― Что же касается того, кто устроил пожар… Одного матроса по-прежнему недостает. Возможно, мы найдем его тело, но я уверен, что сейчас он в безопасности, на борту «Дориа».
Вся команда теперь внимательно слушала его, и на это предположение многие ответили недовольным ворчанием. Как ни странно, первым возразил Юлиус.
― Не могу поверить. Думаешь, он предаст Асторре и всех нас туркам, чтобы заполучить галеру? Ты же слышал его слова. Вы можете соперничать в торговле, но наши солдаты будут охранять всех торговце в Трапезунде. Так что он тоже заинтересован в том, чтобы мы безопасно миновали Константинополь.
― Звучит логично, ― задумчиво согласился Николас. ― И в это легко поверить. Но ведь мы не знаем, каковы его интересы на самом деле. Вот почему мне так хотелось с ним поговорить. И вот почему для нас сейчас особенно важно прекратить стенать и плакаться и как можно быстрей вывести корабль в море. Я не могу стерпеть, чтобы Пагано Дориа убивал моих людей, жег мой груз… и после этого еще и пришел первым в Константинополь.
Он обернулся, ― юнец, с перепачканным сажей лицом, ― и оглядел всю команду, столпившуюся вокруг.
― Мы нагоним его?
― Да! ― донеслось в ответ.
Джон Легрант не обратил на это никакого внимания.
― Ты хочешь, чтобы мы погнались наперегонки с парусником? И что потом? Твоя шерсть сгорела. Нам предстоит платить за починку. И даже если мы первыми окажемся в Константинополе… возможно, там уже будут знать об Асторре и его людях. Не лучше ли сберечь хотя бы то, что осталось, и повернуть обратно?
― Чтобы победил мессер Пагано? ― возмутился Николас Матросы и наемники вокруг одобрительно закричали. ― Они этого не желают. Я думаю, что и ты сам этого не хочешь. А я… У меня еще остался кинжал с его именем.
Николас разыграл представление, ― что ж, Тоби к этому давно привык. Но на сей раз лекарь должен был признать, что все выглядело исключительно правдоподобно. Поначалу он не сказал ни слова, ни с кем не спорил и послушно исполнял все, что от него требовалось. Он осмотрел труп, найденный в трюме, и с полной уверенностью смог официально подтвердить, что этого человека сперва убили, а лишь затем сожгли. После этого он еще какое-то время пробыл на вахте, пока наконец не настал час отойти ко сну. Но тогда, вместо того, чтобы зарыться под одеяло, Тоби направился на поиски Николаса.
Бывший подмастерье обнаружился на выходе из трюма. Лицо его было черно-серым, в отблесках нарождающегося рассвета. Лекарь встал у него на пути.
Юлиус как-то говорил, что физическое наказание никогда не страшило Николаса, и за одним-единственным исключением Тоби готов был с этим согласиться.
Крепкий, как молодой бычок, всегда невозмутимый, он с готовностью принимал то, что предлагала жизнь и либо смирялся, либо чувствовал себя довольным. Вот и теперь он выглядел усталым, но не изможденным, и отчаяние было подавлено, подобно пожару на корабле.
― Я так и знал, что ты придешь, ― сказал он лекарю.
Большая каюта на носу была вся запружена телами спящих матросов. Тоби собрал свои пожитки и вместе с Николасом прошел на корму, где чудесным образом осталась нетронутой крохотная каюта, в которой хранили канаты и паруса. Тут не было ни души.
Бок о бок они уселись на какие-то тюки. Неподалеку оказалась самодельная жаровня, ― она высушила промокшие паруса и успела согреть воздух. Николас, обняв колени, замер в ожидании.
― Катерина де Шаретти, ― просто сказал Тоби.
― Да? ― уточнил фламандец.
― Да ― что? Ты о ней ни слова не сказал. Команде, конечно, ничего знать и не следует, но как насчет остальных? Какую игру ты затеял?
― Ты и сам не сказал ни Юлиусу, ни Годскалку, ― заметил Николас. ― Иначе они бы непременно проболтались.
― Может, ты просто сошел с ума? ― предположил лекарь. ― Может, обознался? А возможно, ты и прав, и она вышла замуж за Дориа, и теперь ты рискуешь кораблем и людьми ради какой-то девчонки. Я не утверждаю, что ты не прав. Однако считаю, что всем остальным следовало бы знать, что тобой движет, и иметь право собственного выбора.
― Думаешь… я не говорил себе этого? ― промолвил фламандец, не скрывая удивления. ― Ты видел пробитую голову мертвеца? Полагаешь, я все сочинил насчет роли Дориа в поджоге?
― А разве нет? ― обычно Тоби нравилось испытывать Николаса. Иногда это даже казалось ему забавным.
Бывший подмастерье покачал головой.
― Нет. Если мы его поймаем, я докажу свои слова.
Тоби покачал головой.
― Послушай, я знаю, ты думаешь, будто видел Катерину. Я понимаю, что это означает. Мы с Юлиусом, Годскалком и Асторре пойдем на любой риск, чтобы отыскать девочку и узнать, что произошло. Наемники Асторре также ее знают. Тебе это прекрасно известно… Так почему же ты нам ничего не сказал?
Наступило долгое молчание.
― В ту пору я полагал, что «Дориа» по-прежнему в гавани, ― наконец ответил Николас. ― У меня был шанс повидаться с девочкой, сохранить все в тайне и решить вопрос частным путем.
― А позже? ― настаивал лекарь. ― Ты бы предпочел держать команду в неведении? Я понимаю.
― Ну, собственно никакого «позже» пока не было, ― уточнил Николас. ― Однако, ты прав. Пагано Дориа любит поразвлечься. А я видел ее в одежде пажа, в темноте, всего долю мгновения. Может, он нарочно хотел показать ее мне? Но что, если он хотел меня обмануть? Девочка с такими же глазами и волосами… Если так, то я уничтожил бы репутацию, втоптал бы в грязь имя настоящей Катерины, бросившись к нему с обвинениями. Он был бы доволен.
― Так ты еще сомневаешься?
― Это он устроил пожар. И там, на берегу, я был уверен абсолютно. Пойдете вы за мной или нет ― я не оставлю его в покое, пока не смогу убедиться окончательно, даже если мне придется идти пешком, плыть или ползти, чтобы нагнать этот парусник.
Тоби внимательно наблюдал за ним.
― Расскажи мне об этой девочке. Ее отослали в Брюссель?
― Они думают, она до сих пор там, ― сказал Николас. ― От нее все время приходили письма, что она не хочет возвращаться в Брюгге. Даже на Рождество… Мариана… Она тревожилась. В последнем письме было сказано, что Грегорио собирается в Брюссель, чтобы навестить ее дочь. Если так, то сейчас они уже знают правду.
Николас внимательно разглядывал свои руки. Тыльная сторона кистей была вся в ожогах, и Тоби знал, что ладони еще в худшем состоянии. У него самого руки были ничем не лучше.
― А что она вообще из себя представляет? ― поинтересовался лекарь. ― Я, помнится, видел ее, и мне она показалась хорошенькой, но глуповатой. Хотя я ее совсем не знаю.
Фламандец пожал плечами.
― Я и сам не отличался умом в двенадцать лет. А ты? ― Он попытался сцепить пальцы, но вовремя опомнился и положил руки на колени. ― Девочки родились через несколько лет после Феликса. Ему было девять лет, когда я начал работать в красильне, и он очень ревновал к Тильде. Катерине, младшей, тогда было всего три года. Ей было трудно спускаться по лестнице, и я обычно носил ее на руках.
Поудобнее устроившись на сложенных парусах, Тоби попытался представить себе Клааса, бывшего подмастерья. Десятилетний мальчонка, прибывший из Женевы, где дядюшка Жаак был не слишком добр с ним, ― но все равно улыбающийся, всегда счастливый и готовый помочь… С трехлетней девчушкой на плечах…
Николас пошевелился.
― Она повзрослела ― ничего необычного. Ей не хотелось, чтобы с ней обращались как с Тильдой. Феликс над Тильдой либо подшучивал, либо не обращал на нее внимания. А Корнелис… У их отца было доброе сердце, но заботливостью он не отличался и держал семью в строгости. Катерина научилась подлизываться и добиваться, чтобы все вокруг ее любили. Ей была нужна эта любовь.
― Разве она в этом одинока? ― промолвил Тоби, задумавшись о чем-то своем. Постельные игры… Но Клаас, когда повзрослел, увлекся фармуком и головоломками. У него также была масса подружек, но никто не затронул его сердце по-настоящему. ― Ты хочешь сказать, что она бы с легкостью уступила, если бы мужчина проявил достаточную настойчивость?
― Я женился на ее матери, ― просто ответил Николас. ― И, кроме того… ― внезапно он заговорил тоном отца, который изо всех сил пытается оправдать поступок дочери. ― Мы не согласились купить ей собачку. Это было невозможно. Мариана объяснила…
На фоне всего прочего, возможно, это была самая нелепая вещь, какую только можно сказать, однако, по мнению Тоби, наиболее убедительная, и в тот момент она помогла ему принять решение:
― Ну что ж… Я согласен, что нам нужно последовать за этим кораблем. Я сам расскажу все, что знаю, нашим друзьям. Команда будет работать, как один человек ― они хотят отомстить за пожар. И ни от кого из нас ты не услышишь ни слова жалобы. ― Он помолчал. ― Ты ведь наверняка и сам собирался рассказать Асторре и Юлиусу.
