Говорят, он затонул значительно ниже по течению. Почти на южной границе Киевской Руси…
— Поплыл, — доложил Добрыня великому киевскому князю.
— Крестить!.. — заорал на весь дворец Владимир. — Крестить немедля!..
— Трудно, — вздохнул Добрыня.
— Коли поможете, серебряные ложки для богатырей отковать велю!
И уже на следующее утро глашатаи объявили повеление великого князя: «Если не придет кто по моему княжескому повелению на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб — да будет мне враг!»
3
Вечером того дня, когда глашатаи надрывали глотки, объявляя княжеское повеление прийти к реке, великий киевский князь Владимир неожиданно поехал к Рогнеде в дарованный ей город Изяславль.
— Теперь, приняв Христову веру, я должен иметь одну жену, христианку. А ты выбери себе мужа из моих князей или бояр — кого пожелаешь.
— Я — княжеская дочь, ею и останусь, говорю о сем при сыне Ярославе, — гордо сказала Рогнеда.
— Насильно выдам!
— Я отомщу за тебя, матушка! — крикнул десятилетний Ярослав. — Ты — истинная царица!..
— Учись стоять на ногах, — сказал ему великий киевский князь и тут же отправился в Киев.
Глашатаи, срывая голос, продолжали выкрикивать повеление великого князя. Митрополит Михаил по-прежнему ходил по городу и проповедовал слово Божье. А великий киевский князь Владимир вызвал к себе Добрыню Никитича.
— Помнишь, дядька мой, как мы Родню брали? Кто отговаривал тогда князя Ярополка прийти ко мне и вымолить жизнь в обмен на сдачу Родни?
— Помню, великий князь. Его личный охранник Варяжко. Он понял твой замысел.
— Печенег-перебежчик рассказал, что Варяжко пробрался в одну из печенежских орд.
— Значит, нас покусал.
— Найди его.
— Зачем?
— Варяжко умеет быть преданным.
— Тут еще бабушка надвое сказала.
— Найди и скажи, что я дам ему клятву…
— Вроде той, которую ты дал Анастасу?
— Кто тебе сказал про клятву?
— Ладимир. Он, племянничек, убивать не любит, меня попросил.
— Варяжко мне нужен, дядька!.. Я дам ему честное княжеское слово.
— Зачем нужен-то?
Великий князь не успел ответить. В палатах великокняжеского дворца раздались крики гридней:
— Бирюч к великому князю! Бирюч к великому князю! Страже пропустить бирюча!
Вбежав, бирюч — паренек в мокрой от пота рубахе — тут же упал на колени:
— Великий князь, не вели казнить, вели миловать!..
— Помиловал. Говори, с какой вестью?
— В Псковской земле под городом Порховом волхвы народ смутили, великий князь. Говорят, хлеба из плеч достают, баб принародно секут, подолы задрав, детей малых запугивают. А главный у них — волхв Богомил Соловей.
— Это который в Новгороде народишко в защиту старых богов к мятежу подстрекал?
— Он самый.
— Один, что ли?
— Да подручный у него — вроде тысяцкий из Новгорода, Угоняй именем.
— Упустили их, значит, Ладимировы люди? — Владимир сдвинул брови к переносью, что всегда было предвестником ярости. — Ладимиру повелеть, чтобы выяснил, кто именно упустил. И наказал суровой смертью.
— Запомнил, — спокойно сказал Добрыня. — Кому повелишь порядок под городом Порховом навести?
— Путяте. Скажи, что я повелел свою почетную охрану ему передать.
Почетная охрана была навязана великому князю Ладимиром. Она предназначалась для официальных встреч с иностранными гостями. В нее набирали статных красивых юношей, которые имели декоративное оружие, с которым и стояли вокруг великокняжеского престола во время этих встреч. Старшим с чином воеводы был назначен пожилой представительный дружинник, давно уж списанный из боевого состава.
— Они же мечом владеть не умеют, — вздохнул Добрыня. — Намается с ними Путята.
— Управится.
— А крещение?
— А крещение переносится, — сказал великий киевский князь. — Нельзя Божьим делом заниматься, когда язычники кровь безвинных людей проливают.
— Пошли меня с ним.
— Один управится.
— Он — мой побратим.
— Я сказал!..
4
Путята был опытным воеводой. Он отлично понял, чем вызвана спешка и почему именно ему поручено навести порядок в Порхове столь незначительными и никогда не участвовавшими в сражениях силами. Понял, потому что считал себя виноватым в том, что волхв Богомил и тысяцкий Угоняй сумели ускользнуть от мечей именно его мечников.
Смуту следовало подавить как можно быстрее и как можно беспощаднее. Путята вовсе не был жесток, он просто понимал, что борьба за древних славянских богов в Порхове может привести к вспышке войны во всем Великом Киевском княжении, сорвать и без того опасное дело — крещение Руси и кровавым катком прокатиться по всему Великому Княжеству.
Окружить. Отрезать от города… как он там?.. Порхова. Чтобы не пострадали безвинные люди. Меч слепнет в ярости, но без него не подавить смутьянов.
Наклонился к ехавшему справа от него подвоеводе. Собственно, это был тот самый воевода княжеской почетной охраны. Но великий князь передал командование богатырю Путяте, и старый воин совсем не хотел разбираться, как и почему он оказался подчиненным.
— Отрежешь смутьянов от города, — сказал Путята. — Конницы у них наверняка нет, а конную атаку этот сброд вряд ли сумеет выдержать.
— Сомну.
— И — жестко.
— Да уж постараюсь.
— И гони их на мои мечи.
— Еще раз постараюсь, — вздохнул подвоевода.
— Ну и добро, — улыбнулся Путята. — Может, еще и до крещения управимся.
Но до крещения не управились. Одурманенная волхвами толпа гибла десятками, женщины бросались на мечи, дети хватали неопытных, не участвовавших ранее в сражениях воинов за ноги, стаскивали с седел. Упавший с коня воин уже не боец.
Это было похоже на массовое помешательство. Толпа кричала, выла, бесновалась, бесстрашно атакуя конных…
— Хорошо еще, воинов у них нет, — сказал воевода почетной княжеской охраны.
— Ты обрати внимание, вообще мужчин в толпе нет, — заметил Путята. — Куда же они попрятались?
— С бабами никогда толком не разберешься.
Неожиданно им в спину ударили мужики.
С копьями, дрекольем, ножами, а некоторые даже с мечами. Таких, правда, было немного, и вел их опытный вожак.
— А вот и Угоняй! — крикнул Путята. — У меня с ним свой, особый счет. Я возьму десяток всадников, а ты пока разгони баб с парнишками.
С десятком всадников Путята мгновенно развернулся против Угоняя. Однако первый удар мечом успел сделать бывший новгородской тысяцкий. Путята легко отразил его и сразу сам нанес удар, который Угоняй сумел-таки отбить, но при этом раскрылся — и Путята со всей силы ударил его носком сапога в подбородок. Угоняй рухнул навзничь, выронив меч и раскинув руки.
— Повязать!.. — приказал Путята.
И, не оглядываясь, помчался на толпу вооруженных мужиков. Те даже не приняли боя. Побросав копья да ножи, побежали за окраинные избы Порхова.
Увидев это, бабы с парнишками растерялись настолько, что перестали сопротивляться всадникам воеводы. Кое-кто уже побежал с поля боя, кое-кто еще по инерции отбивался…
И тут появился седой старец в длиннополой белой одежде.
— Куда ж бежите вы, темные? — возопил он, подняв руки к небу. — Богов предаете наших?.. Ох, горе вижу! Горе великое всей земле родимой!..
Вновь дико заорали бабы, с новой силой и яростью бросаясь на всадников.
— Да это же Богомил! — узнал Путята. — Хватай его, воевода, в охапку!..
Воевода почетной охраны спрыгнул с коня, легко прошел сквозь поредевшую толпу.
Увидев его, Богомил Соловей попытался было скрыться в доме, но воевода сгреб его ручищами и потащил к отряду…
Поручение великого киевского князя было исполнено. Последний заслон язычества перед крещением Руси в христианскую веру был сломлен.
— Крещение — завтра! — торжественно повелел великий князь. — Оповестить всех киевлян!
И вновь во всех концах города зычно закричали глашатаи.
1
— Полный разгром, великий князь, — доложил Путята по возвращении в Киев. — Смуту задушил, новгородского тысяцкого Угоняя захватил живым, а заодно и волхва Богомила Соловья повязал. Доставил в Киев для твоего, великий князь, сурового княжьего суда.
— Хвалю, Путята. Отдыхай, завтра Добрыне народ крестить поможешь.
— А суд?
— Какой суд?
— Над смутьянами, великий князь.
— Которых ты привел? Суд над ними простой, как корчага. Тысяцкого Угоняя, как служивого человека, изменившего городу, поднять на мечи, а волхва заточить в поруб навечно за злокозненные его речи.
— Прямо сейчас?
— Сегодня, — сказал великий князь. — Сейчас не получится, поруб осмотреть нужно. Он должен быть глухим, но с окошком, чтобы кормить волхва подольше. Осмотришь поруб, починишь, если нужно. Потом — новгородского тысяцкого Угоняя на мечи, а волхва — навечно в поруб.
