А между тем это было именно землетрясение, ибо эта ночь была ночью 6 июня 1937 года.
II.
Чем было землетрясение 6 июня 1937 года [10] и как вся Европа и вся планета были им потрясены, это всем на свете известно. Многие однако не помнят, что сила катаклизма не находилась ни в каком соотношении с его последствиями. Тут даже не приходится говорить о сейсмической катастрофе; это был, вернее, гигантский геологический подъем. Три толчка, ощущавшиеся в Лондоне, были только последнею судорогой трех порывов мертвой зыби, пронесшихся один за другим под земной корою, в горниле центрального огня. И, по счастью, ни один из этих порывов не расплеснулся, иначе говоря, — не прорвал твердой коры. Ни разрыва, ни трещины. И ничего похожего на извержение. Явление ограничено было очень узкими пределами; все произошло в эллиптической зоне, ориентированной с востоко-юго-востока на западо-северо-запад, протяжением, приблизительно, 500 километров по большой оси и в 200 километров по малой. Но вся поверхность этого эллипса поднялась сразу, — вздулась, как кипящее молоко, — и после третьего удара мертвой зыби не опустилась.
Таким образом, весьма естественно образовался выступ почвы, на площади, приблизительно, в сто тысяч квадратных километров. Вертикальные отметки на старых картах пришлось увеличить в среднем на 50 метров. И кульминационная точка выступа совпала с восточным фокусом эллипса. Новая ее высота над нижайшим морским уровнем составила 165 метров, тогда как раньше эта же точка скрывалась на глубине ровно 37 метров ниже уровня соленой воды. Ее географические координаты были — и, конечно, продолжают быть — 50°15′ северной широты и 0°10′ восточной долготы, считая от Гринвичского меридиана. Реки Арон и Сомма протекают ныне у подножья этого пригорка, пышно именуемого горою Прекрасного Согласия, с тех пор, как там проходит новая англо-францусская граница…
Ибо, роковым образом, первым и самым значительным результатом землетрясения 1937 года было исчезновение того древнего моря, которое англичане называли Ченнелем, а французы Ламаншем. Обмелев на семь десятых своей поверхности, оно оставило на западе только два залива, Нормандский и Бретанский, разделенные англо-нормандским полуостровом, на котором господствуют три вершины, Джерси,
Гернерси и Ориньи; и ничего не оставило на востоке, где новая дельта Соммы углубляется в Северное море на добрых шестьдесят километров дальше того места, которое называлось когда-то Па-де-Кале.
…Таков был первый и самый значительный результат. Это не подлежит никакому сомнению. Чтобы прийти к такому заключению, достаточно взвесить следующее:
Землетрясение 1937 года сопровождалось, конечно, множеством человеческих жертв. Тридцать городов, в том числе Портмсут, Брайтон, Гавр, Диэп, Дувр, Калэ, Шербург и Кентербери обратились впрах. Погибли бесценные произведения искусства. Даже по истечении пятнадцати лет [11] исчезли еще не все следы этого бедствия…
Однако, и они исчезнут, и бедствие это как-никак было только местным. Между тем, лик всего мира несомненно изменился навсегда под влиянием того единственного обстоятельства, что в ночь 6 июня 1937 года Англия, внезапно и прочно соединившись с материком посредством перешейка, ширина которого в самой узкой части превышает полтораста километров, тем самым перестала быть островом.
III.
Дальнейшее, не представит, конечно, интереса для всех. Тем не менее забавно установить, что 6-го июня 1937 г. преполагавшийся брак мисс Грахам, единственной дочери сэра Кристофера, строителя туннеля под Ламаншем, с Жаком Ториньи, французом, секретарем посольства, отнюдь не был вопросом решенным. До этого было еще очень далеко.
Англия и Франция после землетрясения 1937-го года.
Мисс Грахам — родители и близкие называли ее Джэн, — была белокура, как француженки эпохи Людовика XIV, иначе говоря, — волосы у нее были солнечно-золотистые. Глаза — два синих корунда, а щеки — два лепестка. Чтобы познакомиться с ее нравом, откройте Вальтер-Скотта и слейте в единый образ Юлию Маннеринг и Диану Вернон: это и будет в точности Джэн Грахам. Что касается до Жака Ториньи, то, родившись в 1912 году, он научился латыни благодаря Леону Берару и боксу благодаря Крики. Таким образом, вполне естественно, что Мисс Грахам с первого же рукопожатья влюбилась в Жака Ториньи и что в то же мгновение Жак Ториньи понял, как безнадежно и безмерно полюбил мисс Грахам. Заметьте, что они познакомились у леди такой-то, на которую небом возложено было поручение соединять узами брака всех молодых людей общества, стоивших того. И, конечно, чета Грахам-Ториньи этого стоила. Жак Ториньи принадлежал к лучшей республиканской знати Франции; и, тем не менее, был настоящим джентльменом. Перед ним открывалась большая карьера и удачно выбранной госпоже Ториньи очень скоро предстояло сделаться супругою посла. Что-же касается мисс Грахам, то она не довольствовалась тем, что была дочерью сэра Кристофера, строителя туннеля под Ламаншем; была она также и прежде всего последним отпрыском великого рода Грахамов, подарившего Англии несметное количество героев. Леди такая-то, женщина симпатичная и знавшая толк в этом деле, пророчила благоденствие сердечному согласию не позже, чем через десять лет: такая Грахам непременно должна была вернуться в Лондон под руку с таким Ториньи, облеченным званием Чрезвычайного и Полномочного…
Однако…
Однако этого мнения не разделял сэр Кристофер, а ведь его голос в данном вопросе имел значение.
Сэр Кристофер любил, конечно, Францию, как многие, многие англичане. Но он прежде всего был крупным миллионером и к тому же расчитывал в скором времени тысячекратно увеличить свои миллионы благодаря туннелю под Ламаншем. Кроме того, этот человек, умевший точно считать, знал, что третий секретарь французского посольства работает ради чести и что посольство разоряет посла, если он не исключительно богат. Жак Ториньи имел шестьдесят тысяч франков ренты… а франки эти в 1937 году все еще были бумажными франками, которых нужно иметь восемьдесят или сто, чтобы владеть одной гинеей.
Вот почему сэр Кристофер, многократный миллиардер in spe, наотрез отказал Жаку Ториньи, когда тот попросил у него руки мисс Грахам. С нею самой, как с несовершеннолетнею, отец не посоветовался. И когда она выразила по этому поводу протест, сэр Кристофер обошелся с нею совсем неласково.
И в правду, я знаю много честных отцов семейств, которые вполне одобрят поступок сэра Кристофера. Таковы, главным образом, отцы, обожающие своих дочерей.
Жака Ториньи, разумется, совсем не привела в уныние такая безделица, как родительский отказ. И мисс Грахам, осыпанная отцовскими проклятиями, только улыбалась. Тем не менее, 6 июня 1937 года, в то время, как мисс Грахам глядела в окно на Беркли-Сквер, а Жак Ториньи был обеспокоен прекращением радиофонных сообщений Рейтера, брак Ториньи-Грахам был делом отнюдь не решенным.
IV.
В ту пору туннель под Ламаншем, — до великой европейской метаморфозы 1937 года, — представлял собою самое необычайное и в то же время самое доходное дело…
О нем начали говорить еще в 19 столетии. Делались подсчеты, проекты, чертежи. Составлены были сметы и вычислены доходы. В конце концов, сэр Кристофер Грахам смело объявил, что берется, наконец, осуществить этот экстравагантный проект железнодорожного пути, непосредственно соединяющего Лондон с Парижем под Па-де-Келе, в ту пору еще существовавшим. С финансовой точки зрения этот туннель открывал бесконечные перспективы; с технической не представлял никаких затруднений и мог быть выполнен еще в семидесятых годах прошлого столетия. Но само собою разумеется, что Англия не так-то просто отнеслась бы к этой затее. «Блестящая изолированность» еще являлась одним из догматов британской политики в 1937 году. Сэру Кристоферу Грахаму все это было известно, но планам ничуть не мешало… Пожалуй, даже способствовало.
