на ещё одну ступень вниз по ненавистной дорожке. Он продолжал утешать себя:
— Это лишь ненамного затронет права харафишей и бедноты…
Его диалог с самим собой на этом не закончился, а небосклон жизни не прояснился от пятен и мути. Санийя принялась настаивать на том, чтобы он перестал заниматься своей профессией и нанял кого-нибудь возить повозку. Он гордо отказался и попытался проявить свою власть как человек могучий и сильный. Она же продолжала любить его и делать вид, что покоряется его воле, оставив необузданной, незаметно просачивающейся силе любви делать своё дело. И каждый раз, как Сулейман чувствовал, что меняется, он решительно говорил себе:
— Я не изменился и никогда не изменюсь…
9
За обеденным столом в доме Ас-Самари он собрался лицом к лицу с представителями знати квартала. Когда-то они сторонились его из-за того, что боялись или предпочитали спокойную и благополучную жизнь. Сейчас же они уставились на него в доверии, как посетители смотрят на льва в зоопарке. Они обменялись тостами; кровь смело побежала по жилам; появились проблески надежды. И вот наконец владелец караван-сарая сказал:
— Возможно, вы полагали когда-то, что мы подчиняемся вам только из-за вашей силы. Но разве вы не знаете, мастер, что справедливость имеет свою цену, уважаемую в конечном итоге и тем, кто получает от неё прибыль, и тем, кто терпит ущерб?!
Сулейман вопросительно пробормотал:
— И кто же терпит ущерб?!
— С вас достаточно и того, что вы оградили нас от ненависти, зависти и краж!
Тут своё слово высказал торговец кофе:
— Однако в вашей всеобщей справедливости мы обнаружили некоторое угнетение.
Сулейман нахмурился и переспросил:
— Угнетение?
— Да, угнетение себя и своих последователей.
— Какое же угнетение в том, чтобы получать свою долю полностью и дать им получить свою? — спросил аптекарь.
Его тесть Ас-Самари заметил:
— Разве ты не проливал кровь, защищая нашу честь?
Торговец зерном сказал:
— Предводитель клана и его люди — знатные особы, или просто так должно быть?
Сулейман возразил:
— Нет. Ни мой отец, ни дед так не делали…
— Если бы ваш дед не поселился в особняке Аль-Баннана, наш переулок так и не узнал бы значения счастья и радости, — заметил владелец караван-сарая.
Сулейман настаивал:
— Он был скорее великим предводителем клана, чем знатной особой…
— Предводитель клана создан для того, чтобы быть знатным, и да проклянёт меня Аллах, если я лгу или пристрастен в своих словах! — ответил ему владелец караван-сарая.
Сулейман рассмеялся, охваченный теплом от вина…
10
Санийя родила ему сначала Бикра, а затем Хидра, и Сулейман смог наконец насладиться тем, что считал подлинным отцовством. За это время был построен дом для Санийи. Сулейман был счастлив всё то время, что проводил в нём, — ровно настолько же, насколько тяготился, когда ему приходилось возвращаться в подвал Фатхийи. Санийя полностью завладела его сердцем, равно как и её дом, что захватил власть над его желаниями. По прошествии времени она незаметно внедрилась и в его сознание, словно действенный наркотик. Он перестал трудиться, взяв на это место одного из своих подручных. Он также стал брать ещё больше средств из отчислений на себя и своих помощников. Его клика начала строить свои дома, возвышающиеся рядом с домами знати, пока наконец совсем не оставила и не забросила свой простой труд. Доля отчислений для бедных и харафишей уменьшилась, хотя они и не были лишены её.
Светлое лицо переулка изменилось, и люди начали спрашивать друг у друга, где же эпоха Ашура? Где искренность Шамс Ад-Дина? Его последователи были готовы дать ответ вопрошающим, угрожая тем, кто высказывал негодование.
Санийя растила Бикра и Хидра в роскоши и неге. Когда они немного подросли, она отправила их в кораническую школу и готовила к тому, чтобы заниматься торговлей. Ничто не предвещало того, что хотя бы один из них когда-нибудь займёт место своего отца. Когда они повзрослели, она открыла им магазин для торговли зерном, и таким образом, оба они стали знатными торговцами…
Сулейман избегал борьбы, если находил возможность, отдав в итоге предпочтение заключению союза с кланом Хусейнийя, дабы самому избежать столкновений и вызовов. Переулок перестал быть доминирующим центром, которым он был со времён Ашура Ан-Наджи.
И лицо, и тело гиганта изменилось: теперь он носил просторный кафтан-аба и тюрбан, использовал двуколку для показательных поездок. Он полностью забыл себя, столько выпивая, что вино свело его с пути, располнел так, что лицо его теперь напоминало купол минарета, а двойной подбородок свисал подобно мешку заклинателя змей.
Однажды шейх Саид Аль-Факи зашёл к нему, чтобы поздравить его с каким-то праздником, и сказал:
— Пусть все ваши дни будут праздничными, мастер Сулейман…
11
Оба брата — Бикр и Хидр — отличались внешне. Бикр пошёл в мать, госпожу Санийю, красотой и нежностью, и всегда выглядел приветливым и горделивым. А Хидр, несмотря на всю свою красоту, унаследовал от отца точёные скулы и рост, но не гигантское тело. Он был более склонен к мягкости. Возможно, он и уступал брату в горделивости, но его никак нельзя было назвать скромным. Воспитываясь в доме Ас-Самари, они научились возвышенным манерам в жизни, замечательным привычкам и элегантной учтивости. Свой родной квартал они знали только с высоты балконов, а их ноги никогда не ступали на его вымощенную камнями мостовую. Своим магазином они управляли из роскошной комнаты, в которой встречались лишь с крупными торговцами, оставив все ежедневные операции с клиентами своим подчинённым. Они не понимали своего отца, несмотря на то, что видели его лишь в самом пышном виде, и не были удовлетворены тем, что он был предводителем клана, не питая к тому достаточного уважения. Они даже не понимали, что если бы не влиятельность их отца, их торговля не была бы такой успешной, а работники и другие торговцы лишь потешались бы над их коммерческой наивностью. Свой опыт и мастерство они приобрели в наиболее счастливых и благоприятных обстоятельствах, о которых им ничего не было известно.
12
Однажды вся семья сидела возле печи, отделанной серебром, в гостиной. Пятый месяц по
