Но не торопитесь с выводами, друзья мои! Я говорю так вовсе не для того, чтобы преуменьшить заслуги этого человека, способного не только на отчаянную храбрость, но и на живейшее, усердное раскаяние, столь жестоко осудившего свои ошибки и бывшего столь великодушным к нашему Ордену. Я хочу лишь объяснить то, чем он был и чем казался; как, вступив на одну дорогу с нами, он отошел от нее, и как, проплутав, он все-таки достиг нашей общей цели. По крайней мере, я надеюсь, что все обстояло с ним именно так.
В то время, о котором я рассказываю, он был еще свободен в своем выборе. Партия королевы еще не успела тогда привлечь его на свою сторону. Сердце Рено было еще способно на бескорыстные порывы, хотя честолюбивые помыслы уже несколько лет мучили его. Но пропитанный ядом воздух двора, случайно услышанные разговоры, слащавые взаимоотношения, глухие угрозы, составлявшие привычный ход дворцовой жизни, незаметно воздействовали на него и сделали свое дело.
— Что ж, — говорил Рено Жанне, — он теперь счастлив, но ты? Чем все это закончится?
— Меня это мало беспокоит.
— Его считают выздоровевшим или выздоравливающим; но ты, знакомая с секретами Юрпеля и пастуха, ты сама, действительно, в это веришь?
— Я уже сказала тебе: меня это мало беспокоит!
— А меня это беспокоит чрезвычайно. Потому что, ежели он подхватил проказу, как до сих пор утверждают некоторые, он не выздоровеет никогда. Болезнь вернется к нему с новой силой и задушит его не спросясь…
— Но что это меняет?
— Ты утратила разум?
— Сделай милость, поверь, что я все взвесила и решила совершенно сознательно.
— Тогда я вновь тебя спрашиваю: к чему все это приведет?
— Это мое дело.
— Но это ни на что не похоже! Ты, благородная, привлекательная, чистая девушка, моя ясноликая Жанна, совершенно бессмысленно подвергаешь себя опасности заражения, ибо в любом случае король умрет.
— Даже допуская, что он заразен, опасность все равно меньше, чем та, какой подвергаешь ты свою жизнь в сражении.
— Но ты ведь женщина!
— Разве это причина для малодушия?
— Чего ты ждешь? Что он женится на тебе? Иерусалимский король никогда не возьмет в жены дочь мелкого сеньора, господина Анселена, насилу ставшего всего лишь баннере. Короли женятся на королевах.
— Разве я об этом помышляю?
— Ты поступаешь неблагоразумно. Тебя считают подругой короля. А знаешь, что это означает? Что ты его любовница, что из честолюбия или из-за помутнения разума ты бросилась в объятия прокаженного.
— Кто меня осуждает?
— Это всеобщая молва, об этом говорит весь двор. Но я-то, сестричка, я тебя знаю и руку отдам на отсеченье, что ты невинна.
— Это чудовищно!
— Став теперь старшим в семье, я должен принять все меры, чтобы уберечь тебя от сплетен и… от твоей собственной неосторожности и излишнего великодушия…
С кисло-сладкой улыбочкой он стал подтрунивать над нею:
— Разве не чудовищно и то, что король так мало ценит твои услуги? Подумай о рабах, которые заразились! Да, действительно, это странно, что он не находит способа щедро отблагодарить тебя, уважая твою щепетильность и общественное мнение.
— Что ты имеешь в виду?
— Коль скоро ты ничего не хочешь для себя, то он мог бы мне дать гораздо лучшую должность. Не сердись. Это всего лишь мое предположение. Но позволь мне упрекнуть тебя в том, что ты стала понемногу забывать меня с тех пор, как стала ухаживать за ним и вся ушла в свои чувства…
В тот день Жанна плакала.
— Он согласен на то, — рассказывала мне она, — чтобы я заболела проказой и потеряла честь, лишь бы от того выиграл он сам. О, Гио, ты теперь единственный, кому я могу поверить свои горести.
Вскоре Рено получил денежное вознаграждение, новые доспехи и был повышен по службе. У него хватило цинизма сказать мне:
— Наконец-то она стала понятливой!
Однако когда он стал благодарить Бодуэна, последний разуверил его: Жанна за него не хлопотала.
— До меня дошли слухи, — сказал король, — что вы изучаете арабский язык. Это говорит мне о многом.
— О чем же, государь?
— О том, что по завершении срока вашей службы крестоносцем вы не собираетесь возвращаться домой в Молеон, а намереваетесь задержаться и, возможно, пустить тут свои корни, если на то будет воля Божья. Такие планы можно только приветствовать. Сколько наших друзей ныне спят и видят свое возвращение отсюда, как, например, мой кузен из Фландрии и его вассалы. Они считают, что, совершив паломничество и обменявшись более или менее удачными ударами меча с противником, они выполнили свой долг.
— Вы правы, государь, именно таковы мои намерения, если только мне хватит средств осуществить их.
— Для этого очень скоро — как только вы получше узнаете наш край — я передам под ваше начало отряд туркополов. Это отборное войско, подобное коннице Саладина, легкое и подвижное.
— Скакать во главе туркополов столь же почетно, как и выступать с закрытым забралом в сжатых рядах, латников. Но если ваши планы на меня таковы, то все будет в порядке.
— Мы скоро вновь перейдем к сражениям. Саладин все больше беспокоит меня своей деятельностью. Он готовит войну, не знаю только, куда он нанесет удар.
— С вами мы одолеем его, как это уже было при Монжизаре!
— Посмотрим. Я надеюсь, в этих грядущих сражениях вы проявите свою доблесть, в которой лично я не сомневаюсь, но это нужно вам самому, чтобы не бояться зависти других.
— Я вас не разочарую!
— Если вы будете исправно нести вашу службу, ничто не помешает мне женить вас на какой-нибудь богатой молодой вдове или дочери богатого сеньора: их столько гибнет! И я, будучи в вас уверен, с великой радостью пожалую вам земельное владение.
Рено, который уже видел себя графом Яффы или Аскалона, рассыпался в неудержимых благодарностях и заверениях в преданности. Бодуэну пришлось прервать его:
— Особенно опасайтесь теперь льстецов; они мастера в искусстве возмущать сердце и дух, омрачать искреннюю привязанность людей ко мне и порочить их преданность. Они служат не мне, а самим себе. Им в высшей степени неприятно, когда возле меня находятся преданные люди, те, к кому я питаю особое расположение, мои близкие советники…
Затем он добавил с неожиданной резкостью:
— Они опасаются, как бы их злые поступки не вывели меня из терпения и я не оказался достаточно сильным, чтобы их покарать!.. Не обольщайтесь тем, что я не отвечаю на их выходки, это временно. Я им воздам за них, и очень скоро! Они считают, что у них нет никаких обязанностей, а лишь одна сиюминутная и сомнительная выгода.
И снова:
— Еще недавно это меня печалило, приводило в отчаяние — раньше, но не теперь.
На лице его блуждала улыбка Плантагенетов, столь известная среди западных принцев.
— Право, довольно! И даже сами их происки забавляют меня, как шахматная игра. Но они очень плохие партнеры, они слишком торопятся…
Любой другой на месте Рено смутился бы этими последними словами. Однако заключавшееся в них подозрение и скрытое предупреждение не дошли до него. Будучи несколько ограниченным, он не мог себе представить, что есть гораздо более богатые натуры, чем он сам; что в личности короля сочетались умелый распорядитель и государственный муж, ловкий политик и мудрый, целеустремленный военачальник. Вопреки надменности и амбициям, в большом теле Рено жил пока еще подросток; но он не замедлил стать взрослым…
Как раз в этот год в окрестностях Дамаска свирепствовала засуха. Предполагалось, что в ближайшие годы она должна была усилится и оказать нам большую помощь. Дамасские пастухи уводили стада в Панейские леса, вернее, в те поросшие ивами и тополями долины, где берет истоки Иордан, и где находится грот Пана. В то время, когда совершался этот перегон скота, Саладин вместе со своим войском находился в Дамаске. Бодуэн направился к Панейским лесам вместе со своим коннетаблем Онфруа де Тороном. Казалось, что стада плохо охраняются и что, в наказание неверных за их грабежи и разбои, их легко можно было угнать.
Король совершил ошибку: он послушался своего коннетабля и разделил войско на несколько колонн, с тем, чтобы удобнее напасть на животных и их пастухов. А между тем Саладин, предупрежденный о нашем приближении, послал в разведку своего племянника, Фаррух-Шаха. В случае если бы наше появление подтвердилось, он должен был подать сигнал тревоги, и тогда подошел бы Саладин со своей армией. Одним словом, и мы и они действовали вслепую. Нами руководил злой рок: перед двумя нашими колоннами, зажатыми в глубокой теснине, неожиданно возник отряд Фарруха. Наш же отряд был всего лишь королевской стражей; основные силы были на равнине, где запасали корма лошадям. Предстояла беспощадная схватка.
