Не знал сна в эту лунную и тревожную ночь государь. Отягощенный пророчеством, метался по «царевой горке» то пешим, то садился в седло и выезжал за родовой табор, поджидая Свира. Но тот и к полуночи не вернулся из степи, и тогда, чуя недоброе, Ураган созвал всех подручных мужей и паров, велел взять им пять своих табунов по сто лошадей каждый – молодых жеребцов, выращенных для продажи, да десять бочек хмельной суры и приказал поехать в степь, чтоб там отыскать обиженную Скуфь и передать слово государево и его дар.
Подручные взяли с собой пастухов и стражу, угнали лошадей вспять кочевому пути и стали искать витязей. В это время и прискакал Свир, обезумевший либо зачарованный от страха. И поведал он, что отвез омуженку на кочевой след к реке, как велено было, снял с коня, бросил наземь и вынул меч, чтоб отрубить голову. Но мертвая удопоклонница вдруг встала на ноги и сбросила с себя волчий плащ.
– Прежде возьми меня, – будто бы сказала. – Ибо целомудренная дева я, и не хочется умирать, не познав мужа. Потом и голову отсечешь.
А было полнолуние, в степи хоть и светло, но туманно и зыбко все, и то ли от этого призрачного света, то ли уж так померещилось, но узрел Свир не бородатую омуженку перед собой, а деву красы невиданной.
– Ну что же ты медлишь? – торопит при этом. – Возьми меня и убей!
Подручный не то чтобы испугался, а оцепенел от ее преображения и стоял, зачарованный, неспособный ни рукой, ни ногой пошевелить. И тогда дева будто бы говорит:
– Добро, если ты узрел мой истинный образ и очаровался, то не руби мне головы. Оставь на кочевом следу и ступай своей дорогой.
Тут Свир стряхнул оторопь, вразумился и вскочил на коня. Глядь, а удопоклонница лежит на земле, как брошена была, и на вид мертвая...
– Не исполнил я твоего веления, государь! – повинился подручный. – И у тебя бы рука не поднялась, коли б позрел на это преображение!
– Поезжай обратно в степь, – сказал на это Ураган. – И привези омуженку сюда. А то найдет Важдай мертвую, и тогда не задарить будет его обиды ни конями, ни шапками, ни сурой.
Свир не посмел ослушаться, однако нехотя вскочил на коня и отправился в полунощную сторону.
Подручные же пригнали табуны в степь, где государь в последний раз видел Скуфь, оставили пастись, а сами долго ездили в разные стороны, благо было в тот час полнолуние, звали Важдая, трубя в турьи рога, но и следа не отыскали. Лишь голодная хортья стая вдалеке рыщет, землю нюхает, воет на яркую луну и ждет поживы. С этой худой вестью и приехали к Урагану, спрашивая, что теперь делать с табунами – обратно пригнать или в степи оставить?
А государь и впрямь подумал, что витязи обратились в волчью стаю: не зря ведь молва утверждает, будто сарские изгои рыщут по земле в хортьих шкурах, однако речи человеческой не утрачивают и если завоют, то можно услышать их печальное слово.
– Поезжай, Обава, в степь, – попросил он дочь. – Тебе ведома волчья речь. Так уговори эту стаю, пусть вновь Скуфью обернутся и придут ко мне.
Ускакала она в полунощную сторону, а там и правда нет нигде витязей, только матерые волки по окоему бродят и, вскидывая голову к лунному ночному небу, жалуются на свой рок. Подняла Обава своего коня на дыбы, закричала, завела волчью песнь и глядь, скачет к ней лавина верховых, коих в лунном свете сразу-то и признать было трудно, ибо под Скуфью не кони – чудища потешные, и леса копий нет, к тому же простоволосы, так ветер космы вьет. Один из всадников спешился на скаку, взял под уздцы лошадь, и только тогда она узрела Важдая.
Обава не спрятала взгляда, посмотрела на него свысока! Забилось сердце у воеводы: неужто в этот трудный час государева дочь пошла против рока своего и не царя рапейского – изгнанника избрала, жертвуя собой?..
– Узнал я твой голос, Обава, – проговорил Важдай.
– Как же узнал, коли я волчицей кричала?
– Если бы птицей запела, все равно узнал...
Хладное ее сердце не отозвалось на речь ярого мужа, а тот спрашивает:
– Зачем ты ездишь ночью по степи? Эвон, сколь зверья кругом!
А сам хотел услышать: мол, к тебе прискакала и отныне будешь моим женихом...
– Ураган снял со Скуфьи опалу, – сказала она строго. – И велит вам сесть на коней, что прислал в дар, испить хмельной суры и предстать пред его очи.
Ярый муж потупился, чтоб скрыть разочарование, проговорил, глядя на копыта лошади Обавы:
– Государь по справедливости поступил. Не след позорить его и Скуфь. Лучше мы обернемся хортью да бродяжить пойдем по свету. В волчьих шкурах нас никто не признает и не укорит. Так отцу и передай.
– Что станет от того, что ты спрячешь свой позор? – спросила мудрая Обава. – Добра прибудет? Или народ образумится и вспомнит законы, увидев еще одну волчью стаю? Горькая трава тело пользует, а позор – разум и душу.
– Скуфь пользовалась победами, – ответил Важдай. – Стыдно нам выставляться на посмешище беззаконных. Скажут, дескать, шапки утратили, а головы сберегли. Кто поверит, что мы блюдем законы Тарги? Путь же к сколотам не нужен нынешним сарам, и не воспримут они нашей жертвенности. Да и мы не сдюжим позора, возьмемся за мечи, и начнется братоубийство. Не хотим мы этого и потому волчьей стаей уйдем в чистое поле.
– Государю грозит опасность, – призналась Обава. – Завтра поутру князья и ярые мужи вече скличут и заставят ответ держать.
– Они трусливы, опасливы и не посмеют осудить Урагана.
– Это они в степи, меж хортьих стай и конокрадов трусливы! На вече же храбры и рьяны. Кто государю поможет, если не Скуфь? Нет у него другой силы за спиной, чтобы вечу противостоять.
– И мы ему не сила, а гнет и повод для распрей с князьями, – с сожалением молвил ярый муж. – Вот уж набросятся на него стаей, вот уж схватят клыками! Ведь Ураган из-за нас держал кочевье в холодных степях. Не хотим усугублять его доли, но поможем государю иначе.
Обава спешилась и хотела отнять повод своей лошади у Важдая, но тот не дал и накрыл ее руку своей когтистой и цепкой, словно соколиная лапа, ладонью. Она не воспротивилась и спросила тихим и властным голосом:
– А если я тебя попрошу вернуться?..
Он угадал, что последует за такой просьбой, испытал ее желание и упредил:
– Даже если бы чудо свершилось и ты огласила меня, все равно не пошел бы и жертвы твоей не принял. Не захочешь же ты стать отвергнутой?
Она же вырвала свою руку вместе с поводом, вскочила на коня, готовая умчаться от обиды, однако девичий пыл усмирился мудростью.
– Ты муж смысленный, – сдержанно произнесла Обава. – Коли на своем стоишь крепко, знать, ведом тебе рок.
– Не можем мы вернуться, покуда не добудем невесты государю, – признался Важдай. – Хортью ли обернемся, чтоб всю землю прорыскать, птицами ли орлами, чтоб облететь ее, но все одно добудем.
– Роковой срок на исходе. За три года не добыли, что добудете через три дня?
– Верно, Обава, мы даже не знаем, где искать, – признался ярый муж. – Но имя девы нам ведомо! Добудем невесту, и тогда не удастся вечевым старцам заточить Урагана в вежу. А ты, Обава, поезжай за Рапейские горы, царь Сколот ждет тебя...
– Что же, тогда прими дареных коней да суру. А шапки государь новые справит.
– Дар приму, и суру мы вкусим, чтоб обиды не помнить, но скуфейки нам теперь ни к чему, – повеселел ярый муж. – Какая же мы Скуфь, если непокрытые головы на плечах? Передай ему, не нужны волкам волчьи шапки. Да и по нраву нам стало, когда ветер играет космами. Глядишь, и посветлеют, как у рапеев!
Обава взглянула на его вольные волосы, свисающие до плеч.
– Скажи мне, Важдай. – Ее суровый голос чуть потеплел. – Отчего у Сколота космы источают свет? У людей так не бывает.
– Рапеи летом пьют солнце, – завороженно объяснил он. – А когда оно уходит за окоем и более не появляется, спускаются под землю и там живут до самой весны, вкушая лишь соль. В каменных подземельях темно, однако сколотам не требуются светочи или костры. Они своими космами освещают пещеры.
– А дев ты рапейских позрел?
– Нет, Обава... Не позволили даже взглянуть. Сколоты их обожествляют и называют карнами. То есть подземными богинями. Они редко поднимаются из земных глубин. Лишь в утренний час, чтобы вкусить солнечного ветра. Закон у них такой же, как у нас: сделать выбор и совершить оглас может только дева.
– Видел ли у них чудеса, которых у нас нет?
– У рапеев есть подземное озеро, в коем отражаются все думы и мысли. А в священный праздник сколотов Страж, это по-нашему Ведра... на водной глади можно зреть грядущее.
– И ты позрел?
– Я рок свой изведал. – Важдай обнял за шею ее коня. – И твой... Поэтому путь отворил к рапеям. Но когда пойдешь через ашкаров, послушайся их вождя, не ходи прямо и езжай округ земли савров, чтобы к ним не угодить. И всюду ступай с именем отца твоего, и не будет препятствий.
– С твоим именем пойду, брат...
– Ну, а я с твоим, сестра...
На заре, в ту пору, когда кочевье вновь становилось на путь в теплые степи, из Казара прискакал гонец, и тотчас стан забурлил, ровно котел на родовом костре. Ураган еще втайне надеялся, что не случится этого, но тут словно бич над головой просвистел и щелкнул у темени – еще одно пророчество Обавы исполнилось!
