там отыщем, если есть, а где же ещё может быть?
– Куда я смотрела и куда её, шалунью, понесло? – сказала, ломая руки, мать. – Кто же угадает, что у неё делается в голове? Воспитывалась почти держась за облачение монахов, научившись уважать Орден и всё ему посвящать. Не сомневаюсь, что пошла ему служить. Но как? Или в польский лагерь шпионом, или в Торунь, дабы донести, что видела? Могу я угадать? А! Была бы жива! Это моя вина, – плакала Носкова, – мой грех. Рыцарство ей голову заморочило.
После долгих стонов и советов уже ничего другого не оставалось делать, как только принять жертву ксендза Яна, который к крестоносцам повторно ехать уже не хотел, но польский лагерь обещал обыскать.
Его тронула великая жалость к сестре, которая с горя призналась ему во всей своей прошлой жизни, и, как обычно в великом несчастье, признавалась в винах, которые бы иначе таила даже перед братом.
С болью выслушивая эти признания, но с христианской снисходительностью, ксендз Ян решил собираться в дорогу. Догадавшись, однако, кто были слуги, добавленные Носковой из Торуни, ни одного с собой взять не хотел. Сочувствуя ему и женщине, княгиня Земовитова добавила двоих людей своих ксендзу и коня, который был ему необходим. Носкова его снабдила деньгами и, выезжающему бросившись ещё к ногам со слезами, отправила его, заплаканная, радуясь, что хоть какую-то попытку отыскания ребёнка сделала.
Итак, повернул старец назад той дорогой, которая вела на военный тракт.
Край был полностью пустой, так как люди перед войсками бежали везде в глубокие леса, уводя свиней и унося имущество; но без информации можно было обойтись, потому что следы похода везде ещё были видимы. Несмотря на июльские грозы и дожди, сбитая конскими копытами земля, могилы и курганы, потушенные костры, там и сям конские скелеты, которые волки погрызли до белых костей, вели лучше, чем человек. Где бы войско не лежало, ещё очень заметно видны были после него опустошение и остатки ночлегов. Ни один труп ждал погребения, на которое не хватило времени, едва прикрытый ветками; разбитые черепки, потерянные ремешки, потрёпанные полотнища лежали по полям. Выкопанные под палатки и для костра ямы, были не засыпаны. Так безопасно идя проложенной дорогой, ксендз Ян всё более свежие находил знаки.
На целом том пространстве не встретили живой души: деревеньки стояли пустыми. К вечеру огромные стаи воронов срывались из лесов и было их видно тянущимися в ту сторону, куда шло войско, словно уже чуяли добычу и трупы. Люди, сопровождающие ксендза Яна, смотрели на летящих птиц и крестились, встревоженные, шепча, что бы это значило.
Порой среди поля на мёртвом коне сидело это чёрное облако, а с приприближением всадников поднималось вдруг, испуганное, и свёртывалось, клубилось, кричало, пока не поднималось в воздух.
Второго дня всадники почувствовали запах гари, которым пропитаны были земля и леса. Издалека синели над пущами облака дыма, а ночью красные зарева отражались вверху на тучах. Ветер, иногда дующий от границ, нёс с собой горький запах пожаров. Воздух, душный от жары, становился от него затрудняющим дыхание: к устам прилегала горечь.
За границей, где татары позволили себе кровавую добычу, следы их были ужаснейшие. Из сгоревших деревень остаток уцелевшего люда, поколеченного, окровавленного, опалённого, теснился около очагов и шалашей, не имея крыш, под которыми могли бы притулиться.
На расстоянии был слышен стон голодных детей, которых матери, качая на руках, успокаивали. Люди с бледными лицами копали корешки и искали травы, чтобы не удовлетворить голод, а обмануть и притупить.
Прибывший к Кужетнику и Рупковское озеро, ксендз Ян и здесь только нашёл пустую стоянку. Он бы встретился с повернувшими назад войсками, если бы, не доезжая до Людборжа, добавленные мазуры не выбрали знакомую дорогу покороче в пущах, догадавшись, что войско шло у Дрвенца. Ягайло отступил назад, когда вечером, с утомлёнными конями, прибыл ксендз Ян в Кужетник, а так как люди боялись заглянуть в местечко, выбрали, поэтому, ночлег у озера, среди верб, из которых какой-нибудь шалаш соорудить было возможно.
Те же самые следы, какие тут разглядел прусский посланец, пошёл во мраке рассматривать ксендз Ян, пытаясь догадаться, куда бы ему дальше следовало ехать. Подумал он также, что у людей в близлежащем городишке он может получить информацию не подвергаясь опасности, от которой его защищала одежда священника. Переходя пешим поле, подошёл уже ксендз Ян к городку, который показался ему почти покинутым, когда напротив себя заметил нескольких выезжающих всадников.
Были это посланцы крестоносцев, которые, чтобы остаться неузнанными, избавились от своих белых плащей. Видя их направляющимися к себе, ксендз Ян остановился, уверенный, что встретил какую-то горсть Ягайловых солдат, и радуясь им в душе. Он отнудь не встревожился, когда его окружили, и, в мгновении ока спешившись, приблизились к беззащитному. Первое слово, с которым обратился передовой этой горсти немцев, вывело ксендза из ошибки. Он достаточно знал их речь, чтобы с ними контактировать.
На вопрос, откуда и за чем направлялся, ксендз Ян ответил всю правду, что искал польское войско.
Радостный смех встретил эти слова, вскоре один схватил его за руку, крича, что поймали шпиона.
Попав в их руки, было уже не до объяснений, не до отговорок; на грудь опустив голову, ксендз Ян, ничего не отвечая, предоставил делать с собой, что хотели.
Угрожали ему виселицей; он поведал им, что был ксендзом. Приветствовали кнехты смехом это признание, утверждая, что у них и ксендзов вешали.
Один из всадников, связав ксендзу Яну руки, приказал сесть на коня, а сам за ним уцепился. До лагеря, ещё стоящего под Дрвенцем, было недалеко, таким образом, крестоносцы поскакали рысью со своей добычей.
Мазуры издалека, в вербах, видя что произошло и будучи слишком слабыми, чтобы отбить, затаились в кустах в засаде, пока кучка людей не исчезла из их глаз.
Спасая себя, когда упала ночь, переловив коней, пасшихся у пруда, они ушли назад в леса, неся плохую весть о пойманном ксендзе, который сам был повинен в своей участи.
Между тем, со своей добычей кнехты направились в лагерь, давая из-за реки знать о себе, с тем, чтобы лучники их не приветствовали с остроколов, как неприятеля. Лошади пошли вплавь, а люди на поданом челне переправились вместе с ксендзом. Ближайшим был шатёр маршала и к нему, тоже ожидая награды, привели приспешники связанного ксендза. Из шатра как раз выходил казначей, когда быстрый его глаз в темноте заметил пленного. Он подошёл, кнехты со смехом рассказали, как он попал к ним руки. Казначей сразу
