В первый же день пира конунг Свейн велел созвать своих скальдов, и все долго слушали их сказания о походах и битвах. На следующий день гостей развлекали скальды ярла Эйрика. И первым был Торд Колбейнсон, а последним — Хельги Торбрандсон. И когда Хельги рассказывал о битве в дюнах, даже сам конунг погладил свою бороду, которую в бою заплетал он в две косицы, за что и получил свое прозвище, и сказал, что видел он битвы и побольше, но чтобы четыре дюжины воинов выстояли против трех сотен, о таком он в последние годы не слыхивал. И еще он добавил, что несколько лет назад дал он обет завоевать земли англов и рад будет, если в его войске будут такие воины. А его жена Гунхильд сказала, что ей понравилась драпа Хельги и она хочет послушать еще сказания этого скальда.
Хельги готов был рассказать и об их встрече с конунгом Олафом, но Свейн сказал, что женщинам уже пора спать, и Гунхильд со своими служанками ушла. А Свейн затем уединился с Эйриком, и они долго что-то обсуждали. Кетиль не терял времени и еще в первый день нашел среди женщин, живших в поместье молодую вдову, которая благосклонно на него смотрела и заливисто смеялась над его шутками. Потому он тоже скоро ушел, и раздосадованный Хельги уже собирался возвращаться спать на корабль, когда его позвал какой — то датский воин. Он сказал, что королева Гунхильд хочет еще послушать его рассказы и приглашает его в свои покои.
Пойдя за воином, Хельги пришел в другой просторный дом, где в главной палате сидела Гунхильд, а вместе с ней еще две женщины. Одна из них была Гюда, жена ярла Эйрика, другая — Тюра, сестра Свейна. Воин, который привел Хельги, сел на страже у дверей, а сам Хельги вышел в середину палаты к очагу.
— Привет тебе, скальд, — сказала Гунхильд. — Мне понравилась твоя драпа, и удивительно, что я не слышала о тебе раньше. Расскажи нам о себе.
И Хельги рассказал свою историю: и о поединке во время тинга, и о встрече с Олафом, и о походе в землю вендов. И закончил он так:
— Вот уже скоро год, как я не видел никого из своих родных, и не знаю, ждет ли меня девушка, на которой хочу жениться, или уже вышла замуж.
На это королева сказала:
— Что же, наша судьба часто распоряжается так, что мы больше не видим своих родных. Меня, как ты, может быть, знаешь, тоже выдали замуж, когда я была совсем юной, и за три года, что я жена Свейна, я ни разу не видела ни матери, ни братьев, ни сестер. Но брат мой, князь Болеслав, или Бурицлейв, как его здесь называют, вместе с ярлом Сигвальди из Йомсборга решили, что союз с конунгом данов принесет мир в наши земли. И вот я здесь. И зовут меня теперь Гунхильд, а не Солнцеслава, как звала меня мать.
Тут Хельги рассмотрел лицо Гунхильд и увидел, что она совсем молода и ей немногим больше лет, чем ему. И он сказал:
Споет скальд веселую песню про реки, поля и дубравы,
Улыбка пусть снова сияет на дивном лице Солнцеславы.
Гунхильд покраснела и попросила спеть. Хельги спел песни, какие поют по праздникам в их краях, и заметил он, что королева немного повеселела. Тогда Хельги рассказал о том, как его выбрала дочь жреца Святовита и как она потом сбежала от него, а он ловил ее всю ночь по всему берегу. Королева рассмеялась и сказала, что у жрецов, конечно, бывают глупые дочери, но не слышала она еще о таком, чтобы сначала выбрать мужчину, а потом от него сбежать. И она спросила, что стало дальше с той девушкой. Хельги ответил, что теперь она с конунгом свеев. Тогда Гунхильд сказала, что после этих слов эта сага стала ей понятной, но что теперь она становится не такой смешной, и она лукаво взглянула на Хельги. И так они разговаривали долго, и королева расспрашивала про ярла Эйрика и конунга Олафа, а сама рассказывала про племена вендов, живущих на юге моря. Она, сказала Гунхильд, видела Олафа, когда он служил в дружине ее отца и даже был женат на ее старшей сестре. А Гюде было интересно, каков ярл Эйрик в жизни, всегда ли он похож на сурового воина или хотя бы иногда улыбается. Хельги рассказывал, как ярл громко смеется, когда на пирах выступают шуты или когда кто-нибудь из воинов выпьет лишку и не может найти дорогу из палаты на улицу. И он даже показал, как пьяный воин после долгих стараний найти верный путь вместо двери попадает головой в стену. Гунхильд тогда сказала, что в доме ее отца тоже часто были пиры и шуты веселили всех, хотя женщин рано просили уйти, ведь шутки со временем становились не такими, какие пристойно слушать молодым девицам. А Тюра тогда рассказала, какими веселыми были шуты ее отца, Харальда Синезубого. И они все, как могли, старались подражать тем ужимкам, которые описывали. И они много смеялись, но затем Гунхильд сказала, что им пора спать. Хельги попрощался со всеми женщинами и пошел к дверям, где его уже поджидал стражник. Королева спросила, куда он теперь пойдет, и Хельги ответил, что идет спать на свой корабль. Тогда Гунхильд велела стражнику отвести его в каморку в этом же доме, чтобы не ходить далеко.
Хельги быстро заснул и проснулся среди ночи, когда почувствовал, что кто-то ложится к нему под плащ, которым он укрывался. Хельги хотел возмутиться и отправить восвояси воина, что спьяну перепутал место для ночлега, когда маленькая ладонь нежно закрыла ему рот. Потом он почувствовал прикосновение горячего тела и ощутил поцелуй на своих губах.
— Кто ты? — спросил он шепотом.
— Я рабыня. Меня прислала Гунхильд, чтобы тебе не было так одиноко, — ответила ему девушка. И она снова поцеловала Хельги. Хельги сказал, что у него есть любимая девушка, на что рабыня сказала, что девушка та — далеко, и негоже отвергать подарок самой королевы. И она еще раз поцеловала его и прижалась к нему всем телом. И Хельги было хорошо той ночью, но еще не рассвело, когда девушка ушла, попросив его никому ничего не говорить.
В другой вечер повторилось все то же самое. Хельги долго пел песни и рассказывал висы Гунхильд, Гюде и Тюре. А затем королева сказала, что им пора спать, и снова предложила Хельги остаться ночевать в этом доме. Она спросила:
— Уютно ли тебе было спать прошлой ночью, Хельги Скальд?
На это Хельги ответил, что дом королевы очень гостеприимен и что спалось ему хорошо. Но что когда его будили, он обратил внимание, что у королевских служанок очень нежные руки. Видать, в доме им живется легко и работой их сильно не утруждают. И он посмотрел Гунхильд прямо в глаза. Королева покраснела и сказала:
— У каждой моей служанки есть свое дело. Кого-то ценю я за искусство вышивать, кого-то за нежность рук. — И, сказав так, она вышла.
А Хельги вновь отправился спать в каморку и вновь среди ночи проснулся от того, что к нему под плащ забралась молодая девушка. И снова они провели ночь в утехах, а когда стало светать, она собралась уходить. Хельги задержал ее за руку и сказал, что хочет дать ей серебра в награду за эти две ночи. На это девушка сказала, что серебра ей не надо, потому как госпожа ей за все заплатила. Но Хельги просил не отвергать своего дара и стал в темноте нащупывать кошель, а потом вдруг чиркнул огнивом. На мгновение свет упал на лицо девушки, и Хельги узнал Гунхильд.
— Не стоило тебе делать этого, Хельги Скальд, — прошептала она грустно. — Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, несдобровать нам обоим.
— Госпожа, я просто хотел рассмотреть лицо той, с кем провел эти две ночи, и теперь я просто не могу поверить своему счастью, — прошептал в ответ Хельги.
— Берегись, как бы это счастье не стоило тебе головы, а мне гораздо худшей казни. Муж мой, которого навязали мне брат и Сигвальди, не любит меня, и каждый день жду я, что выгонит он меня из дома и возьмет себе новую жену. И только желание сохранить союз с моим братом его останавливает. Если ты хотя бы слово расскажешь о том, что в эти две ночи происходило, Свейн будет волен делать, как он хочет. И будь уверен, мне он придумает смерть лютую.
— Не беспокойся, госпожа, не в моих привычках хвастать своими успехами среди женщин. Тем более, что в полдень мы отплываем и, возможно, больше никогда не увидимся. Но могу ли я тебе на прощание сделать подарок в знак благодарности за те ласки, что ты меня одарила?
— Ты все еще хочешь дать мне несколько серебряных монет, Хельги Скальд?
Но тут Хельги достал золотой браслет, что пожаловал ему дал ярл после битвы в дюнах. Был этот браслет толщиной в полпальца, но полый внутри, и по всей поверхности его струились узоры из драконов и диковинных птиц. В темноте его было не рассмотреть, но Хельги снова чиркнул огнивом и показал драгоценность Гунхильд.
— Это поистине подарок, достойный ночи любви с королевой, Хельги, — сказала Гунхильд. — Но только не носить мне его — если Свейн его увидит, не смогу я сказать, откуда он взялся. Дай мне лучше серебряных монет, я сделаю из них ожерелье на память о тебе. А браслет прибереги для той, что ты любишь.
