- Якши, якши!
Для Узбека теперь не существовало ни московского князя, ни тверского. Там выгнали зверя.
- Урагш! - взвизгнул он и хлестнул коня.
За ним сорвались с места и другие. Охота продолжалась.
МИТРОПОЛИТ ИЗ ВИЗАНТИИ.
Голубое, чуть с зеленцой море кое-где за горизонтом сливается с небом. Поздняя осень, но море и небо чистые, а солнце греет, как в лучшую летнюю пору. Ещё зеленеют виноградники и благоухает лавр, ещё купаются мальчишки в бухте и не вьётся кизячный дым над плоскими крышами Кафы-города.
В полдень замирает жизнь торговой Кафы. Купцы, греки и армяне закрывают свои лавочки, безлюдеют узкие, мощённые булыжником улицы.
В тени высокого кипариса, в плетённом из виноградной лозы кресле сидит митрополит Феогност. Перед ним на таком же круглом столике глиняная миска с виноградом, нарезанная дольками дыня.
Митрополит задумчиво смотрит на море, на зернистый искрящийся песок на берегу. Монотонно, одна о другую шлёпают морские волны, оставляя за собой мутную пену прибоя.
А вдали море как будто застыло. Корабли со свёрнутыми парусами не шелохнутся, и только быстрые лодки бороздят бухту.
Стоящий за спиной Феогноста кафский поп о чём-то говорит, но митрополит не слышит, он думает о другом.
Там, за морем, осталась родная Византия, Константинополь. Скоро он будет на новой, Богом уготованной для него родине - Руси. Какая она? И что это за Москва, куда покойный Пётр даже митрополию из Владимира перенёс? О Владимире он много слышал… Правда, это не Константинополь, но всё же это великий город… А Москва? Говорят, ныне она поднимается над всеми русскими княжествами. Покойный митрополит Пётр писал патриарху, что нынешний князь Иван умён и в политике тонок. А без этого Русь не объединить и ордынского ига не скинуть. А ежели князь Иван в тайных помыслах сие держит, то он, Феогност, будет ему в том советчиком и духовным наставником, ибо пока есть ордынское иго на Руси и не будет меж князьями единства, блюсти и укреплять православную церковь и веру Христову трудно…
Но вот митрополит оторвался от дум, вслушался в речь попа.
- Когда Калита и ордынцы Тверь порушили, князь Александр убег во Псков, а Калита ныне из Орды вернулся с новой ханской милостью. Ныне московский князь за баскаков будет…
- Не уразумею я тя, отец Василий. - Феогност поднял на попа взор. - Как это за баскаков?
Глядя в бледное лицо митрополита, поп пояснил:
- Князь Узбек велел, чтобы отныне ордынский выход по русским княжествам князь Иван собирал. О том мне купцы поведали.
Феогност встал, чёрная ряса обвисла на высоком худом теле, а длинные, выбившиеся из-под клобука волосы рассыпались по покатым плечам.
- Что те ещё глаголили купцы?
Поп замялся. Митрополит не сводил с него глаз.
- Не лукавь, отец Василий, что-то в мыслях таишь, не досказываешь!
- Сказывать ли, преблагой владыка, что слухом дошло?
- Всё глаголь, - не повышая голоса, повелительно приказал митрополит.
- Слух такой, преблагой владыка, что великий князь Иван Орде боле служит, чем Руси. За то хан к Ивану благоволит…
- Так ли это?
- На Тверь Иван орду водил? Водил! А ныне кто будет русских людей выходом разорять? Калита!
Митрополит нахмурился:
- Ты, отец Василий, духовный сан носишь, а того не уразумеешь, что Орда сильна. И идти на неё со щитом - значит беду на Русь накликать. Видно, о Москве и о всей Руси мыслил князь Иван, когда в Орду с поклоном ездил. Прикинь-ка умом, отец Василий! - Феогност поднял кверху палец. - А что собирать выход московский князь себе заполучил и баскаков от Руси отвадил, за то ему честь и хвала!
Он сердито сел, и большой серебряный крест на золотой цепи колыхнулся на животе.
- Не гневись, преблагой владыка, не хотел я сказывать тебе сей слух, сам велел!
- Сии мирские слухи, отец Василий, и противу кого? Противу великого князя! Смири свою гордыню и не осуждай ближнего своего! И мирян наставляй в послушании господей своих! Великий же князь Иван от Бога дан и перед Господом ответит за дела свои!
Феогност умолк. Молчал и поп Василий, разглядывая в который раз нового митрополита. Каким-то он будет, этот владыка всей русской церкви?
А тот мял в кулаке жидкую бороду, думал о чём-то своём. Лицо без движений, только смоляные брови сошлись на переносице да тонкие ноздри ястребиного носа приподнялись. Вот он потёр большой открытый лоб, скрестил на груди руки. Неслышно подошёл инок.
- Архимандрит Иван из Москвы, а с ним бояре митрополичьи да княжьи встречать прибыли.
Митрополит ничего не ответил, только спросил:
- Всё ли готово в дорогу?
- Всё уже на ладье, отец ключарь сам за всем доглядывал.
Поп кашлянул, Феогност повернулся к нему.
- Ты здесь, отец Василий? - И протянул ему жёлтую бескровную руку.
Поп припал к ней губами. Оторвавшись, заученно бубнил:
- Ныне и присно и во веки веков.
Митрополит осенил его крестом:
- Аминь!
* * *
Ладья плывёт вдоль по Дону. Давно уже миновали крепость Тану[13], где ханский баскак собирает дань с гостей, плывущих на Русь и в Византию. В Тане баскак осмотрел ладью, но дани не взял. Ещё Чингис-хан велел не трогать попов, пусть молятся своему Богу, чтоб помогал непобедимым татаро-монгольским воинам.
Всё дальше вглубь Руси плывёт ладья. Уже Дои. Степные берега, поросшие высокой, прихваченной первыми заморозками травой, кое-где сменяет лес. Вон лес подступил к самой воде. Он глухо шумит, и стоявший у борта митрополит задумался.
Как сквозь туманную пелену, припомнилась ему родная деревня. Вот так же шумел вокруг неё лес, куда он мальчишкой бегал за ягодами… А позже, в отроческие годы, в тот лес ходил он вместе с черноглазой весёлой Марицей…
Феогност тщетно пытается припомнить её лицо, но оно расплывается, уходит от него.
- Было ли это? - шепчет он.
А потом всё так же глухо вздыхал лес за стенами монастыря, и эти вздохи доносились в его келью. Сколько лет прожил он в Афоне, отвык от мирских дел, а нынче не только духовные дела его забота, о всей Руси пектись надобно.
Рядом стоит именитый московский боярин Хвост, он ростом мал, а борода ниже пояса, по самому борту метёт. Ещё в Кафе по велению великого князя Ивана Даниловича встретил он вместе с тысяцким Воронцовым-Вельяминовым да архимандритом Иваном и боярами митрополичьими нового духовного владыку.
Боярин всматривается вдаль, скоро Дону конец, а там перекат, ладью вытащат и волоком на брёвнах покатят в Проню-реку, потом в Оку. А с Оки до самой Москвы плыть без задержки.
Боярин с наслаждением зевнул и, шумно выпустив воздух, испуганно покосился на митрополита. Но тот продолжал глядеть на освещённый полуденным солнцем лес.
Боярин Хвост промолвил подошедшему боярину Воронцову-Вельяминову:
- За лесом волоком потянем. Смердов поболе пригнать надобно…
- Смерды будут, - ответил тысяцкий.
- Иван Данилович, поди, поджидает владыку…
- А вон, гляди, никак, сам князь!
За лесом завиднелась толпа смердов и спешенных воинов, а у самой воды выделялась высокая фигура Калиты. Ветер трепыхал над его головой стягом.
Боярин Хвост, чтобы не слышал Феогност, шепнул Воронцову-Вельяминову:
- Хитрости у Ивана много - ишь, как митрополита в Москву переманывает. Боится, как бы новый митрополит митрополию в Володимире не оставил.
Тысяцкий так же тихо ответил:
- Нынче митрополиту в Володимире нечего делать. Обнищал Володимир.
А толпа смердов шумно прихлынула к берегу, подхватила подплывшую ладью и на катках потащила из воды.
НА ПРАВЁЖЕ. НОВГОРОДСКИЕ ЗЛОУМЫШЛЕННИКИ. ДАНИЛКА СКАЧЕТ В ПСКОВ.
Нелёгкая служба у Данилки, суетная. Из Орды приехал, в Рязань гоняли. Не успел передохнуть, как скачет в Новгород. В Москве только и того, что к Олексе забежал, Василиска там нынче живёт.
«Вот из Новгорода вернусь, - думает Данилка, - избу срублю, приведу Василиску, спрошу: нравится? Будь тут хозяйкой, будь моей женой!»
И представил Данилка, как будет его встречать из дальних поездок жена - Василиска… А потом и мальчишка, сын, белоголовый…
Очнулся Данилка от дум. Рядом Лука едет. Впереди и позади - ещё отряд дружинников - охрана боярина Плещеева. Боярин, молодой, розовощёкий, сидит на коне вполоборота, шуба нараспашку, и мороз не страшен.
На груди, под кафтаном, у боярина письмо великого князя московского новгородскому посаднику. Плещеев знает его содержание от начала до конца. Вспомнив о письме, боярин подумал: «Видно, не верит Иван Данилович именитым людям новгородским, коли требует от Добрынского, чтоб за боярством доглядал».
