и поднял руку:
— Прошу вас, Гаэтан.
— Пусть этот господин соизволит ответить на мой вопрос! — не отставал Бертье.
— О, простите, — нахально и с показной вежливостью отвечал молодой дворянин, — конечно же, я не имел в виду вас, господа, а только ваших солдат.
Это было вызывающее поведение, но по букве его ответ был поясняющим извинением. Бертье молча поклонился. Так как должен был быть удовлетворён таким пояснением. Молодой господин поклонился в ответ и тут же продолжил:
— Ну так что, Эшбахт, вы примете мой вызов, если я не дозволю вам делать выбор оружия?
Деваться было некуда, Волков уже готов был согласиться.
«Чёртов Шоуберг».
И тут заговорил старый граф:
— Господа, господа, остановитесь! Вижу я, что в вас, юный Вельтман, клокочет гнев, но вы ведь даже не родственник Шоубергу.
Молодой дворянин поклонился графу и сказал:
— Вы правы, господин граф, но я не хочу терпеть такого высокомерия от господина Эшбахта, эдак любого из нас он убьёт по своему решению и беззаконно, и повесит на своём заборе! И я вовсе не стремлюсь к раздору, но хочу узнать, как он ответит на честный вызов. Просто хочу узнать.
— Полно вам, Вельтман, полно…, - сказал граф и махнул старческой рукой, — вы ведь и не родственник Шоубергу.
— Так я родственник Шоубергу, — вдруг заговорил один из незнакомых Волкову сеньоров.
Был он много взрослее задиры Вельдмана, и выглядел много опытнее. До сих пор он молчал, просто стоял тут, держа руку на эфесе меча, словно его это всё не касается, а тут заговорил — и говорил с такой спокойной уверенностью, что Волков понял, насколько он опаснее, чем молодой глупец.
И он продолжал:
— Я, Отто Герхард фон Зейдлиц, — родственник фон Шоуберга и считаю, что вы, Эшбахт, убили его нечестно и по смерти его были с ним не честны. И коли вы пожелаете выбрать оружие, то пусть так и будет. Если думаете взять арбалет, так я готов драться оружием холопов.
Вот теперь деваться ему было некуда, если молодого болвана мог удержать граф, то теперь всё было предельно ясно. Этого Зейдлица было не остановить.
«Что ж, арбалет мне знаком всяко лучше, чем ему, поэтому будем стреляться».
И тут произошло то, чего не ожидал ни Волков, ни молодой граф, ни все другие господа, включая офицеров.
Вперёд вышел Георг фон Клаузевиц. Вышел и сказал:
— Господа, думаю, что поступлю честно, если на правах вассала господина фон Эшбахта приму ваши вызовы. И ваш, фон Вельдман, и ваш, господин фон Зейдлиц. Никаких арбалетов не нужно, драться будем благородным оружием, мечами и кинжалами, и без всякого доспеха. Хоть до крови, хоть до смерти, то вам выбирать. Кто пожелает драться первым, так тоже выберете промеж себя.
И сразу заметил Волков перемену в лицах храбрецов, что говорили о вызовах, и главное, перемену в лице молодого графа, он был явно обескуражен поступком рыцаря и сразу начал говорить:
— С чего это, Клаузевиц, вы решились стать чемпионом Эшбахта? Он просил вас о том?
— Нет, не просил, то моё решение, — отвечал молодой рыцарь с заметным поклоном графу.
— Надеетесь, что Эшбахт отблагодарит вас землями и мужиками? — умудрённый сединами фон Эдель откровенно не понимал поведения молодого рыцаря.
— Нет, не надеюсь, господин фон Эдель.
— Так отчего же вы готовы биться за Эшбахта? — всё ещё не понимал фон Эдель.
В словах фон Эделя так и слышалось недоумение: Вы же наш, Клаузевиц! Наш! Как и Шоуберг, будь он неладен. А этот… Он здесь чужой! Хоть и успел породниться с самой именитой фамилией. Он не нашего круга. Он пришлый! Так, почему, Клаузевиц? Почему?
— Господин Эшбахт — лучший командир, под знаменем которого я служил, при мне никто так не бил горцев, как он. И я не позволю в самый разгар войны с горными псами ранить или убить его.
Сказал всё это молодой рыцарь так твёрдо, что ни у кого не осталось сомнений в его решительности.
У молодого задиры фон Вельдмана весь запал как-то и прошёл, кажется, ему уже не интересно стало, какое оружие выберет Волков, если он, Вельдман, вызовет его на поединок. А вот фон Зейдлиц всё ещё не успокаивался, его лицо стало высокомерным, подбородок он держал вверх и говорил он свои слова, руководствуясь выражением «будь что будет».
— Значит, вы, Клаузевиц, примете мой вызов?
— Выходит, что так, — отвечал молодой рыцарь.
— Господа, господа, — говорил граф, всё больше волнуясь, — не для того мы сюда ехали, разве в этом есть необходимость? Мы же приехали, чтобы разобраться, а не драться. Зачем же, зачем лучшие бойцы нашей земли будут драться меж собой, в чём причина?
Но молодой граф не разделял миролюбия отца:
— Господин Эшбахт вёл себя бесчестно, Зейдлиц имеет право требовать сатисфакции. И если фон Клаузевиц, к нашему глубочайшему сожалению, готов принять вызов вместо своего сеньора, то пусть так и будет.
Ну теперь-то у Волкова и последние сомнения исчезли, что всё это дело затеял Теодор Иоганн. Кавалер просто не знал, зачем молодому графу это нужно, неужто он хотел выслужиться перед курфюрстом? Неужели для того, чтобы показать себя перед герцогом, он даст согласие на поединок, который может закончиться и смертью этих смелых людей?
— Когда и где господам будет угодно встретиться? — спокойно продолжал молодой граф.
«Конечно, даст, этот ни перед чем не остановится».
— Что ж тянуть, раз можно кончить дело немедля, — произнёс Георг фон Клаузевиц, снимая плащ и отдавая его Увальню. — Если господин Зейдлиц будет не против?
— Я не буду против, сейчас так сейчас, — ответил фон Зейдлиц решительно и тоже снял шубу.
— Ну что ж, господа, — громко произнёс Теодор Иоганн, — господин фон Зейдлиц требует сатисфакции от господина фон Эшбахта, но этот вызов принимает чемпион фон Эшбахта кавалер фон Клаузевиц. Драться решено на мечах и кинжалах и без доспеха. Господа решили драться здесь и сейчас.
Да, молодой граф вёл дело к поединку. И для своей цели он готов был пролить чужую кровь.
Но вот только Волков всё-таки был не таков. Как ни хотел не доводить до этого, как ни берёг свой оставшийся козырь до последнего, но тут он уже не выдержал. Не мог он допустить, чтобы его рыцарь рисковал ради него — и не в бою, а на этом глупом поединке. Он знал, что ему это ещё откликнется, откликнется неприятностями большими, чем сегодняшние, и тем не менее, он сказал:
— Остановитесь, господа.
— Что ещё? — нетерпеливо крикнул фон Зейдлиц
— В
