Но, судя по тому, что Станислав Август так и оставался королем, его предложение не было принято. «Наверное, — подумал Барклай, — польский трон и без этого скоро достанется России».
Понятовский торговался и бражничал, а тем временем в Гродно собрались делегаты сейма и в середине осени 1793 года утвердили новый — второй — раздел собственной страны. И так как были они во всем покорны русским, то вошли в историю под именем Немого сейма.
Однако, пока жалкий король и трусливый сейм от имени народа отдавали родину иноземцам, по всей Польше собирались многочисленные отряды патриотов.
К весне 1794 года польские заговорщики посчитали, что пушек у них достаточно, и стали доводить до конца план общепольского восстания, включив сюда и восточные земли Речи Посполитой, традиционно именуемые Литвой.
В марте 1794 года восстала польская кавалерийская бригада генерала Антония Мадалиньского, и генерал-аншеф Ингельстром — старый начальник Барклая — приказал всем своим войскам сосредоточиться в Радоме.
Ушел туда и русский гарнизон Кракова. Воспользовавшись этим, в Краков явился Костюшко и 14 марта принял присягу повстанцев как их главный начальник.
28 марта отряды Костюшко разбили русских под Рацлавицами, а еще через две недели — в ночь с 6 на 7 апреля, в Пасхальную ночь, по редчайшему совпадению пришедшуюся на одно и то же число и у католиков, и у православных, — Варшава восстала.
Эта ночь была святой и для тех, и для других. И хотя называли они друг друга схизматиками, что означало «раскольник» или «отщепенцы», все же и те и другие были христианами, и потому русские никак не ждали начала кровопролития в ночь такого великого праздника.
Разрозненные русские отряды сдавались либо уничтожались один за другим. Остатки гарнизона сбежались к дворцу русского посольства и заняли большой дом на площади Красиньских, но 7 апреля и они капитулировали. Лишь один казак чудом вырвался из города и помчался на свой страх и риск на восток. На вторую ночь он прискакал в Гродно и тотчас же отыскал Цицианова.
Князь мгновенно поднял полк по тревоге, а утром на местном рынке уже все говорили о восстании в Варшаве, о пленении и разгроме русского гарнизона и уверяли, что в Гродно с минуты на минуту войдет победоносная повстанческая гвардия.
Цицианов созвал военный совет, и его офицеры решили, что безопаснее будет, если полк станет лагерем где-то поблизости.
Для удобства сношений с другими русскими полками решено было выйти на Виленский тракт и там ждать дальнейшего развития событий.
В полдень полк вышел в поход. Как на учении, впереди шли караулы, за ними — артиллерия, вслед ехали верхом офицеры, а уж за ними — роты гренадер. Замыкал шествие полковой обоз.
Отойдя на пять верст, полк остановился, разбив лагерь и укрепив его по всем правилам военной науки.
Вскоре примчались к Цицианову вестники из Вильно и рассказали о том, что только-только случилось и у них в гарнизоне.
Как и в Варшаве, мятеж начался ночью. Местом сосредоточения заговорщиков стал центр города, где размещались польские части. Им принадлежали замок и арсенал.
Сигналом к нападению на русских послужил пушечный выстрел с башни замка, а в самом замке собрались главные заговорщики, которые, разбившись на боевые группы, тотчас же бросились разоружать русские посты. Как только выстрел с башни раздался, тут же по всему городу зазвонили колокола. Гарнизон, как и в Варшаве, был застигнут врасплох, и тысячу солдат и офицеров инсургенты арестовали без всякого труда и загнали в костел Святого Казимира.
Во всем городе оказался всего один человек, сообразивший, что следует предпринять. Это был двадцативосьмилетний артиллерийский премьер-майор Николай Алексеевич Тучков — главный артиллерийский начальник в Вильно, чей парк с девятнадцатью орудиями стоял на краю поля, на Погулянке. Услышав пушечный выстрел и еще не зная, что это значит, Тучков выскочил из дому, влетел в седло и помчался к своим орудиям.
И в то время как повстанцы бежали к костелам, созывающим их набатным звоном колоколов, их противники — отрядами, группами и поодиночке — прорывались на голос своих пушек, созывавших всех русских на Погулянку.
Весь день 12 апреля артиллеристы вели огонь по мятежникам, не подпуская их к позиции. Но дальнейшая оборона становилась невозможной, ибо у артиллеристов были пушки и бомбы, ядра и картечь, но не было запасов патронов и, самое главное, не было продовольствия — гарнизонные магазины уже захватили мятежники. Там же находился и арсенал, а значит, возникала угроза батальонам прикрытия, стоявшим в защитном кольце вокруг артиллерийского парка.
Поэтому в середине ночи на 13 апреля отряд Тучкова снялся с позиций и пошел на юг. Тучков, начиная отступление, зажег на Погулянке костры, делая вид, что остается на месте, а сам двинулся к Понарским высотам, откуда повернул на Гродно.
А впереди отряда, спеша уведомить санкт-петербургских гренадер, поскакали верхоконные гонцы. Они-то и рассказали Цицианову, что произошло в Вильно и что отряд Тучкова уже недалеко и, по-видимому, стоит, так же как и его полк, лагерем.
Цицианов послал навстречу Тучкову связного офицера, вернувшегося через два часа — русский лагерь оказался совсем рядом.
Встретившись, Цицианов и Тучков повели свои отряды на Гродно, а оттуда двинулись на соединение с войсками находящегося неподалеку генерал-поручика Кнорринга — того самого Богдана Федоровича Кнорринга, с которым Барклай служил еще в Феллине. По соседству же оказались и отряды второго его бывшего командира — недавнего главнокомандующего и русского посла в Варшаве генерал-аншефа Ингельстрома.
Замешательство русских было недолгим: уже 25 апреля главнокомандующим всеми русскими войсками в Литве и Польше был назначен Румянцев.
Под его знаменами собрались орлы Екатерины, которым на сей раз предстояло выполнить роль ястребов, Суворов и Репнин, и военачальники рангом пониже, но тоже уже многоопытные и закаленные — Кнорринг, Ингельстром, Беннигсен, Ферзен, Герман, Валериан Зубов.
Используя огромное превосходство в силах, русские и союзные им пруссаки стали наносить повстанцам одно поражение за другим.
6 мая пруссаки разбили под Хелмом корпус Йозефа Зайончека, затем поляки потерпели поражение под Щекоцинами, а 15 июня немцы вошли в Краков.
В это время отряд Цицианова получил приказ двинуться на Слоним, имея конечным пунктом своего продвижения Вильно.
Сумятица первых недель восстания привела к тому, что некоторые полки распались, результатом чего было и то, что под командованием Цицианова кроме санкт-петербургских гренадер оказался еще один казачий полк и один батальон Нарвского пехотного полка.
Солдаты Барклая шли окруженные казачьими пикетами, опасаясь внезапных наскоков мятежников. Однако их как будто и след простыл. Вокруг было полное безлюдье — деревеньки встречались редко, от местечка до местечка приходилось идти по два-три дня, пересекая ленивые сонные реки, неподвижные бочаги и омуты, пробирались узкими тропами среди великих болот, укутанных во мхи и прикрытых тонким и коварным наплавным слоем.
На опушках редких, чахлых и низкорослых лесов стояли бедные, крытые черной соломой хаты, сделанные из такого же самана, какой довелось видеть Михаилу под Очаковом.
Редко-редко выхолили из хат мужики и бабы, называвшиеся здесь полешанами и полешанками, потому что скудная их земля называлась Полесьем.
Равнодушно, не выказывая никакого опасения, смотрели они на ратников, идущих мимо за другими ратниками, проходившими здесь вчера. Какое им было дело до панов — можновладцев, разодравшихся с русской царицей?
У Слонима отряд настиг повстанцев, во главе которых стоял генерал князь Сапега, но они, не приняв боя, быстро пошли к Вильно, где уже кипели оборонительные работы — ставились рогатки, насыпались ретраншементы, рылись окопы. На всех высоких точках города стояли батареи, насчитывающие пятьдесят орудий. Сапега ушел под защиту Виленских укреплений, а Цицианов остановился. Он знал, что на подходе к Вильно находятся войска Валериана Зубова, Ивана Германа, Беннигсена и Кнорринга.
Барклаю уже довелось служить со всеми ними, кроме Зубова. Кнорринг и Беннигсен Были командирами полков, в которых служил он в Лифляндии и в Новороссии, а Иван Иванович Герман был квартирмейстером армии Кречетникова, стоявшей в Гродно и его окрестностях.
Старшим над всеми этими военачальниками князь Репнин назначил Кнорринга, и он, окружив Вильно, стал готовиться к штурму.
28 июля в семь часов утра штурм начался. Ожесточенный бой шел до самой темноты, но нападавшие были отбиты на всех пунктах. На следующий день, также в семь утра, Кнорринг бросил войска на новый приступ.
Батальону Барклая предстояло взять укрепления за оврагом, возле ворот, называвшихся Острой Брамой. Готовясь к приступу, Барклай продумал все возможные варианты атаки. Острая Брама закрывала вход в Старый город — сумятицу узких улиц, стиснутых каменными стенами домов, монастырей и костелов, из коих каждый был подобен замку.
