Николай тихонечко, чтобы не разбудить Аликс, спустил ноги, нащупал шлёпанцы и осторожно, стараясь не шуметь, отправился в ванную. Камердинер Терентий Чемодуров[78], как всегда, был уже наготове с горячей водой, правленой бритвой и крахмальным полотенцем. Игривые воспоминания Николая отступили, и потихоньку стали наплывать заботы сегодняшнего дня.
«Слава Богу, сегодня должен быть не самый тяжёлый день. С утра можно покататься на лыжах, затем «Old gentleman»[79] Фредерикс привезёт свой доклад по министерству Двора. Потом опять будет свободное время поработать с детьми на расчистке катка, засыпанного вчерашней метелью… Обед надо перенести на час раньше, а после него – сразу в Петербург, в Эрмитажный театр, где сегодня наконец-то после долгих разговоров и приготовлений будут давать драму Кости «Царь Иудейский»… Подумать только!.. Великий князь, а, говорят, пишет хорошие стихи, и вот даже драму сочинил!.. Посмотрим, посмотрим!..»
Хорошее настроение Николая не проходило, хотя иногда бывало и так, что неожиданно всплывали неприятные заботы и превращали исходно хорошее настроение дня в уксусное. Но сегодня всё должно было удаваться.
Государь позволил Чемодурову после бритья расчесать усы и попрыскать на лицо французским одеколоном. Потом погрузил своё крепкое сильное тело с немного коротковатыми для развитого торса ногами в прохладную ванну, пополоскался в ней немного, вылез, отфыркиваясь и оглаживая усы и шевелюру, дал закутать себя в большую махровую подогретую простыню и растереть спину и ноги.
Парадный мундир Измайловского полка, в рамках чьих «Досугов» должна была проходить сегодняшняя премьера «Царя Иудейского», был уже приготовлен. Николай его любовно погладил, но оставил до вечера. Чемодуров знал, что с утра для прогулок надо было подавать более удобную форму, например лейб-гвардии казаков, что было им и исполнено.
Государь с помощью камердинера быстро облачился в свой любимый военный наряд и отправился завтракать. Аликс, как обычно, нежилась ещё под одеялом, и ей понесли её скромный завтрак, которым она удовлетворялась уже много лет, блюдя фигуру, – пару сухих бисквитов и кофе.
Дети уже давно встали и занимались своими уроками. Заслышав движение в столовой, они дружно оторвались от книжек и тетрадей, гурьбой бросились получать утренний поцелуй мамочки, а затем чинно и благовоспитанно вошли в столовую.
Papa просматривал газеты и аппетитно хрустел булочками, намазанными жёлтым чухонским маслом. Проказница Анастасия придумывала, какую каверзу учинить, чтобы обратить на брата и сестёр внимание Papa, но Николай сам отбросил газеты и заключил в объятия сразу всю толпу из пяти пищащих и лижущихся юных созданий.
– Кто пойдёт со мной сегодня перед обедом расчищать каток? – объявил Государь поиск добровольцев.
Вызвались все.
– Когда кончу занятия, то позову вас, дети!.. – обещал отец и шутливо скомандовал: – А теперь на уроки – бегом марш!
После первого завтрака он расхотел идти на лыжах, поскольку думалось ему лучше всего при пешей ходьбе, а лыжи – это всё-таки спорт и физической нагрузки в них значительно больше. Ему требовалось кое-что обдумать, и поэтому он решил просто пройтись по парку, чтобы ничто его не отвлекало. Он не боялся физической работы, любил пилить дрова и расчищать дорожки от снега зимой, любил верховую езду, плавание и греблю на байдарке, но для того, чтобы покойно думать о важных проблемах империи, о людях, которых следовало проверить в каком-то деле, прежде чем поручать серьёзные посты, для этого больше всего подходила ритмичная и быстрая пешая ходьба – независимо от времени года или места нахождения в данный конкретный момент – в Царском ли Селе или Петергофе, в Ливадии или на отдыхе в Дании, Англии, Гессене…
Сегодня вопрос вставал не очень сложный, но важный: он уже несколько недель тому назад решил, что министр финансов и председатель Кабинета министров Коковцов слишком слаб и не может противодействовать думским говорунам. Более того, многие из близких и верных людей докладывали, что он ведёт какие-то опасные разговоры с Гучковым и другими лидерами думской оппозиции, подыгрывает им в стремлении заляпать грязью Григория Ефимовича и ничего не делает, чтобы прекратить клеветническую возню против Друга Царской Семьи.
Может быть, его стоило бы ещё немного подержать во главе правительства и финансов, но он почему-то упорно сопротивляется введению решительных мер против всенародного пьянства, ссылаясь на будущие потери бюджета. Что за этим стоит? Действительно ли нежелание поддержать своего Императора в важном начинании из-за сохранения больших поступлений в казну или желание в угоду «общественности» сохранить болячку, в которой можно по-прежнему обвинять власть?.. Раз он становится тормозом добрых перемен в государстве, убирать его из правительства явно пора, но отталкивать и делать врагом вроде этого старого паука графа Витте отнюдь не следовало…
С такими мыслями Николай и вышел в Александровский парк. Мягкий чистый воздух охватил его и наполнил лёгкие, снежок хрустел под сапогами, чернеющие на белом фоне снегов стволы дерев напоминали хорошо проявленный фотографический снимок… Дышалось и думалось легко.
Он пошёл привычным маршрутом по Крестовой аллее к югу, в сторону Китайского театра. Мысли о Коковцове и бюджете вновь охватили его. Хорошая память Николая вытаскивала из своих закромов цифры, которые доставляли ему радость и гордость за империю и себя, неукоснительно ведущего курс на развитие благосостояния России. Он вспомнил, что менее чем за двадцать лет от начала его царствования, несмотря на неудачную японскую войну и сумасшедшую революцию, разожжённую частично на японские и иные иностранные деньги, бюджет казны увеличился почти в три раза – с одного миллиарда двухсот миллионов до трёх с половиной миллиардов золотых рублей. И – что составляло предмет его особенной гордости – бюджет рос без введения новых налогов или увеличения старых. Год за годом сумма поступлений превышала сметные исчисления, и государство всё время располагало свободной наличностью.
Несчастье японской войны заставило реформировать армию и флот. Пропорционально к росту населения армия увеличилась до одного миллиона трёхсот тысяч человек, хорошо обмундированных, обученных, накормленных и снабжённых всеми припасами не хуже других европейских армий. А к 1917 году она должна была абсолютно превзойти все другие европейские армии, причём без напряжения государственной казны и милитаризации страны.
Императорский флот, так жестоко пострадавший в японскую войну, стал наконец возрождаться к новой жизни. С удовлетворением вспоминал сейчас Государь о том, что в этом есть его громадная личная заслуга, поскольку ему пришлось дважды с большим трудом преодолевать сопротивление Государственной думы, не желавшей давать деньги на развитие флота. И, несмотря на всякие там разговоры и заманчивые предложения со стороны, весь флот строился на русских верфях – в Петербурге и Николаеве.
Он прошёл до центра Крестовой аллеи и повернул на запад, к Арсеналу. Четыре краснокирпичные башни с зубцами ярким пятном выделялись на белом снегу.
Мысли также приняли другой поворот. После армии, где крестьянская молодёжь как-никак, а приобщалась к грамотности и дисциплине, стало хорошо думаться о хозяйственной самостоятельности миллионов крестьянских семей, об их тяге к настоящему прогрессу в виде беспримерно быстрого развития кооперации. Сначала – от мелких ссудосберегательных товариществ и потребительских обществ, для открытия которых было достаточно разрешения местных властей, затем – к крупным потребительским обществам и кооперативам, отдельные из которых держали обороты по нескольку миллионов рублей. А кредитные кооперативы вообще имели теперь, как докладывал Коковцов, 9 миллионов членов! Московский народный банк, открытый почти два года назад, дал новый толчок к развитию, поскольку его акционерами на 85 процентов стали кредитные кооперативы…
«До чего же упрямо эти думцы не желают видеть прогресса России и всё тянут к новым смутам! – с возмущением подумал Николай. – Ведь даже иностранцы, не испытывающие особых симпатий к моей стране, признают её достижения!..» И он вспомнил, что недавно Василий Васильевич Щеглов, хранитель его личной библиотеки, принёс и положил на столик, где в порядке, известном только Государю и хранителю, лежали книги для первоочерёдного чтения, только что изданный в Англии труд известного писателя Мориса Бэринга «Основы России». Бэринг провёл много лет в стране, хорошо узнал её, и Николаю, который буквально «проглотил» за один день его книжку, приятно было найти в ней подтверждение собственным идеям. Сейчас, на прогулке в парке, Государь не без удовольствия вспоминал мысли Бэринга о России.
