагедия разыгралась в пригородном поезде. Мужчины что-то не поделили, и нашего бедолагу столкнули из тамбура прямо на ходу. Так он и оказался на обочине.
* * *За время работы в СМП мне ещё дважды приходилось использовать свой тепловоз в качестве «Скорой». У женщины-путейца на работе открылось сильное кровотечение. К нам подбежал бригадир, попросил подъехать к месту, где толпился народ. Больную погрузили в кабину и погнали «на всех парах» (в разумных пределах, конечно). На Курбакинской поговорили с дежурной по станции, попросили, чтобы на Михайловский Рудник вызвали скорую помощь и нас приняли без задержки.
Женщину в сопровождении бригадира увезли в больницу, а мы вернулись обратно на свой «ударный фронт»[27]. Позже нам сообщили, что женщину спасти не удалось.
В другой раз мы ехали резервом из Кром на Курбакинскую. Увидели человека, сигналящего нам возле моста через овраг. Остановились. Молодой парень лет семнадцати указал в овраг глубиной метров десять:
– Там лежит мой старшой.
– Что случилось?
Парень рассказал, что они геодезисты, приехали проверить состояние моста. Сам он практикант училища, а его старший напарник только что принят на работу. И решил отметить своё назначение, захватив с собой бутылку водки. Распили они её тут же, под мостом. Молодой сразу почувствовал себя плохо и вызвал у себя рвоту; в результате по его виду даже нельзя было сказать, что он пил спиртное. А вот старшего развезло. Края и дно оврага были закреплены от дальнейшего размыва бетонными плитами, и геодезист, не удержавшись на них, кубарем полетел вниз. Падая, разбил лицо и голову. Весь окровавленный, он выглядел жалко.
С трудом мы его подняли наверх, погрузили в кабину и по знакомому сценарию отправили в больницу. Там его вылечили, но со своим новым местом работы ему пришлось распрощаться.
После возвращения из Курска мы начали искать неисправность дизеля – откуда в его масляный картер попадает вода. Теперь Балыковский стал моим союзником, начал со мной советоваться. Мы открыли люки с обеих сторон и течи не обнаружили. Тогда решили потихоньку вращать коленвал. В инвентаре тепловоза для этого имелся стальной рычаг длиной около двух метров. Одним концом он вставлялся в глубокие выемки на маховике двигателя, и достаточно было одной человеческой силы, чтобы передвинуть коленвал на необходимый угол.
Пока один из нас подрабатывал Архимедом[28], другие наблюдали за цилиндрами. Скоро мы услышали, а потом и увидели протечку в одном из шести цилиндров. Когда поршень поднимался выше неисправного места – текла вода, а если был вровень или ниже – не текла.
Договорились с МГОКовским депо о ремонте. Когда вытащили гильзу цилиндра из блока, то на участке контакта с охлаждающей водой она выглядел так, будто в неё стреляли из автомата – куча мелких ямочек. Так ржавчина разъедает чёрный металл. А в одном месте она проделала сквозное отверстие, через которое текла вода. Гильзу нам заменили на новую, и мы выехали из депо своим ходом.
* * *Осталось ещё одно больное место – аккумуляторная батарея. Её никто менять не хотел. Видимо, слишком дорогое удовольствие. Мы по двенадцать часов, а иногда и сутками не глушили тепловоз, поскольку завести его потом было проблематично. Глушили лишь на базе, когда не было работы, а тепловоз стоял в депо, где был пусковой генератор.
В прошлой главе я рассказывал, как один машинист-новичок вёз рабочих четыре часа. А до того времени он проходил у меня практику. И тут не обошлось без проблем. Мы приехали в Кромы в конце смены путейцев, привезли несколько вагонов. За управлением был практикант. Вагоны эти надо было соединить с другими, стоящими на одном из путей. Чтобы лучше видеть сигналы составителя, он встал с сиденья. Однако умудрился подняться настолько медленно и неуклюже, что при этом зацепил ногой автомат, питающий электродвигатель топливного насоса. Этот автомат находился значительно левее сиденья, и как можно случайно зацепить его рычажок, для меня осталось загадкой. Но как бы то ни было, дизель заглох, тепловоз остановился.
У путейцев закончился рабочий день, они дружно потянулись к пассажирскому вагону. А все наши попытки завести локомотив окончились неудачей. Пришлось сообщить прорабу и мастерам, что ехать не можем. Они решили перевезти рабочих на автомобиле. В Кромах имелся грузовик, на котором путейцев отправили домой. Но пока они ждали машину, сидя в вагоне, наверное, высказали про нас много «добрых» слов. К тепловозу даже подошла инициативная группа женщин, и хорошо поставленным голосом они начали поноси́ть нас на чём свет стоит. Особенно много эпитетов досталось мне. Нам было нечего возразить женщинам, пришлось молча снести все оскорбления.
