Однажды к нам приплелся старик и спросил Пирогова:
— Это что за войско? Как его звать-то?
Пирогов оглядел выстроенный отряд — все бурлаки — и ответил:
— Речная пехота, отец! Речная пехота.
1
Варвара Игнатьевна выгнала приказчика из кооперативной лавки и повесила на дверь свой замок.
Явившись в продовольственный отдел, она напустилась на делопроизводительшу:
— У тебя, как в хлеву! Погляди, сколько на полу известки. После ремонта, должно быть, ни разу не мыто. Давай тряпки и ведро! Мыть будем.
— Как хотите, а я не обязана полы мыть, — отказалась делопроизводительша.
— Тогда уходи отсюда, вертихвостка буржуйская! Я нового писаря посажу, а не белоручку.
Варвара сходила вниз за водой и дочиста вымыла пол, окна и двери.
Вечером в отдел стали собираться кооператоры, бородачи в суконных шубах, хмурые и недовольные. Видано ли дело — кухарка в совдеп засела, раскомандовалась.
Варвара Игнатьевна в своем лучшем платье сидела за письменным столом и для вида приветливо встречала каждого.
— Милости просим, Григорий Иванович. Садись-ка ты на самое почетное место, в красный угол, на креслице, как, бывало, сиживал в гостях у Кузьмы Маркеловича Новикова.
— Зачем старое вспоминать, Варвара?
— Не любишь? Не буду старое вспоминать. Только я тебе не Варвара, у меня и отчество есть… Проходи, проходи, Сидор Петрович! — приглашала она другого. — Не обессудь, что у меня плохо мыто, плохо прибрано.
Пришел председатель правления, известный на всю волость спекулянт по прозвищу Корма.
— Извини, что побеспокоила, свой замочек на лавку навесила, — обратилась к нему Варвара. — Садись сюда, на председательское место, а я постою, порасту. — А сама ни с места.
— Ты зубы, Варвара, не заговаривай, — сказал Корма. — Какое имеешь право навешивать на чужие магазины свои замки?
Присутствующие шумно поддержали своего председателя.
— Вы не больно ершитесь! — прикрикнула Варвара Игнатьевна. — Мы и без вас обойдемся. Я думала мирно да тихо побеседовать. Ну, если не желаете, по-своему поговорю. Слушайте все меня, бабу бестолковую. В вашем правлении из пяти человек три кулака, один бывший торговец, один теперешний спекулянт… Кто, например, тебя, Григорий Иванович, выбирал членом правления?
— Народ, члены.
— Врешь! — отрезала Варвара. — Ты сам себя выбрал.
— Позволь, Варвара Игнатьевна! Я с двенадцатого года член правления, когда еще у меня своя фирма была, своя торговля.
— Ну и отдохни… А ты, Корма! Какой тебе интерес быть председателем правления? Спекулировать сподручно? Я всех вас знаю, всю вашу компанию. У Новикова много раз видывала. Вы тогда меня за человека не считали. Теперь я — Советская власть, заведующая по продовольственному отделу. Сегодня буду делать ревизию. Самолично.
Члены правления и не предполагали, что в то время, когда они препирались с Варварой Игнатьевной, в лавке наши люди уже делали ревизию и вытряхивали наружу все их грехи.
Разгромив кулацкое руководство общества потребителей, Варвара Игнатьевна созвала собрание пайщиков, на котором выбрали новое правление из бедноты и середняков. Кулаки были вычищены.
Из рупвода поступали срочные вызовы капитанов, помощников, лоцманов. Многие из капитанов, как и предполагал когда-то Калмыков, не пожелали служить Советской власти. Некоторые, заколотив свои дома, вместе с семьями уехали из волости неизвестно куда.
В то же время Меркурьева осаждали старики — речные волки, лет по пятидесяти прослужившие на реке и выброшенные с работы хозяевами на произвол судьбы.
И те и другие были недовольны Советской властью. Одни потому, что их заставляют работать, другие потому, что им любимой работы не дают.
Однажды в волость приехал мой дядя по матери, старый любимовский лоцман.
— Алексею Петровичу! Михаилу Андреевичу! — поздоровался он с Меркурьевым и Чирковым, когда зашел в кабинет председателя, а на меня никакого внимания.
— Доброго здоровья, Иван Филиппович! Присаживайся! Будь гостем, — пригласил его председатель.
Дядя помялся немного у порога, сел против председателя и стал разглаживать черную, как сажа, бороду с белой проседью посередине. Распахнул тяжелую, добротную шубу, которую давно не нашивал, помолчал минут пять, как того требовало приличие, и спросил:
— Как насчет вызова, Алексей Петрович?
Меркурьев ответил:
— На тебя нет еще вызова, Иван Филиппович.
— Нет, говоришь, вызова? Должно быть, думают, что стар стал, не годен. А я еще лучше молодого вижу, если ты хочешь знать. Понимаешь, каждую ночь во сне штурвал вижу. Почему на пароход не посылаешь? Нахвастали вы со своей властью, а что она мне дала?
— Ты сейчас стал гражданином, Иван Филиппович, — с улыбкой ответил Чирков.
— Гражданином? Я и без тебя личный почетный гражданин.
Дядя вытащил из кармана старый кожаный бумажник и разложил перед Меркурьевым бумагу с золотым двуглавым орлом. Я и раньше видел эту бумагу, но из любопытства подошел к столу. Дядя грубо отстранил меня:
— Кыш! Отойди в сторонку.
На бумаге было написано, что Ховрин Иван Филиппович за долголетнюю службу в пароходстве «Иван Любимов и K°» удостоен звания личного почетного гражданина.
— Еще что ты за свою службу получил? — спросил Чирков.
— Часы серебряные «Павел Буре»… — Почувствовав, однако, что его увлекают в другую сторону, дядя поставил вопрос ребром: — Посылаете меня на пароход или нет?
Еле успокоили старика, пообещав еще раз телеграфировать в рупвод, чтобы вызвали лоцмана Ховрина на службу.
Дядя простился с ними, а мне сказал:
— Выйдем, племянничек.
Вышли. Старик сел на скамейку. Я тоже хотел сесть, но он заявил:
— Я посижу, а ты постой!.. Ты все еще с каторжником живешь?
— С каким каторжником?
— С Андрюшкой Заплатным… Правду бабы говорят, что у вас на мельнице, как при Иване Грозном, людей пытают?
Дядя говорил со всей серьезностью, а меня давил смех.
— Не смейся! Говорят, в партию записался?
— Записался, — подтвердил я.
— Отца, мать не спросил?
— Как спросишь, когда они на Амуре? Да и сам я не маленький.
— Напрасно связался ты с арестантами. А вдруг власть перевернется? Смотри, парень, тогда тебя тоже по головке не погладят. Погляди на Меркурьева. Ведь это прямой атаман-разбойник. Он со мной начинал бурлачить еще в Сибири, потом капитанил, а все-таки он перевертень. Один хороший человек у вас — Чирков Михаил Андреевич.
— А чем он хорош?
— Порода богатая, не ваш брат — голытьба. Его отец на Печоре рыбой торговал, зырян обделывал.
Я, насторожившись, переспросил:
— Зырян обделывал? Не может быть.
— Не веришь? Я ведь тоже на Печоре бурлачил. Три навигации… Ты сядь-ко. Я что хочу спросить… Только своим дружкам не сказывай.
Понятно, что я сел рядышком с дядей и с любопытством стал его слушать.
— Говорят, большевики собираются хлеб от мужиков отбирать, чтобы всех подравнять под одну «ерошку», нищетрясами сделать. Верно?
— Не знаю, — уклончиво ответил я. — А кто говорит?
— От Андрея Гавриловича слышал мельком. Знаешь его, из нашей деревни, быками торгует.
— Что еще он говорит?
— Говорит, что и у меня отберут хлебушко. Ни зернышка, говорит, не оставят.
— А у тебя, дядя, много, что ли, хлеба в запасе?
— Пудовок пять есть зерна. Помнишь, осенью я Сержа променял Степке Корме. Как пошла ваша катавасия, лошадь нечем стало кормить, да и сами-то с теткой Александрой хоть зубы на полку. Я и променял Серка на зерно, чтобы с голоду не умереть.
— Никто у тебя ничего не будет отбирать, дядя. Тебе самому дадут хлеба, — попытался успокоить я дядю Ивана.
— Я и то говорю, какой у меня хлеб. У Андрея Гавриловича, действительно, хлебушка хоть отбавляй. Не меньше тыщи пудов нагрузил. Услыхал, что хлеб будут отбирать, взял и запрятал его в болоте, знаешь, куда девки за смородиной ходят, ну, там, где у него зароды. А клади хлебные, что в полях, керосином, говорит, оболью и сожгу, чтобы ни одного колоска «товарищам» не осталось. Умная голова Андрей Гаврилович! В нашей деревне во дворах ямы копают. Придут с обыском, а хлеба нет. Богатые мужики хитры, Сашка. Не наш брат. Их не проведешь.
— Кто же это ямы копает? Что-то не верится.
— Спиридон, Корма, Матюга Редька, все самостоятельные мужики… Тьфу ты, бес! Не надо бы сказывать-то, — спохватился дядя. — Смотри, никому ни гу-гу.
— Нет! Никому не скажу, дядя.
— То-то… А вот еще говорят, скоро бабы будут общие, да я этому не совсем верю. Сам подумай, отпустит ли от себя жену Алексей Меркурьев? Привалило же чертушке счастье. Сам на медведя похож, а жена первая красавица. Попробуй ее забуксировать, Меркурьев голову оторвет!
