Он встал. Интервью закончилось.
По Европе шла волна убийств. Летом в Вене был убит австрийский канцлер Дольфус.
В октябре Луи Барту скончался в Марселе от ран, полученных в результате нападения на него и на югославского короля Александра хорватского террориста. Как оказалось, убийца проник в Марсель из Италии, а искусство стрельбы оттачивал в венгерских степях.
В трактирах Шумавы и Северной Чехии собирались генлейновцы и поднимали тосты: «Es kommt der Tag!»
— Готов писать о чем угодно, ехать — куда пожелаете, но сейчас я должен быть в Советском Союзе, — заявил Ян своему шеф-редактору Лаубе в один из ноябрьских дней, когда стало известно о поездке чехословацких журналистов в Москву.
— Вас в расчет не берут. Вы скомпрометированы своим пребыванием в России. Это является препятствием.
— До сих пор?
— В Москву пошлют кого-то, но только не вас и не Кошерака.
— Я найду туда дорогу.
— Пожалуйста. Скажем, можете уволиться из редакции.
Но Ян добился своего. Ему помог Владимир Иванов, корреспондент ТАСС. Из Чернинского дворца последовал телефонный звонок:
— От «Демократической газеты» в СССР следует направить работника, знающего Москву. Например, Мартину.
Итак, Мартину поехал. Вплоть до советской границы он был в хорошем расположении духа. А перед границей почувствовал беспокойство от ожидающей его неизвестности.
На прекрасной станции в Негорелом их пересадили в салонный вагон, и с ними теперь круглые сутки вел разговоры Константин Уманский из Наркоминдела. С утра журналисты заспанными глазами рассматривали заснеженные равнины, соломенные крыши деревенских домов, вывешенные на станциях плакаты, людей на станциях в валенках, меховых шапках и длинных пальто.
«Это старая Русь, — думал про себя Ян, — но вместе с тем и новая. Не склонившаяся ни перед кем, шумная и гордая».
Самыми гордыми и оживленными казались военные. Их много было в поездах, на платформах. Они пели под гармошку песни времен гражданской войны о Фрунзе, о Чапаеве. Шутили с голубоглазыми белокурыми девчатами. Прохаживались по коридорам вагонов, сидели в вагоне-ресторане.
На вокзале в Москве их встретил человек в меховом пальто и в каракулевой папахе, напоминавший богатого купца царской поры. Это был Богдан Павлу, первый пражский посол в Москве.
Он обменялся рукопожатием с Уманским. Затем все сели в автомашины и поехали, скользя колесами по обледенелой дороге. Москву увидеть не удалось. Зато из гостиницы до Кремля было рукой подать. Мавзолей Ленина был уже из мрамора. Возле полуоткрытого входа застыли солдаты в касках. Возле красной стены Кремля под тяжестью снега наклонились ветви елей.
Ян вспоминал день великого погребения. Было это перед рождением Еничека. Таня лежала тогда в Екатерининской больнице. Сейчас Ян приехал в Москву прежде всего для того, чтобы разыскать Таню.
…Делегация обедала в ресторане. Константин Уманский пригласил Яна сесть рядом:
— Читаю ваши статьи против Генлейна. Вы отважно сражаетесь за демократию. Кстати, вы интересовались ТАСС. Кого-нибудь ищете?
— Свою жену.
— Ах, вот как. Иванов писал мне, что ваша жена находится в Москве. Таня Попова? К сожалению, с ней не знаком. Пожалуйста, кушайте…
Уманский предложил тост за успех работы делегации:
— Вы прибыли как посланцы дружбы и мира. Здесь вы видите только друзей и миролюбивый народ. Мы живем в трудное время. Так пожелаем же, чтобы к людям вновь вернулись улыбки.
Уманский владел английским, французским и немецким языками. Отвечал на том языке, на каком задавался вопрос. Имена всех своих собеседников он уже знал наизусть.
Появились сотрудники газет «Правда» и «Известия». Ян спросил у советских журналистов, знают ли они Таню Попову.
— Да… Но сейчас ее нет в Москве. Ездит где-то по республикам…
— А ее сын?
— Об этом ничего не знаем, наверное, ходит в школу.
Он еле сдерживал слезы. Уманский успокаивал его:
— Иван Иванович, смотрите веселее… Москва велика. Люди здесь не встречаются каждый день. В конце концов ваша жена сама должна объявиться и привести вам сына… А теперь вы поедете к господину Павлу. Поедете один, чтобы он мог поговорить с вами откровенно.
Павлу жил у Харитоновской заставы. Принимали в доме гостеприимно. За чашкой черного кофе Павлу начал разговор с журналистами:
— Я здесь совсем недавно. Тут размещалось чехословацкое торгпредство. Нормализацию отношений с Чехословакией в Москве восприняли с большой сердечностью. Но прошу вас никогда не употреблять слово «признание». Русские считают это оскорбительным. Вы приехали, господа, чтобы посмотреть на Советский Союз. Программа у вас насыщенная и напряженная. Они окружают вас вниманием. Литвинов склонен к установлению с нами самого тесного сотрудничества.
Вторая пятилетка выполняется еще более успешно, чем первая. Промышленность растет. Вы увидите новые заводы, поедете посмотреть Днепрострой. Вам покажут и колхозы. Попрошу господ из аграрных газет присмотреться повнимательнее. Наши депутаты на родине обо всем будут расспрашивать. Вы прибыли, к сожалению, в напряженный момент. Несколько дней тому назад в Ленинграде был убит любимец партии Киров.
— Покушение на Кирова — единственный случай? — спросил кто-то.
— Думаю, нет. Кажется, это одно из звеньев обширного заговора.
— Есть ли у них в партии оппозиция?
— Прошу больше вопросов не задавать. В такое время лучше помолчать.
— Какая выгода сейчас заключать сою? с Россией?
Посол промолчал.
Информация Богдана Павлу подействовала на настроение большей части делегации журналистов удручающим образом. Однако они повеселели, когда посетили зимнее гулянье в парке культуры и отдыха имени Горького, посмотрели кинофильм. На новогоднем концерте, организованном Максимом Литвиновым, тенор Козловский исполнял песню индийского гостя из оперы «Садко», а балерина Семенова танцевала «Умирающего лебедя» Сен-Санса.
Максим Литвинов пожелал всем присутствующим счастья в новом году.
На «Красной стреле» журналистов привезли в Ленинград. Они прошли по Невскому, посетили кабинет Ленина в Смольном, посмотрели Медного Всадника на неприветливом берегу замерзшей Невы, побывали в Эрмитаже и Петропавловской крепости. Обедали с профессорами, писателями, исследователями Арктики и инженерами с Путиловского. Возвратились в Москву и тут же поехали в Харьков.
Там любовались видами заснеженной Украины, новыми высотными домами, слушали тосты и поздравления на украинском языке. Потом они посмотрели Днепрострой.
Их сводили на алюминиевый комбинат. Из окон гостиницы было видно жаркое дыхание высоких доменных печей. Посетили они к Донбасс, где им показали «завод заводов» в Краматорске.
— Нет, это не старая Русь! Это строительная площадка нового мира! — заявил в своем тосте Ян Мартину.
Да, это была новая Русь!
Нельзя было не увидеть нового и в колхозе в Рогани, под Харьковом. Ян не разбирался в сельском хозяйстве. Но он понимал новых людей.
— Я хотел бы пожить подольше вместе с вами, — сказал Ян, прощаясь с колхозниками в Рогани.
— Все, чего мы горячо желаем, когда-нибудь сбудется, — ответили ему хозяева.
В Москву делегация уже не поехала, а направилась в Киев.
— Вы поможете мне найти мою жену? — спросил Ян у Константина Уманского.
— Вы очень хотите этого, Иван Иванович?
— Очень…
— Она выехала в Сибирь. Умер ее отец. Сейчас она живет у матери в Иркутске, там, где вы справляли свадьбу. Она здорова. Ваш сын ходит в Иркутске в школу.
Яну хотелось плакать. Но заплакал он уже на вокзале в Киеве, когда расставались. Киев остался старым Киевом, сюда вновь перенесли из Харькова столицу Украины. Все так же стояли золотые шатры соборов и памятник святому Владимиру над Днепром. Крепость осталась, но в ней не было узников. Повсюду, где появлялась делегация, ее встречали аплодисментами. Скрипели полозья саней.
А Таня в Сибири.
— Приедет, обязательно приедет! — успокаивал Яна Уманский.
Ян склонил голову. До самой Праги никто не услышал от него ни единого слова.
Это было его второе печальное возвращение из России на родину.
Доктор Бенеш пребывал в прекрасном настроении. Он только что вернулся из Москвы, где состоялась ратификация советско-чехословацкого договора. На традиционный «четверг» у Самека он пригласил доктора Регера, чтобы лично рассказать ему о торжественном приеме в Москве.
— Из театра мы вышли уже глубокой ночью. Решили пройтись немного пешком. Но нам это не удалось. Толпа людей окружила меня и жену, восторженно приветствуя и стремясь пожать нам руки.
Далее Бенеш рассказывал литераторам о Литвинове, Молотове, Ворошилове, Буденном, о посещении колхоза.
