Освальду Кружу удалось осуществить свою кампанию, а тринадцать лет спустя он умер, все еще возмущенный этим чудовищным непониманием. Но после его смерти его дело одержало полную победу. Люди осознали его величие, и он превратился в национального героя. Созданный им институт (теперь — Институт Фонда Освальду Кружа) обучил не одно поколение специалистов по здравоохранению и стал известным во всем мире центром исследований по этому вопросу. Годы спустя, как только купальные костюмы на пляжах Рио стали стремительно уменьшаться в размерах, не нашлось бы ни одной девушки-кариоки, которая не могла бы похвастаться легким следом от вакцинации на ягодице или на бедре.
В ноябре 1910-го, когда Рио был еще нетронутым, а залив Гуанабара как никогда прежде походил на страну мечты, новый мятеж взбаламутил его воды: моряки-кариоки взбунтовались против телесных наказаний, взяли в плен своих офицеров и захватили стоявшие в заливе суда. Мятеж, возглавляемый умелым моряком Жоау Кандиду Фелишберту, начался на борту военного судна «Минаш Жерайш», а искрой, которая разожгла это пламя, стало назначенное одному из моряков наказание в 250 плетей — отсюда и название Бунт кнута (Revolta da Chibata; chibata — это такой кнут с гвоздями на конце). Во время захвата «Минаш Жерайш» командир судна Батишту дас Невеш встретил бунтовщиков со шпагой в руке и погиб, утверждая субординацию. На других кораблях тоже были погибшие.
Моряки нацелили пушки на дворец Катете, где заседало правительство, и выставили требования: запретить телесные наказания, поднять жалование, улучшить питание на борту, сократить срок службы и объявить амнистию для мятежников. (Это были значительно более серьезные запросы, чем у моряков броненосца «Потемкин», которые протестовали только против того, что повар использовал мясо низкого качества.) Этого списка вполне хватило бы для того, чтобы привести офицеров в негодование, но было в этом бунте и нечто, раздражавшее их еще больше: Жоау Кандиду и девяносто процентов из двух тысяч мятежников были черные, а в бразильском военном флоте, как и в большинстве других, неграм не разрешалось подниматься на палубу, и тем более не могли они отдавать приказы кому бы то ни было с «более благородным» цветом кожи. Офицеры попытались окружить бунтующие корабли, заминировать вход в залив, чтобы им некуда было деваться. Но моряки заметили этот маневр и, чтобы доказать, что они не шутят, выстрелили в Морру ду Каштело, отчего два человека погибли. И над Рио нависла опасность снова, как в 1893 году, оказаться на линии огня, отчего главный удар приняли бы на себя жители города.
Под давлением сената президент Эрмеш де Фонсека (будущий муж Наир де Теффе) согласился на амнистию и надел на нос очки, чтобы повнимательнее приглядеться к требованиям. Моряки приняли предложенное перемирие и согласились подчиняться офицерам. Но тут же, использовав в качестве предлога бунт на Илья дас Кобраш, правительство отозвало амнистию, объявило осадное положение и атаковало мятежников, в результате чего погибли несколько сотен моряков, а многие, включая Жоау Кандиду, были арестованы. Восемнадцать лидеров восстания бросили в трюм маленького судна и отправили в Амазонию. Шестнадцать из них умерли по пути, они просто задохнулись в тесном помещении, а двое спаслись, найдя крошечную отдушину в корпусе корабля, — одним из них был Жоау Кандиду. Он отбыл свой срок, дожил до 1969 года, умер в возрасте восьмидесяти девяти лет и сумел еще при жизни увидеть отмену chibata и услышать, как его шумно приветствуют, называя «черным адмиралом».
Такой была в действительности belle éроque, хотя город и вправду был мечтой flâneur. Просто существовали некоторые трудности.
Прошло сто лет, и Рио Жоакима Мануэля де Машеду, Луиша Эдмунду и Жоао ду Риу давно остался в прошлом. Город разросся во всех направлениях, и то, что эти писатели называли Рио (район между Глориа и Кампу де Сантана, где небольшая часть кариок жили, работали и развлекались в девятнадцатом веке), вскоре стало всего лишь центром города. Мало-помалу эти районы перестали быть жилыми, но во всех остальных смыслах настоящая жизнь Рио кипела именно здесь. Настолько, что кариоки продолжали называть этот район «городом». Но даже старые хроникеры не могли предположить, что его золотой век только начинается.
В последующие десятилетия, на протяжении более чем половины двадцатого столетия, эти два с половиной квадратных километра оставались сердцем всей страны. Именно здесь находились оба здания конгресса, министерства, штаб-квартиры различных промышленных отраслей, банков, финансовых организаций и политических партий, коммерческие организации, газеты, радиостанции, звукозаписывающие студии, издательства, книжные магазины, модные дома, отели, рестораны, театры и кинотеатры, танцевальные залы (как для благородной публики, так и самого низкого пошиба), бордели, бары, кафе и все, что угодно, — от самых богатых и известных заведений до самых темных и окутанных тайной. Главными действующими лицами были светские львы и львицы, чьи жизненные пути вились вокруг этих мест сосредоточения власти и развлечений на глазах у критически, но беззлобно настроенной общности, достаточно беззаботно относящейся к нормам морали, — народа Рио. А рядом располагался район Лапа, а это уже совершенно другой мир.
Одних только министерств и штаб-квартир вроде бы было достаточно, чтобы сделать центр несокрушимым. Власть была здесь видима и ощутима, ее олицетворяли эти здания с массивными колоннами, высокими стенами и монументальными фасадами. Казалось, зайти в одно из них за каким-нибудь документом — все равно что войти в ассирийский дворец в период правления Ашурбанипала. Авенида Риу Бранку (бывшая Сентрал) была опорой всей страны, — выпитая здесь на углу чашечка кофе могла повлиять на цену этого продукта на международном рынке. Но пришло время, и оказалось, что район этот очень хрупок и раним. С переносом столицы в Бразилиа в 1960-м и началом попыток задушить Рио политически, административно и финансово, после военного переворота в 1964-м, именно здесь стало нечем дышать в первую очередь.
Представьте себе хозяина, который принимает гостя и располагает его со всей роскошью, которой тот достоин, а гость решает уйти 300 лет спустя и прихватить с собой все, оставив хозяину голые стены, и то в лучшем случае. Хозяином был Рио, а гостем — бразильское правительство в его самых разных инкарнациях. Мало-помалу органы федерального управления, расположенные в Рио, были переведены (а если в нескольких исключительных случаях их и оставили здесь, то держали впроголодь). Вслед за ними отсюда постепенно уехали и банки. Промышленность чахла, даже кораблестроение, а доки превращались в кладбища бесполезной техники — эти огромные территории были обречены на смерть. Множество мелких компаний и фирм закрывалось. Из двадцати одной ежедневной газеты, выходившей в Рио в 1960-м (и у каждой из них была главная редакция в центре города), четырнадцать умерли в ближайшие двадцать лет. Из пятнадцати еженедельных журналов не выжил ни один. Даже дипломатические миссии, десять лет сопротивлявшиеся переезду (и не зря: Рио рассматривали тогда как одно из самых желанных мест назначения для дипломата), в конце концов все-таки вынуждены были переехать в Бразилиа. Удар пришелся по всему городу, но центр он просто подкосил. Дома еще стояли, но разрушались с неимоверной скоростью, а их новые обитатели соответствовали новому порядку вещей — на место маркиз и магнатов пришли бродяги, безработные, бедняки.
В идеальной Бразилии центр города превратили бы в музей под открытым небом, как только лидеры республики начали бы переезжать в Бразилиа. К сожалению, никто об этом не подумал, а если бы такая мысль и пришла кому-нибудь в голову, она была бы невыполнима. Как можно устроить настоящий музей и что-то сохранить, если среди экспонатов ежедневно толкутся два миллиона людей? Не говоря уже о ценных коллекциях, архивах и хранилищах, повествующих об истории страны, которые были увезены из города, и часть из них до сих пор увозят, никто не знает куда. Единственная причина, почему центр еще не обезображен окончательно, заключается в том, что, так и оставив его осью своего вращения, Рио передвинулся поближе к пляжам и все в этом районе обесценилось: фирмы, здания, клиентура. Они не стоили даже того, чтобы снести их и выстроить все заново. Так или иначе, офисы продолжали работать (те, что выжили, несмотря на неисчислимые кризисы бразильской экономики), и некоторые компании тоже, хотя к этому времени конкуренцию им составляли даже уличные торговцы. Но захватывающая ночная жизнь в этом районе сошла на нет: его улицы и площади, где всю первую половину двадцатого века бурлила жизнь и люди сновали до самого утра, превратились в пустыню, как только последний секретарь или директор отправился на машине или на автобусе в зону Суль или в зону Норте.
