Эти двое, Цезарь и Цицерон, встретились в городе Формэ, очевидно, 28 марта. Но успеха их беседа не принесла. Цезарь пытался убедить Цицерона вернуться в Рим и присутствовать на заседании сената, которое он собирался провести. Красноречие Цицерона и его пример могли оказать Цезарю неоценимую услугу. Цицерон писал, что, отвечая Цезарю, он открыто заявил о своём намерении выразить сожаление в связи с бегством Помпея из Италии, а также выступить против любого плана Цезаря относительно вторжения в Испанию или Грецию.
«Это совсем не то, чего я хочу», — ответил Цезарь, который предлагал Цицерону только одно — занять нейтральную позицию. В его ближайшие планы входило вторжение в обе эти страны поочерёдно. Было решено, что Цицерон обдумает предложения Цезаря ещё раз, но его заключительные слова ясно показывали, что под тонким покровом учтивости скрыта жёсткая решимость.
«Если я не получу поддержки от Цицерона, — заявил он, — я добьюсь её там, где это будет возможно, и приму те меры, которые сочту необходимыми».
Цицерон твёрдо придерживался принятого решения и не появился в сенате 1 апреля.
Народные трибуны Марк Антоний и Квинт Кассий, вновь приступившие к своим служебным обязанностям, приняли меры, чтобы уведомить всех сенаторов о том, что они обязаны быть в сенате 1 апреля. Но когда Цезарь прибыл на заседание, организованное за пределами Рима, поскольку по своей должности правителя Галлии он не имел права находиться в городе, выяснилось, что лишь немногие сенаторы явились по его требованию. Особенно мало было представителей нобилитета. Прибыли только два экс-консула, и один из них, выдающийся юрист, не занимавшийся политикой, Сервий Сульпиций Руф, сделал то самое совершенно ненужное Цезарю заявление, о котором говорил Цицерон. Отвечая на длинную торжественную пропагандистскую речь победоносного военачальника, Руф обратился к нему с просьбой не начинать войну в Испании. В ответ Цезарь предложил послать к Помпею ещё одну депутацию с предложениями мира. Это был не более чем красивый жест: после того как Помпей объявил всех оставшихся в Италии сенаторов своими врагами, было весьма маловероятно, что среди них объявятся добровольцы, готовые выполнить такое поручение[35]. Тогда Цезарь, согласно его собственным записям, сделал заявление, которое было смесью призыва к сотрудничеству и угрозы. «Я искренне призываю вас присоединиться ко мне в деле управления Римом, — произнёс он. — Однако если робость заставит вас уклониться от выполнения этой задачи, я больше не потревожу вас. В этом случае я буду управлять один».
«Этот человек больше не отказывается от звания тирана, — писал Цицерон Аттику, — он фактически требует этого, и в этом вся его сущность». Известно, что Цицерон ненавидел вялых и безвольных сенаторов.
Цезарь выступил перед народным собранием Рима, пообещав раздачу бесплатного продовольствия и денег. Затем он занялся выбиванием средств для содержания своей армии. За время кризиса он израсходовал все богатства, захваченные им в Галлии. Цезарю крайне не хватало наличных денег, и довольно часто он занимал деньги у своих ближайших соратников. Таким образом он, что называется, одним камнем убивал двух птиц, получая при этом дополнительные гарантии их лояльности. Сенат послушно предложил разрешить Цезарю использовать резервные запасы государственной казны, хранившиеся в храме Сатурна, поскольку панически бежавшие сторонники Помпея не сумели их вывезти. Последовавшие события не упомянуты в «Комментариях». Цезарь только достаточно неопределённо говорит о препятствиях и заговоре трибуна, Луция Цецилия Метелла, подкупленного враждебными элементами, на что ему пришлось потратить впустую несколько дней. Очевидно, Метелл наложил вето на предложение сената, и, когда его запрет был проигнорирован, он забаррикадировал собой дверь храма. Этот дерзкий и храбрый поступок, предпринятый человеком, принадлежащим к одному из самых уважаемых семейств Рима, вынудил Цезаря войти в Рим. Он не был в столице уже девять лет и в качестве правителя Галлии по закону не имел права там появляться. Никогда ещё великие завоеватели не возвращались в Рим так странно и без официальных церемоний. Метелл заявил, что согласно традиции резервные запасы казны могут использоваться только для борьбы против галлов. Цезарь попытался убедить Метелла, что он не нарушит заветов старины, поскольку использует деньги именно для этой цели. Но терпения Цезаря хватило ненадолго, и он заявил: «Мне проще убить вас, молодой человек, чем тратить время на угрозы». Метелла оттеснили от дверей, после того как убедились, что добровольно он сопротивления не прекратит. Как сказал один из трибунов, «только тиран может избавить своих подданных от всех финансовых забот». Цезарь смог вывезти на телеге 4135 фунтов золота, 900 тысяч фунтов серебра и 1,5 миллиона фунтов в наличных деньгах. Но дело чуть не дошло до кровопролития, и этот инцидент был чрезвычайно неудобен для Цезаря, поскольку одним из его основных конституционных требований была защита свободы и неприкосновенности трибунов. Действия Цезаря вызвали такое возмущение среди римлян, что ему пришлось отказаться от своей прощальной речи. Он покинул столицу в состоянии чрезвычайного раздражения.
Цезарь прекрасно понимал, что существовал единственный способ удержать нарастающее недовольство в определённых границах — гарантировать бесперебойные поставки продовольствия в Рим, и тут серьёзную угрозу представляло превосходство Помпея на море. Следовало захватить острова Сардинию и Сицилию, которые были основными производителями зерна. Кроме того, господство над Сицилией открывало путь к огромному зернохранилищу Помпея на севере Африки. Цезарь быстро справился с этой задачей. На Сардинии ещё до высадки войск Цезаря началось восстание против Помпея, а Сицилия была стремительно захвачена Курионом. Правивший там Катон в начале мая вывел с острова войска, упрекая Помпея в бездеятельности.
Несмотря на потерю Сардинии и Сицилии, Цицерон наконец сделал свой выбор, остановившись на Помпее. Сложная смесь принципов, личных отношений и финансовых соображений преобразовалась в единый сплав, и он смог принять окончательное решение. Плохой приём, оказанный Цезарю в Риме, казалось, предвещал его скорое поражение.
Кроме того, Цицерон считал Цезаря своим личным врагом. Он писал Аттику 2 мая: «Он должен пасть либо под ударами врагов, либо сам». Поэтому, когда Помпей призвал всех сенаторов присоединиться к нему в Фессалониках (Салоники), Цицерон, собрав волю в кулак, оставил сомнения и повиновался. Но даже теперь, отплыв из Кайеты и обогнув сапог полуострова, чтобы пересечь Адриатику, он намеревался держаться в стороне от борьбы.
На решение Цицерона отчасти повлияли слухи о высадке Помпея в Африке, которые оказались ложными, и сообщения о трудностях Цезаря в Массилии (Марсель), что было правдой. После короткого и не принёсшего ему удовлетворения посещения Рима Цезарь по суше направился в Испанию. Его настроение улучшилось. Он шутил, что собирается сначала сразиться с армией без командующего, а затем с командующим без армии. Когда во второй половине апреля Цезарь подошёл к Массилии, оказалось, что жители этого древнего и богатого города-государства не собирались сотрудничать с ним. Агенобарб, получивший прощение после поражения в Корфинии, собирался возобновить союз с гражданами Массилии, а они, в свою очередь, направили к Помпею послов. Но и Цезарь после Галльской войны был великодушен к этому городу, поэтому местные власти дипломатично информировали его, что имеют равные обязательства перед обеими сторонами и обязаны придерживаться нейтралитета. Правда, это заявление едва ли было искренним, поскольку, стоило Агенобарбу приплыть в Массилию, ему тут же доверили организацию обороны города.
Массилия стала серьёзным препятствием на пути Цезаря, поскольку через этот город проходили важные пути сообщения. Если бы он оставался во враждебном лагере, то испанские города, скорее всего, не смогли бы открыто стать на сторону Цезаря. Это относилось и к Дальней Испании, где за два срока пребывания у Цезаря появилось много клиентов и союзников. Покорить Массилию со стороны суши было невозможно. И Цезарь начал строить в Арелате (Овен) военные суда, чтобы атаковать город с моря. В июне корабли были готовы, и Цезарь чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы продолжать движение на запад.
22 июня 49 года до н. э. Цезарь соединился со своими шестью легионами, которые пришли в Испанию из Галлии. Им противостояли пять легионов Помпея, стоявшие в Илерде (Лерида), на северном притоке реки Эбро. Эта армия, как писал Цезарь, была настолько многочисленна, что предназначалась, очевидно, не для того, чтобы обеспечивать порядок в Испании, а для ведения военных действий против его легионов. Командовали этой армией Луций Афраний и Марк Петрей. Афраний, так же как и Помпей, был родом из Пицена. Политикой он не занимался. Единственное, чем он прославился в гражданской жизни, — это умением хорошо танцевать. За 11 лет до описываемых событий Афраний был смехотворно плохим консулом, причём получил эту должность только благодаря огромным взяткам, которые раздавал его земляк Помпей. Зато военачальником он был опытным и долго служил под командованием Помпея в Испании и других местах. Петрей, по-видимому, был сыном центуриона с юга Италии. Именно Петрей победил Каталину и убил его в бою. Именно Петрей позже, когда консул Цезарь приказал посадить Катона в тюрьму, отправился туда вместе с ним, заявив, что предпочитает общество Катона в тюрьме соседству Цезаря в сенате.
