Жорж Бордонов - Золотые кони

Цезарь, запертый на полуострове, попал в ловушку и хорошо знал об этом. С трех сторон ему угрожал наш флот. С южной стороны я отрезал ему путь к отступлению, применив испытанную тактику: приказал вырыть каналы, превратив низину в болото. Скалы служили надежным укрытием моим воинам. Атаковать же его я не решался, имея в своем распоряжении разрозненные и совершенно необученные отряды. Он тоже был мало на что способен, несмотря на талант полководца, в западне из океана и болот. И все же в своих «Комментариях» он не согласился с тем, что его тогдашнее положение было безвыходным: «Захватив значительную часть территории врага, убедившись в бесполезности захвата его городов, в то время как основные силы венедов сохранялись, я решил ожидать подхода своего флота».

А что ему оставалось делать? Те пятьдесят галер Децима Брута, его адмирала, да горстка пиктонских и аквитенских кораблей составляли его последнюю надежду. Седьмой легион не мог прийти на помощь, так как был послан еще раньше на усмирение Аквитена и Лабьена и на север Арморика, чтобы не дать им влиться в содружество союзников венедов. Эти когорты были слишком далеко, чтобы выручить Цезаря в короткий срок.

В своем голодном лагере, под промокшей палаткой, он наблюдал, как с каждым днем слабеет дух его солдат. Он был слишком умен, чтобы не сознавать, что если Брут задержится или ему не удастся провести галеры, то с мечтой о завоевании Галлии придется расстаться. Его легионеры уже истребили скудный запас провизии, награбленной в редких деревушках полуострова, съели весь отобранный скот. Теперь им приходилось варить коренья и драться из-за ракушек, растущих под водой на скалах, откуда они добывали устриц. Иногда лодки, которым удавалось по ночам пробраться незамеченными между нашими баркасами, подвозили ему запасы, но это удавалось лишь от случая к случаю.

Всем было ясно, что решающая схватка должна произойти на море. Венеды заранее торжествовали победу и поздравляли Хуриуса. Бренн пообещал, что, если Цезарь попадет в его руки живым, он отдает его друидам. Его должны задушить на холме Праха в честь Эзуса. Все центурионы будут сожжены в ивовой клети. А Брута, моряка, отправят к сенам, суровым монахиням, которые живут на далеком острове и о которых говорили почему-то только шепотом. Мне едва удалось уговорить бренна не распускать союзников и доукомплектовать команды баркасов.

— Я понимаю, Бойорикс! Ты хочешь заслужить свою долю добычи. Выбирай себе три корабля, какие захочешь. Надеюсь, ты и на воде пригодишься нам.

Шиомарра поспешила принять его дар. Она была необычайно возбуждена. Но, когда мы вступили на корабль, лицо ее приняло точно такое же серьезное выражение, какое было на лицах резных фигур, изображающих богиню Эпону.

Цезарь писал: «Как только флот Децима Брута показался на горизонте, от города навстречу ему поплыли двести полностью оснащенных, готовых к бою кораблей. Они выстроились в боевом порядке против нас».

Он, видимо, не знал, что мы за день до того были предупреждены о приближении галер через дозорных, разбросанных в прибрежных скалах. Дальше он описывает события с сознательной недосказанностью. Только концовка этого сражения, печальная для нас, отражена верно. В действительности же оно сложилось из двух этапов: началось утром и закончилось на заходе солнца.

Дозорные сообщили о появлении галер вечером, но еще раньше к нам поступили сигналы от союзников-намнетов, заметивших оживление у пристаней Ратиака, а потом и отплытие кораблей. Таким образом, мы были предупреждены заранее, и у бренна было достаточно времени, чтобы решить, как ему встретить римлян. Он мог выбрать одно из двух решений: либо напасть на Брута неожиданно, либо дать ему подойти к островам и уже там дать сражение по всем правилам. Он созвал военный совет. Я присутствовал на нем, но не высказывался, поскольку ничего не смыслил в морской тактике. Я удивился, до чего легкомысленно были настроены собравшиеся, как много они чесали языками, боясь в то же время сказать что-то определенное, взять на себя ответственность. Казалось, этих людей, привыкших к опасности, в тот вечер сковало какое-то злое наваждение. Даже Хуриус не проявил решительности. Он сказал, что нуждается в совете богов.

Друиды привели из хижины, стоящей где-то на отшибе, старуху-колдунью, всю в рубцах, вонючую и грязную, и с великими почестями подвели ее к священному камню. Это был каменный столб, который служил береговым ориентиром: держа курс на него, корабль неизбежно попадал в бухту Дариорига. Друиды вручили ей золотой кинжал. Лицо старухи, заросшее седыми волосами, было так бледно, что напоминало саму смерть. К ней подвели пленного римлянина, голого, как червяк, и связанного по рукам и ногам. Люди, присутствующие при священнодействии, грубо толкали и осыпали бранью несчастного. Старуха тоже исходила воплями и крутилась на месте, превратясь в безумную ведьму. Неожиданно она подскочила к пленному и всадила кинжал ему в живот. Он скорчился от боли и повалился набок. Некоторое время, которое мне показалось вечностью, он бился в агонии, стуча пятками по камням, а старуха, раскинув руки, внимательно следила за его судорогами, отвечая злобными ухмылками на предсмертный хрип. Глаза ее вылезли из орбит; когда римлянин испустил дух, она сама рухнула на землю замертво, издав отвратительный треск костями.

Вот каким образом решилась наша судьба. Передавая волю богов, эта ведьма не разрешила бренну нападать на галеры внезапно. И старый король, который повидал в жизни столько опасностей, посетил столько неведомых земель, подчинился, точно ребенок, воле безумной старухи.

Последний день накануне сражения.

Верхом на кобыле я объезжаю нашу линию обороны, которая держит Цезаря на полуострове. Слабые костры легионеров поблескивают в сумерках там, где камни сливаются с небом. Я замечаю отсветы огней на шлемах перемещающихся солдат. Порыв ветра доносит обрывки латинских фраз. Перед моими глазами встают Форум, вилла Марция, сад Цезаря, где он подстригает кусты роз. Слишком отчетливое видение. Толпа, колышущаяся морем у Священного Пути, разноголосые торговцы, группы зевак вокруг ораторов и заклинателей змей, носилки вельможи, плывущие над головами. Дымок, поднимающийся из храма Весты в перламутрово-розовых сумерках. Мой город! Моя родина! Где поселились тяжесть разочарований, боль сомнений. Отвергнувший меня город… Пусть воспоминания о нем сгорят, подобно праху в священных урнах. Завтра Цезарь распластается перед нами в топи болота. Злого гения предадут очищающему огню друидов. Я же буду причиной и свидетелем кончины великого Цезаря…

Из сумерек доносились слова песни:

Должно быть, это пел ветеран седьмого легиона, захваченный Цезарем с Луары. Я мог бы узнать его по голосу, но предпочел уйти. Отдав распоряжения часовым, я пришпорил лошадь и поскакал к берегу, где меня ждали лодки.

Ту ночь мы провели в Дариориге вместе с другими арбатилами, которые по приказанию бренна покинули Козий остров. Шиомарра ждала меня в хижине, поигрывая камнями своего ожерелья. Она напевала нравившуюся ей песню:

Ее глаза наполнились слезами, но она попыталась улыбнуться мне. Дрожащие руки обняли мою голову.

— Ты любил меня, или это был только сон? — шептала она голосом робкого ребенка.

Бронзовые карниксы будили город, скалы, извилистый берег. Им отвечали с кораблей трубным воем крупные завитые раковины, с помощью которых моряки переговариваются в тумане. Спящие жители бодро выходили из хижин, срубов, палаток, собирались в веселые компании. Дул свежий ветер, благоприятный для быстрого хода парусных баркасов. Корабли покачивались на волнах, точно нетерпеливые кони. А рассвет был так же нежен, как розовые римские сумерки… Лесистые холмы так отчетливо вырисовывались на фоне светлеющего неба, точно были выгравированы на нем. На пристанях царила сутолока. Мужчины прощались с женами, прыгали на шхуны. Утихали последние отголоски труб. К большим кораблям спешили лодки, полные воинов. Хуриус стоял возле священного высокого камня в полном воинском снаряжении, надвинув шлем на брови. Он взмахнул позолоченным щитом и поднес ко рту рупор:

— Смелее, венеды! Мы победим! Слава ждет каждого! По кораблям!

Дубовые доски отзывались под ударами бегущих ног гулкими ударами. Одна из ладей не выдержала тяжести людских тел и накренилась. Воин вместе со своей женой выпали в воду, их стали вытаскивать дети и старики, хватая за одежду, доспехи, оружие. Старая мать протянула сыну новый бронзовый шлем вместо утонувшего. Ладья поплыла дальше к баркасу, ощетинившись копьями и луками. По щекам оставшихся на мостках людей текли слезы… Друиды, устроившись у священного камня, затянули прощальный гимн.