В этой лачуге, затерявшейся в альпийской лощине, должны были разыграться грандиозные и трагические события. Звезде Наполеона суждено было вновь возгореться под крышей этой простой и честной крестьянки.
Человек, которого Матюрен назвал Робером, заметив полковника Анрио, не мог сдержать крик радости. Они бросились в объятия друг другу и дружески расцеловались. Затем Робер представил своих спутников, назвав их своими друзьями.
После представлений позаботились удалить крестьянку.
– Вот что, старуха, мы займем эту комнату на добрую часть ночи, не следует нас беспокоить, – сказал вновь пришедший.
– О, понимаю, господин Робер, – ответила крестьянка, кивнув головой. – Матюрен в конюшне, а я отправлюсь спать. Вы будьте здесь как у себя дома. Располагайтесь как вам будет удобнее, не стесняйтесь, а если красавице барыне все-таки захочется спать, то я уступлю ей свою кровать. Она может там отоспаться всласть, стоит ей только сказать слово.
– Спасибо, я знаю, где ваша комната, – сказал Робер повелительным тоном. – Оставьте нас теперь!
Старуха сделала им почтительный реверанс, прибавила несколько любезностей и ушла к себе наверх.
Как только они остались одни, Робер снова представил своих друзей.
– Доктор Эмери, – сказал он, показывая на молодого человека с решительным выражением лица, – он прибыл из Гана. Это – пламенный приверженец императора; я часто говорил вам о нем… А это мой секретарь; он готов на все.
Анрио раскланялся и пожал руки обоим сторонникам Наполеона.
– Дорогой де Лабэдуайер, – сказал он, называя Робера его настоящей фамилией, которой суждено было завоевать трагическую славу, – благодарю вас за, то, что вы привели сюда обоих ваших друзей… Вы уже знакомы с графиней Валевской, которая пожелала сопровождать меня. Мы возвращаемся с острова Эльба. Наша преданность императору подскажет нам планы для исполнения наших общих задач; мы должны подготовить события, сгруппировать их, направить так, чтобы избежать всякого поражения… Что вы скажете?
– Что вы делали на острове Эльба? Что сказал император? Готов ли он рискнуть? Согласен ли он наконец последовать желанию всей Франции?
– Полковник, все будет зависеть от вас, – ответила ему Валевская.
– Но, графиня, все зависит только от самого Наполеона! Без него мы не можем рискнуть ровно ни на что! От него должна исходить вся инициатива. Страсти, подъем, воодушевление народа – все это магниты, которые может заставить действовать только его воля!
– Ну что же! Император ждет! Нам не удалось заставить его высказаться окончательно.
– Графиня, – сказал Анрио, – оставьте все ваши страхи! Наполеон с нами. Я только что убеждал вас в этом. Я умею отчасти читать в его душе, с тех пор как научился служить ему. Наше последнее свидание с ним значительно повлияло на его решимость. Он не хочет идти против желания народа, но любит Францию, жаждет мира и спокойствие страны ценит выше всего, даже выше собственной свободы. А если он пока еще немного и колеблется, то потому, что среди всех слухов, достигших его ушей в ссылке, он, несмотря на все наши убеждения, все еще не нашел окончательных и бесспорных доказательств того, что армия последует за ним, станет защищать его, будет приветствовать его криками восторга, на руках внесет в Париж.
– О, армия, – сказал полковник Лабэдуайер, – за нее я отвечаю вполне! Она еще никогда не была настолько расположена в пользу императора, как теперь!
– Генералы пока еще не решаются признаться в этом, – прибавил Эмери, – но во всех полках солдаты готовы крикнуть: «Да здравствует император!» – как только он предстанет пред ними!
– Это правда, – подтвердил Лабэдуайер. – Пусть он только покажется, а я уж отвечаю за подъем духа и восторг войск. Не правда ли, Эмери? По дороге из Гана в Визиль вас задержал генерал Мутон-Дювернэ! Он знает, как вы преданы императору, и все-таки отпустил вас, не посмев арестовать. Ну что вы заключаете из этого?
– Разумеется, он не решился задержать меня.
– Ну вот! – продолжал Лабэдуайер. – Со своей стороны, могу прибавить следующее: мы обедали у генерала Маршана со всеми офицерами гарнизона. Нас собрали, чтобы узнать наши мнения и убеждения. Большинство офицеров молчало, но, несмотря на присутствие высших военных властей, они не могли не показать, что им будет очень трудно пойти против Наполеона.
– В таком случае, Лабэдуайер, мы являемся господами положения, – оживленно сказал Анрио. – Предупреди: императора и подготовим почву, чтобы он мог вновь надеть на своих солдат трехцветные кокарды!
Лабэдуайер, сидя посредине у стола, задумался на мгновение.
Это был один из самых молодых офицеров армии, один из тех, на кого роялисты возлагали наибольшие надежды. Он принадлежал по жене к королевскому роду, был исконным дворянином, и ему покровительствовал двор. Солдаты обожали его и слепо повиновались. Его полк, седьмой пехотный, расквартированный в Шамбери, должен был в ближайшем будущем направиться в Гренобль.
– У меня есть своя идея, – заговорил он снова, отвечая Анрио, – но прежде чем я изложу вам ее, я хотел бы нарисовать вам точную картину положения в областях Дофинэ и Альп. Вы понимаете, что на Париж существует только одна целесообразная дорога: следует пройти через Гап, взять Гренобль, представляющий собой сильную крепость, неприступную благодаря своим позициям, укреплениям, политическому значению и настроению жителей. Раз Гренобль будет взят, Лион будет открыт сам собой, а это отдаст нам в руки Париж. Следовательно, нам надо позаботиться о том, чтобы подготовить все в этом городе. Наш друг, доктор Эмери, пользуется там симпатиями среди интеллигенции… Он-то и поможет нам завладеть столицей Дофинэ.
Лабэдуайер перешел к отдельным деталям этого грандиозного проекта свержения Бурбонов и восстановления империи.
Префектом Изеры был Фурье, а седьмой дивизией, стоявшей в Гренобле, командовал генерал Маршан. Фурье был ученым, страшно досадовавшим на политические смуты. Он не любил вмешиваться в уличные волнения, во всякие смуты, которые только пугали его. Он проделал вместе с Наполеоном египетскую кампанию и в глубине сердца остался верен ему, благоговейно храня в памяти воспоминания о былой славе. Он служил Бурбонам без всякого энтузиазма, только ради спокойствия. Что касается генерала Маршана, то это был очень храбрый и прямой солдат. Он боялся возвращения Наполеона из-за тех осложнений, которое оно вызовет, но в то же время негодовал на Бурбонов, которые не сумели успокоить Францию.
В Альпах предполагалось сосредоточить значительные военные силы; это уже начали делать в Франш-Контэ, в Лионе, в Дофинэ. Будут ли эти войска верны императору, когда он появится перед ними?
Горцы Дофинэ и Систерона оставались страстными приверженцами былой славы французского оружия, ненавидели иностранцев, презирали дворян и духовенство; без сомнения, они окажут императору хороший прием, первые станут приветствовать его, доставят ему лошадей, съестные припасы, будут защищать его до смерти в своих неприступных горах.
Накануне генерал Маршан не скрыл от Лабэдуайера в присутствии всех властей своих опасений, внушаемых настоящим моментом. Батальонные командиры не ручались за всех офицеров, офицеры не могли поручиться за своих солдат.
В Гренооле наряду с пятым пехотным полком находился также четвертый артиллерийский, в котором Наполеон начал военную карьеру и в который после роспуска императорской гвардии зачислили многих спутников Наполеона времен его славных походов; кроме того, там же стоял третий саперный полк, открыто высказывавший антипатию к Бурбонам.
Седьмая дивизия, образованная из четырех полков, разделялась таким образом на две поддивизии: гренобльскую, заключавшую в себе Изер и Монблан, и валенсийскую, заключавшую Дром и Верхние Альпы. Генерал Мутон-Дювернэ должен был каждый раз приезжать в Гренобль, когда следовало отдать распоряжение в Верхние Альпы, то есть в Гап.
Таким образом Гренобль был центром защиты, который правительство непременно хотело удержать за собой. Это была старинная и сильно укрепленная крепость. Там помещались артиллерийское училище, инженерное училище, материальный склад на восемьдесят тысяч ружей, двести артиллерийских орудий и большие запасы патронов и снарядов. Следовательно, именно в этом пункте и постараются сосредоточить все войска Дофинэ и части Савойи, еще принадлежавшей Франции.
– Вы видите, господа, – сказал Лабэдуайер, заканчивая свой длинный обзор положения, – что все это очень ясно и многозначительно. Бурбоны уже не чувствуют под собой твердой почвы, почти вся армия не на их стороне. Я нарисовал вам картину роялистских сил, их скрытые намерения, схему передвижения войск с того самого момента, когда Наполеон высадится на берег… Только бы он не вздумал явиться сюда через Италию! Но это совершенно невозможно! Мюрат не может помочь ему так открыто; ведь коалиционные силы держав уничтожат его, так что он не рискнет пойти на такой шаг. К тому же лучше всего будет направиться по настоящей дороге, по той самой, которую мы только что наметили.
