Великий киевский князь Владимир достиг поставленной цели. Цель конечна. И, следовательно, в конце концов исчерпаема.
Неисчерпаема только страсть. Эта неисчерпаемая страсть ищет выхода и никогда его не находит, щедро питая себя саму внутренней силой и упорством.
Ярослав пировал и бражничал не вследствие молодости — он уже родился старым и мудрым. Именно это его качество — врожденную мудрость — и оставила для нас летопись, опустив все остальное. А если вспомнить, что летописи как раз началом его правления были поставлены под жесткий контроль церкви, становится понятной важность этой летописной оценки.
Да, он пировал и бражничал на широкую ногу в самом разном общественном окружении. И никогда не пьянел. То ли этот дар оказался природным, то ли новгородский князь подавлял влитый хмель собственной волей, которая была куда сильнее, нежели пьяное расслабление, распускавшее прежде всего языки его гостей. Языки и настороженные уши, как известно, тесно связаны между собой. «Пьян, да умен, — утверждала известная с древнейших времен народная мудрость, присовокупляя к этим словам вывод: — два угодья в нем».
Ярослав неспешно и порою весело — все зависело от того, в каком обществе проходил очередной пир, — ждал своего «угодья». Тщательно готовясь к звонким встречам, он продумывал течение застольной беседы от истока до устья. От хвалы и славы до приступов пьяной откровенности, ловко направляя эти приступы в нужном ему направлении. Он был неплохим психологом, этот хромоногий, с детства обреченный терпеть злые мальчишеские насмешки, замкнутый на все замки и не очень-то разговорчивый мудрец.
Встречи внешне — для постороннего глаза — шли по кругу. После «Золотых поясов» Новгорода следовали беседы с воеводами и бывалыми дружинниками, князь новгородский пировал с купцами, ведущими заморскую торговлю, потом хвалу и славу восторженно кричали либо именитые люди Великого города, либо совсем уж простой народ. Потом…
Всем казалось, что князь новгородский шествует по кругу, переходя с одного пира на другой, но Ярослав никогда не ходил кругами. Он поднимался — или опускался? — по спирали, и беря круче, и копая глубже. При этом никому и в голову не приходило, что мудрый искуситель ходит по отлично продуманной и понятной только ему одному тропе познания.
Князь Ярослав сразу понял, что никогда не встретит бояр, пируя в окружении купцов, и никогда не столкнется с купцами, поднимая кубки среди ремесленников. Умея наблюдать и слушать, он быстро в этом разобрался. В Господине Великом Новгороде правила бал кастовость, говоря сегодняшним языком, или строгая цеховая замкнутость, говоря языком раннего Средневековья. Боярам было «невместно» присутствовать на пиру купцов, равно как купцам — присутствовать на пиру ремесленников. Каждая каста была замкнута в себе самой, решительно не интересуясь какими бы то ни было слухами о кастах иных.
Вот и теперь первыми Ярослав пригласил на пир бояр во главе с посадником. Триста «Золотых поясов», как их называли, поскольку только они имели исключительное право надевать эти пояса в торжественных случаях.
Поднимая заздравные кубки во хвалу и славу присутствующих, Ярослав всегда был оживлен и всегда весел. А природная живость и искренняя веселость новгородского князя вызывали в ответ оживление за столом, и тяжелые кубки опрокидывались один за другим.
Веселье способствует аппетиту, незаметно подтачивая настороженность, даже если эта настороженность вполне свойственна характеру. Смех — весьма приятная и легкая для застольной беседы кисея, размывающая осторожность в разговорах. Никогда не хмелевший Ярослав не только это понимал, но и рассчитывал на это. И горестно вздохнул именно тогда, когда горестно вздохнуть означало тронуть надтреснутую струну в сердцах вчерашних владык Господина Великого Новгорода.
— Я помню Великий город с той поры, когда мне было всего-то лет шесть или семь. Мне до сих пор видится лес мачт в гаванях города. Лес мачт над кораблями, нагруженными медами и воском, пенькой и льном, досками и балками, черной белужьей икрой в бочках, вяленой и копченой осетриной в огромных рогожных кулях. Мне объяснили тогда, что эти суда плывут во все европейские гавани и возвращаются в Господин Великий Новгород, груженные заморскими товарами и золотом.
Над пиршественным столом пронесся тяжкий вздох.
— Что, перевелись рыба и икра? Пчелы больше не делают меда и воска? Мастера не плетут канатов?
Молчали гости. И глубокая горечь была в этом молчании.
— И рыба не перевелась, и пчелы по-прежнему поставляют мед и воск, и мастера с прежним умением и старанием плетут канаты. Что же случилось?
Ярослав выдержал продуманную паузу и повторил:
— Что же случилось с тобой, Господин Великий Новгород? Ответь!..
Стол настороженно молчал.
— Не надо бояться гнева праведного. Никогда не копите его в сердце своем. Кто повинен?
— Киев!.. — с ненавистью крикнул кто-то. — В Византию всё уходит! В Византию!..
— За христианство платим! — закричал и посадник. — За христианство!..
— Им мало наших поруганных богов, — сказал Ярослав. — Им мало грабежа наших богатств. Им мало нашего позора, нашего труда, нашей… — он сделал вид, что подыскивает слово: — нашей третьестепенности…
Взревел весь пиршественный стол.
— Подумайте над этим, — негромко сказал Ярослав и все тотчас же угомонились. — Подумайте. Мы еще соберемся. После того как я повидаюсь с дружинами. С бывшей непобедимой боевой мощью Новгорода.
Последняя точка была поставлена.
2В Господине Великом Новгороде существовали три вооруженные боевые единицы. Две дружины и хорошо обученное вооруженное ополчение. Предполагались три встречи, и первая из них — с ополченцами.
Начали с заздравных кубков, криков «Хвала!» и «Слава!» и краткой речи Ярослава, в которой он отдал должное смелости и стойкости ополченцев. Ополченцам было лестно и приятно слушать его слова, но Ярослав особо церемониться с ними не собирался:
— Тем обиднее было видеть, как друзья князя Владимира накостыляли вам. Трех угрохали, четверых вроде бы в Волхов сбросили. Сколько там потонуло-то?
Вразнобой закричали:
— Двое!..
— Нет, трое!..
— Да все четверо!..
— А когда ваши старшие ополченцы вышли бой киевским богатырям дать, кто помешал?
Замолчали.
— Яромир, — уверенно сказал один лишь рыжий молодец.
— Верно, — подтвердил новгородский князь. — Цепкий глаз. Как кличут?
— Звездан.
— Почему так?
— Люди говорят: без отца, мол, родился.
— Вечером найду тебя, Звездан, — сказал Ярослав. — Будь на площади, пока мой гридень не подойдет. Он отведет тебя во дворец.
— Как велишь, князь.
Парень Ярославу понравился: наблюдательный, дерзкий. С ним следовало поговорить без свидетелей, а там видно будет, для чего он может пригодиться.
Новгородского князя уже ожидала первая дружина, которой был тоже уготован щедрый пир. И здесь после возгласов «Хвала!» и «Слава!» Ярослав, выждав определенное количество кубков, опрокинутых дружинниками в луженые глотки, как-то само собой, незаметно перешел к воспоминаниям.
— Моему отцу, великому киевскому князю вздумалось по указанию Византии, этой старой вековой грешницы, крестить Господин Великий Новгород. Помните то время? Хорошо помните?.. И никогда не забывайте! Никогда!
— Не забудем, князь новгородский! — гаркнула хмельными голосами подпившая дружина.
— Нельзя отдавать на поругание своих племенных богов, — продолжал Ярослав. — Наши предки никогда нам этого не простят, детям нашим не простят, внукам безвинным не простят. А в Киеве столкнули в Днепр нашего, новгородского, Перуна с серебряной головой и золотыми усами. Сначала Добрыня украл его у нас, а потом Владимир Киевский сбросил его в воду. Разве можно такое забыть?!. Это будут помнить наши сердца до той поры, пока они стучат в нашей груди. Верно я говорю, дружина?
— Верно говоришь, князь Ярослав! — откликнулась из-за столов дружина.
— Не забывать и не прощать! — Ярослав потряс над головой кулаками. — Никогда не забывать и никогда не прощать!..
И вновь взревела дружина.
На этом и закончился в тот день разливанный пир первой дружины. Князь Ярослав исчез как-то быстро и незаметно, оставив следы острых когтей в сердцах многих дружинников.
А на другой день новгородский князь принимал и чествовал вторую новгородскую дружину.
Ярослав не баловал дружинников особым разнообразием, исходя из убеждения, что солдат — он солдат и есть и всегда будет только солдатом. Он — орудие, но это орудие необходимо превратить в верное оружие, навострив и нацелив. И на этот раз Ярослав, подняв заздравный кубок, терпеливо дождался, когда количество опрокинутых за пиршественном столом кубков превысит определенную норму, а когда зашумели пьяные голоса, поднял руку.
