— Но как они его короновали? — в изумлении спросила она.
— Один солдат нашел корону Англии в кустах колючек, — сдерживая возбуждение, ответил Хамфри.
На мгновение она перестала замечать окружающих и представила себе Ричарда Плантагенета на белом коне со сверкающей золотой короной, надетой на шлем. Она знала, что он готов был сражаться за нее до последнего дыхания.
— Значит Ричард?.. — спросила она упавшим голосом.
— Он мертв.
Эти жесткие слова торжественно произнес сэр Роберт, и тут она услышала, как горько заплакал старый лучник. Даже сейчас, когда одержана победа, ланкастерцы не могли не почувствовать всю силу ненависти и горя, которая исходила от окружавших их людей. Одно слово их офицеров — солдаты гарнизона растерзают их. Все посмотрели на коннетабля, а коннетабль, этот обрюзгший старый воин, опустил глаза. Если больше не за кого сражаться, то зачем отдавать рискованные приказы?
— Плантагенет бился как лев. Три раза он шел в атаку, хотя и истекал кровью, — сказал Хамфри, который по молодости лет не мог не отдать должное мужеству врага. — Но когда он подобрался к Тюдору на расстояние вытянутой руки, мы убили его.
Стон, слетевший с губ йоркистов, был красноречивее всяких слов.
— Сколько людей сражались бок о бок с ним, когда он упал? — спросил их капитан.
— Только лорд Ловелл и, кажется, знаменосец, — ответил сэр Роберт и вдруг почувствовал перед ними стыд.
— Похоже, он один стоял против целой армии, — произнесла Елизавета. Но тут же поняла, что от нее ждали совсем других слов, и поэтому она заставила себя добавить: — Интересно, что он почувствовал, когда сам заглянул смерти в глаза?
И напряженные лица людей, которые отомстили за ее братьев, осветились улыбками.
— Обед вас ждет, — миролюбиво объявил коннетабль. — Вы, наверное, скакали во всю прыть.
Когда они умылись и сели за стол, их настроение снова поднялось.
— Где встретит меня король Генрих? — спросила Елизавета, с некоторой запинкой произнеся этот пугающий своей новизной титул.
— Он не сказал, ваша светлость. Он лишь заметил, что не торопит вас, и вы можете распоряжаться своим временем по собственному усмотрению, а мне надлежит в целости и сохранности доставить вас к вашей матушке в Вестминстер.
Елизавета положила обратно кусок пирога, наколотый на новомодную французскую вилку.
— И он даже не передал мне письмо и кольцо? — спросила она глухим голосом, надеясь, что никто за столом не заметит ее разочарования.
— Мадам, в тот момент он только что пришел в себя после битвы, в которой он сыграл, как вы понимаете, не последнюю роль, и собирался в Лестер, чтобы выразить свою благодарность за поддержку-
— Конечно, я понимаю. — Усилием воли Елизавета постаралась подавить охватившее ее уныние. Вряд ли в такой важный для ее жизни момент девушка мечтает вернуться к матери. Она — жизнерадостна и красива, она — нареченная невеста. Ей хотелось вместе с женихом отпраздновать победу и торжественно проехать по улицам Лондона. Но он решил иначе, и, наверно, его решение разумно и правильно. На первом месте у него Бог — Бог и собственность.
В последнее время она постоянно ловила себя на кощунственных мыслях. Надо будет признаться своему исповеднику в этом грехе — тем более что сегодня она должна особенно усердно благодарить Бога за судьбу, которую он ей ниспослал! После ужина она распорядилась, чтобы служанки упаковали ее вещи. Она не должна заставлять Генриха ждать.
— А мой кузен Уорвик? — спросила она в надежде, что о нем не забыли.
— Ему тоже разрешено приехать, — ответил сэр Роберт.
Она выглянула из-за спины коннетабля, чтобы сказать об этом мальчику.
— Мы возвращаемся в Лондон, где ты увидишь своих любимых акробатов и мимов и будешь играть с Кэтрин и Бриджит, — пообещала она ему и мысленно поклялась, что будет к нему так же добра, как покойная Анна.
— Я прикажу, чтобы мои люди за ночь все упаковали, и мы сможем выехать завтра рано утром, до жары, — сказала она сэру Роберту и Хамфри. «И я забуду о Ричарде, — подумала она, — когда покину эти стены и не увижу больше его людей».
На следующее утро Елизавета ощутила огромный Душевный подъем. Уже несколько месяцев она не испытывала ничего подобного. Свежий ночной ветерок принес желанную прохладу. По августовскому небу неслись пушистые белые облака, воздух был напоен сладким запахом жимолости, растущей вдоль оград, на бескрайних полях колосились золотые головки ячменя. Йоркшир остался позади, они проезжали мимо деревень, жители которых высыпали из домов, чтобы благословить путников, и Елизавета знала, что в Лондоне их ждет теплый прием. «Все мои печали и тревоги позади, — думала она, — а впереди меня ждет новая жизнь. Новые апартаменты готовят моей матери, которая, должно быть, на седьмом небе от счастья. Она снова станет одной из первых особ в государстве, а Маргарита Ричмонд, которую такие вещи не слишком волнуют, обретет своего сына. Дорсет, Томас Стеффорд и другие изгнанники вернутся домой. Начнутся беспокойные приготовления к свадьбе и к коронации, и я забуду прошлое. У меня будет хороший муж, и, Пресвятая Дева, пошли мне детей! — молилась Елизавета. — И за то, что Бог избавил меня от стольких бед, хоть я и стану не кем-нибудь, а королевой Англии, клянусь, что поставлю своим девизом слова: «Скромность и почтение».
Похоже, вслед за Елизаветой в Вестминстер стекалась половина знати страны, и лондонцы восторженно встретили свою любимицу. Вдовствующая королева, восстановленная в своих правах, оказала ей теплый прием и почти забыла о горестях, когда вернулся ее сын Дорсет. Елизавета официально находилась под опекой матери, но благоразумно настояла, чтобы часть их апартаментов сохранили за ней лично. Это были самые уютные апартаменты во всем Вестминстере, и Генрих предусмотрительно распорядился, чтобы их держали в надлежащем порядке. Хотя все полагали, что он поспешит укрепить свои позиции союзом с наследницей Йорков, о свадьбе речь не заходила.
Первая встреча Елизаветы с Генрихом Тюдором оказалась вовсе не такой, как она себе представляла в своих романтических мечтах в Шериф Хаттон. Он довольно долго ездил по графствам и, наконец, решил нанести им формальный визит. В том, как он держался, не было заметно и тени той радости, с которой его ждала Елизавета. Он показался ей серьезным, сдержанным молодым человеком, выглядевшим намного старше своих лет и не настолько красивым, каким он представал в рассказах его матери и Стенли. Не то чтобы он был слишком обыкновенным или лишенным чувства королевского достоинства, — но лицо его покрывала бледность и выражался он многословно и скучно. Но разве может он быть веселым и весело шутить — ведь ему столько пришлось перенести в жизни, думала Елизавета; и хотя он говорил с легким французским акцентом, в манерах его не было ничего французского.
— Почему он так редко заходит к нам? — спросила она Стенли, когда новый король поселился в противоположном крыле дворца.
— Потому что у него очень много дел, — ответил Стенли, пытаясь оправдать Генриха, — то ли потому, что ему нравилась деловитость его приемного сына, то ли потому, что тот недавно пожаловал ему графство Дерби. — Его Величество уже завоевал популярность среди лондонских купцов, причем, в отличие от бывшего короля, он не закатывал им пышные банкеты, а просто обещал обеспечить рынки сбыта за рубежом. Он раздает важные посты способным людям типа Мортона, намереваясь ограничить власть баронов и тем самым реально укрепить в стране мир. А сейчас он созывает свой первый Совет, так что можно будет начать подготовку к коронации.
«Возможно, он ничего не говорит о свадьбе оттого, что ему несколько не по себе, — размышляла Елизавета, — из-за того, что он прекрасно понимает, что я выше его по праву престолонаследия». И в один из тех редких случаев, когда Генрих нанес ей визит и их на несколько минут оставили наедине, она обратилась к нему со словами, исполненными подлинного благородства.
— Надеюсь, вам тут нравится, — робко произвела она, снова с горечью вспомнив о его безрадостном детстве. — Вы должны знать, что все, чем я владею, и я сама принадлежит вам, Генрих, в награду за то, что вы с риском для жизни отважились отмстить за моих братьев. Лорд Дерби рассказал мне, как тепло вас принял народ, и, поскольку мой народ и ваш скоро соединятся…
Но, похоже, он ничего не хотел от нее и даже не желал вспоминать о своем собственном отдаленном родстве с Плантагенетами через Джона Гонта, и это больно задело ее.
— Предки моего отца были королями Уэльса, и я не нуждаюсь ни в каком другом новом имени, — холодно отметил он. — И кроме всего прочего, хочу вас уверить, кузина Елизавета, что вам незачем беспокоиться обо мне: я король по праву победителя.
