Что нам известно о судьбе шадринского бердыша?
Почти ничего. Мы только можем предполагать, что вряд ли он был изготовлен здесь, в Шадриной слободе, да и вообще на Урале. Стрелецкое оружие делали тогда, главным образом, в крупных городах центральных русских областей: в Москве, в Великом Новгороде, в Туле и других. Но бывало и так, что заказ на какое-нибудь определенное оружие давали одному из крупных монастырей, во владениях которого были мастера-оружейники. В этих случаях из Москвы посылали образцы и строгий наказ точно их придерживаться. Так, в один крупный вологодский монастырь писали: «…а велено топорки и бердыши делать с образцов ни больше, ни меньше, весом бы были таковые же, а делать в железе и в укладе (так называли тогда сталь) добром, а те топорки насадить на доброе топорище мерою два аршина, а бердыши насадить на дерево ж, как ведется, и на концах тупых у бердышей сделать маленькие копейца, чтоб можно в землю воткнуть».
Уже из этих строк видно, что в качестве образца в монастырь прислали не целые бердыши, а только сам полулунный топор без древка и втока. А что требовали точного соблюдения веса бердыша, так всякому, кто бывал в походе, понятно почему: лишний вес всегда бойцу вредит.
Так или иначе, но наш бердыш, судя по надписи, ковали уже с расчетом послать в какой-то гарнизон, где нужно и смотреть, и рубить, и, конечно же, не проспать.
И вот он очутился на далеком Урале, где честно нес свою службу, может быть, лет двести, когда и стрельцов-то уже давно не стало. Ведь еще во времена Гоголя на вооружении полицейских-будочников были алебарды, а мы уж говорили, что бердыш и алебарда до того были схожи, что в девятнадцатом-то веке их особенно не различали. Нет ничего невозможного в том, что кому-нибудь из стражей порядка достался старинный бердыш с выгравированным на нем призывом смотреть и не проспать.
Одна из улиц в центре Москвы называется Пушечной.
Круто спускается она вниз от Лубянской площади к Неглинному проезду.
Если бы мы могли с помощью какой-либо «машины времени» перенестись без малого на пятьсот лет назад, то увидели бы здесь разбросанные на крутом берегу реки Неглинной, медленно несущей свои воды к Кремлю, небольшие домики. По берегу вниз идет улица, поворачивающая к деревянному мосту через речку.
В наступающих ранних осенних сумерках нас поразили бы необычные для старой Москвы яркие вспышки огня то в том, то в другом дворе. Из дворов доносится тот особенный – то мелодичный, то глуховатый – мерный звон, который издают наковальня и раскаленное докрасна железо, когда по нему ударяют молотом. Мы попали на окраину тогдашнего города, заселенную кузнецами. Это в их маленьких кузницах еще горят раздуваемые мехами горны, еще стучат тяжелые молоты-кувалды.
Кузнецов стремились в то время поселить где-нибудь на окраине города, поближе к воде. Ведь их горны представляли для тогдашних деревянных городов постоянную опасность пожара. И самый этот мост через речку Неглинную стали называть Кузнецким, так как по обеим его сторонам жили кузнецы.
Но что это за большие здания стоят за крепким частоколом, на верху склона берега? Они выглядят среди маленьких домиков кузнецов, как большие деревья среди кустов. Из кирпичных труб, над коническими кровлями этих зданий, валит густой дым, иногда вырывается пламя. Это недавно построенный московскими князьями Пушечный Двор – крупнейшее по тому времени литейное предприятие. Здесь плавили медь и другие металлы и отливали из бронзы пушки. Всякому ясно, как много значил Пушечный двор для молодого Русского государства. От его работы во многом зависела мощь всей страны.
Отлить пушку в те времена было совсем не просто. Мастер должен был сначала произвести некоторые расчеты, чтобы определить ее основные размеры – длину, толщину стенок. Они зависели от того, какими ядрами должна была стрелять эта пушка, от их веса и размера, а стало быть, и от калибра (внутреннего диаметра ствола) пушки. Только тогда можно было приступить к изготовлению модели будущего орудия. Модель делали из воска и глины в натуральную величину, то есть такого точно размера, какого должна была быть сама пушка. Даже из мягкого и податливого воска нелегко было вылепить хотя бы небольшую пушку. Тут не обходились без кружала – вращающейся подставки вроде гончарного круга. Выточив корпус орудия, мастер обычно украшал его затейливыми узорами, также вылепленными из воска, иногда – фигурами людей и животных. И уже с первых лет существования московского Пушечного двора установился обычай, согласно которому мастера делали на пушках и надписи. В затейливой виньетке или просто на стволе пушки без рамки лепил мастер из воска букву за буквой тогдашнего, несколько вычурного, алфавита. В надписи говорилось, в каком году, при каком государе и каким мастером сделана пушка.
«По велению благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича господаря всеа Руси сделана бысть сия пушка в лето 6991 месяца апреля в двадесятое лето господарства его а делал Яков», – читаем на первой из дошедших до нас пушек. Мастер Яков отлил это орудие в 1483 году. На других пушках, сделанных позднее, можно прочесть, что одну из них сделали «Ваня да Васюк, ученики Яковлевы», другую – «Богдан русской мастер», третью – «Пятой ученик Богданов», четвертую – «Кузьма Первой» и так далее.
Значит, уже первый известный нам мастер имел учеников, имели их и другие московские мастера. Да, здесь, на московском Пушечном дворе, создалась целая школа мастеров пушечного литья. И, наверное, эта школа неплохо себя зарекомендовала, если, как мы знаем из переписки того времени, уже в начале XVI века правительство перестало приглашать в Москву пушечных мастеров из-за рубежа.
Но вернемся к самому изготовлению пушек.
Когда модель была готова, ее покрывали полужидкой глиной. Застывая, глина образовывала форму для будущего литья. Тогда ее обжигали, вытапливая находившийся внутри воск, а затем вынимали и глиняные части модели. Теперь можно было уже приступить к отливке самой пушки. Расплавленный в особых печах металл пускали по каналам в форму. Он заполнял то пространство, которое ранее занимала модель, повторяя ее во всех деталях. Мастер и его помощники – литцы – должны были заранее приготовить сплав и тщательно следить за тем, чтобы он равномерно заполнял форму, чтобы в стенках не получалось внутренних пустот – раковин. Иначе пушка, на вид вполне доброкачественная, могла разорваться при первом же выстреле.
Таким способом можно было отлить по одной модели только одно-единственное орудие, так как модель уничтожалась при вытапливании воска, а чтобы вынуть готовое изделие, приходилось ломать и саму форму. Для другой пушки надо было начинать всю работу сначала – с изготовления новой модели. Поэтому каждая бронзовая пушка была единственной и неповторимой. Неудивительно, что большинство из них имело свои собственные имена.
Наверное, имя давалось пушке мастером еще тогда, когда он только задумывал ее изготовление или когда делал модель. Во всяком случае, на некоторых пушках прямо написаны их имена, которые, стало быть, вылепливались на восковой модели. И почти всегда, даже если не было надписи, мастер помещал на модели среди прочих украшений какое-то изображение, соответствующее имени пушки. Так, до наших дней дошли названия пушек: «Единорог» (тогда любили изображать этого фантастического зверя, похожего на лошадь, но с длинным рогом посреди лба), «Медведь», «Песик», «Кобчик», «Скорпион», «Обезьяна», «Дедок», «Девка», «Ахиллес», «Троил» (Троянский царь) и другие.
И есть в Москве пушка, которая называется «Царь». Ее знают все. Но мало кто видит, что на ее дуле действительно изображен царь – царь Федор Иванович на коне.
А на средней части ствола есть еще одна надпись:
«Повелением благоверного и христолюбивого царя и великого князя Федора Ивановича Государя самодержца всея великия Росия. При его благочестивой и христолюбивой царице и великой княгине Ирине. Слита бысть сия пушка в преименитом царствующем граде Москве лета 7094 в третье лето государства его. Делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов».
Мастер Андрей Чохов отлил эту громадную пушку в 1586 году. Наверное, задумав сделать «всем пушкам пушку», ее решили назвать в честь царя. И, согласно обычаю, Андрей Чохов изобразил на дуле пушки барельеф царя на вздыбленном коне. Хилый, больной царь Федор выглядит здесь молодцом и воином, под стать московскому ездецу. И сама пушка действительно пушка «Царь». Она самая большая из известных нам средневековых артиллерийских орудий. Ее калибр – восемьдесят девять сантиметров, больше ширины плеч мужчины самого мощного сложения. Длина ствола почти пять с половиной метров. В канале ее ствола, значит, свободно могли бы поместиться два взрослых человека. Длина пушки в шесть раз больше ее калибра. Это было дальнобойное орудие. Пушка весит сорок тонн (примерно две тысячи четыреста пудов).
