Известие о падении Амиды застало императора уже в Константинополе, где он остался на зиму. В январе туда съехались делегации обоих синодов, и из Селевкии, и из Ариминума, чтобы утвердить новый, компромиссный вариант Символа Веры; те же епископы, что не хотели его принимать, отправились в изгнание. Но главное внимание цезаря, и это понятно, поглощала персидская война. В связи с трагедией Амиды император допросил Урсицина, которому пришлось подать в отставку, хотя никакой вины за ним не было. Опасаясь нового нападения Шапура, решили перекинуть из Галлии в Месопотамию значительную часть рейнской армии, не просчитав при этом возможных последствий.
Воинские части из Галлии, которые предполагалось отправить на Восток, не хотели покидать родных мест. Солдаты взбунтовались и провозгласили императором своего командира — Юлиана. Случилось это в городе Lutetia Parisiorum, то бишь теперешнем Париже, в феврале 360 г. Юлиан якобы от этой чести отказывался, но вынужден был уступить настояниям собственных солдат. Констанций, со своей стороны, не принял к сведению факта узурпации власти и отказался дать Юлиану титул августа, но не мог предпринять никаких реальных действий против мятежников в Галлии, так как должен был держать войска на Востоке. Его штаб-квартира располагалась в сирийской Эдессе. Однако сил у него не хватало, и Констанций вынужден был беспомощно наблюдать, как летом того же года Шапур II захватывает приграничные крепости и города.
Зиму император провел в Антиохии. Здесь он снова женился, так как Евсевия умерла год назад. Жену звали Фаустина. Весной 361 г. в ожидании очередного персидского наступления Констанций перебрался в Эдессу. Однако до него стали доходить сведения, что Шапур не станет в этом году вести никаких военных действий, а вот с Запада доносили, что Юлиан, не дождавшись императорского признания титула августа, присвоенного ему армией, двинулся из Галлии в направлении дунайских провинций. Это означало новую гражданскую войну!
В сложившейся ситуации цезарь вернулся в Антиохию, но уже в октябре выдвинулся навстречу Юлиану. В сицилийском городке Tarsus (Тарс) у него случился легкий приступ лихорадки, но Констанций решил, что движение и физические усилия помогут ему преодолеть недомогание. Он доехал до местечка Мопсукрене — последней почтовой станции в границах Сицилии. Там ему сделалось так плохо, что о продолжении путешествия не могло быть и речи. Больной весь горел, и даже малейшее прикосновение вызывало жуткую боль. Но император оставался в сознании, принял крещение (обряд совершил антиохийский епископ Евзой) и сообщил приближенным свою последнюю волю: власть от него перейдет к Юлиану. Затем цезарь умолк и еще долго боролся со смертью.
Умер Констанций 3 ноября 361 г. в возрасте сорока четырех лет. Правил он единовластно 24 года, если считать от кончины отца, и оставил молодую беременную жену, которая уже после его смерти родила дочку.
Как правитель Констанций руководствовался одной целью, которой служил верой и правдой: сохранять единство и мощь империи, защищая величие трона от любых покушений, в том числе и со стороны Церкви. Судьба возложила на плечи этого честного человека с весьма посредственными способностями огромную тяжесть, а он, сознавая свою ответственность, сгибался под этим грузом и падал, но ни разу не сломался.
Flavius Claudius Iulianus
Родился в 331 или весной 332 г.,
ум. 26 июня 363 г.
Цезарь с 6 ноября 355 г.
Правил на Западе под именем
Imperator Caesar Flavius Claudius lulianus Augustus
с февраля 360 г. не признанный императором Констанцием II,
а после его кончины, в ноябре 361 г., до своей смерти единолично во всей империи.
Сводный брат Константина Великого Юлий Констанций был женат дважды. Сначала он женился в Италии на девушке из местной аристократической семьи по имени Галла. Она в 325 г. родила мужу сына, по ее имени названного Галлом, и через год умерла. Вдовец переехал в Грецию, в Коринф, а спустя год — в Константинополь. Здесь он женился повторно. Его избранницей стала Базилина, чья семья владела огромными поместьями в странах Малой Азии и на Балканах. Ее отец — Юлиан — занимал высшие государственные должности, в честь деда и был назван мальчик, родившийся в 331 или весной 332 г.
Базилина разделила судьбу Галлы и умерла очень рано, вероятно, так и не оправившись после родов. Поэтому Юлиан, так же как и его единокровный брат Галл, не знал своей матери. Однако он всегда вспоминал ее с нежностью и спустя многие годы написал: «Она родила меня, как первого и единственного сына, и через несколько месяцев умерла. Таким образом, Дева без матери, Афина, уберегла ее, молодую и прекрасную женщину, от многих несчастий». Юлиан до конца своих дней бережно хранил драгоценности, принадлежащие некогда его матери.
Но самым ценным, что оставила Базилина в наследство своему сыну, был ее домашний учитель, Мардоний. Этот раб, евнух, носивший персидское имя и несколько презрительно прозванный скифом, поскольку был родом из северного Причерноморья, оказался лучшим эллином, чем многие уроженцы Афин, поскольку по-настоящему любил греческую культуру и умел другим привить к ней любовь. В аристократическом доме матери Юлиана ценились старые языческие традиции, хотя сама ее семья была уже христианской. Их родственником являлся известный в то время епископ Евсевий, пастырь общины в Никомедии, арианин, крестивший в 337 г. самого Константина Великого.
Как только этот император скончался, были убиты — интересно, по чьему приказу? — многие члены правящей фамилии, в том числе и Юлий Констанций. Таким образом, его сыновья — единокровные братья — стали круглыми сиротами, а имущество конфисковали. Под свою опеку мальчиков взяли родственники Базилины и епископ Евсевий. Детей разделили: Галла отправили в Эфес, а Юлиана в Никомедию, а затем в Константинополь, когда его опекун занял епископскую кафедру в этом городе. Но воспитанием мальчика по-прежнему занимался Мардоний. По всей вероятности, этот любитель античной языческой литературы тоже был христианином. Во всяком случае, Юлиан читал не только классических поэтов прошлых веков, но и святые писания новой веры и позднее неплохо в них ориентировался.
Не разделял Мардоний — как и многие христиане — всеобщего тогдашнего увлечения театральными зрелищами, что подтверждает и сам Юлиан: «Впервые я их увидел, когда моя борода стала уже длиннее волос на голове. Впрочем, и тогда я не бывал в театре по собственной воле». Не мешает напомнить, что в театрах в ту пору ставили не классические драмы или произведения Софокла, а по большей части пантомимы, представляющие самые разнузданные сцены из не слишком традиционной мифологии.
Мальчик отличался, что следует из многих его высказываний, особой чувствительностью к красоте природы. Вот как он описывает прелести небольшого деревенского имения, где в детстве провел много счастливых дней, и которое позже он подарил приятелю: «Если выйти из дому и стать на пригорке, можно окинуть взглядом Пропонтиду, островки и даже город, названный именем благородного властителя (…). Дорога бежит среди вьюнков, тимьяна и пахучих трав. Когда отдыхаешь и читаешь, вокруг царит блаженная тишина. А если глазам нужен отдых, как приятно любоваться кораблями и морем! Когда я был совсем маленьким, именно такое место летнего отдыха казалось мне самым лучшим. Есть там и недурные источники, прекрасные места для купания, сады и деревья. Когда я вырос, я очень тосковал по минувшим безмятежным временам».
В 342 г., вероятно из политических соображении. Констанций решил отправить обоих мальчиков подальше от больших городов в отделенную и малонаселенную провинцию. Пришлось расстаться с морем, Константинополем и Никомедией, домом и тихим селом, а также с Мардонием. Много лет спустя Юлиан признавался, что разлука с верным учителем была для него особенно тяжкой.
Братьев отвезли на восток, в Каппадокию, где находилось императорское имение Мацеллум, расположенное, впрочем, в весьма живописной местности среди холмов, ручьев, лесов и садов. В распоряжении мальчиков была многочисленная прислуга, они могли учиться, заниматься гимнастикой, ездить верхом и охотиться; последними развлечениями увлекался в основном Галл. Но длительное шестилетнее пребывание там имело и свои отрицательные стороны. Опять предоставим слово Юлиану: «Мы жили в чужом имении на положении узников, строго охраняемых в персидских крепостях. Никто посторонний не мог с нами общаться. Прежним знакомым не позволялось нас навещать. Мы были отрезаны от сколько-нибудь серьезного образования и каких бы то ни было культурных контактов».
