– Рассказывайте всё без малейшей утайки. Что произошло и что сделано. Начните вы, Леонид Феофилактович.
Рассказы Батаревича, а затем Орфёнова произвели на губернатора такое впечатление, что он не смог усидеть в кресле, вскочил и начал вышагивать по кабинету туда-сюда. Головы подполковника и полицеймейстера поворачивались, следуя за его движением. Они не знали, о чём думал при этом командующий войсками, но не сомневались, что о крайне важном на данный момент. Потому что сами думали о том же.
А генерал-лейтенант и наказной атаман Амурского войска размышлял о том, какой же он никудышний стратег – не сумел просчитать варианты поведения противника, двинул вверенные ему войска на самое простое, можно сказать, лежащее на поверхности направление и оставил Благовещенск без защиты. Китайцам ничего не стоило форсировать Амур, захватить город и устроить резню, подобную той, что была в Пекине. Не иначе как сам Господь спас русских.
Молчание затягивалось.
Наконец генерал остановился и глубоко вздохнул. Облегчённо вздохнули и офицеры, но, как оказалось, напрасно.
– Леонид Феофилактович, – негромко, но достаточно сурово произнёс Константин Николаевич, – вы ничего не сказали о наших городских китайцах. Мне сказывали, что они бегают с ножами по городу.
– Никак нет, ваше превосходительство, – вскочил полицеймейстер. – Это – безосновательные слухи. Когда начался обстрел, многие китайцы бежали из города и укрылись где-то по Марковой дороге, полагаю, в ложбине под горой, в перелесках. Завтра пошлю полицейских и казаков, чтобы вернули в город и всех переписали. И в городе проведём обыски. Всех соберём и отправим на ту сторону, чтоб не путались под ногами.
– Сколько предполагаете собрать?
– Да не меньше чем тысячи полторы-две.
– И где же вы их столько разместите?
– А во дворе лесопильни Мордина, – подал голос подполковник. – Места хватит.
– А как и где переправлять?
– Есть одно лишь место, где не стреляют, это – не доходя до Верхне-Благовещенского, – сказал Батаревич. – Но там нет лодок.
– На такую прорву лодок не найти, – снова вмешался Орфёнов. – Пусть уходят вплавь.
– Мы не знаем, умеют ли они плавать, – развёл руками генерал.
– А это, ваше превосходительство, не наша забота. Могли бы и научиться.
– Ладно, – поморщился Грибский, – собирайте, переписывайте. Как быть, решим потом. Что ещё?
– Да вот, – Батаревич вынул из кармана, развернул и подал губернатору большой лист плотной бумаги, на котором был изображён зверского вида китаец с дюжиной ножей в обеих руках, склонившийся над поверженным русским. Надпись иероглифами, видимо, поясняла изображение.
– Что это такое? – Константин Николаевич повертел лист туда-сюда и даже заглянул на обратную сторону, но там ничего не было.
– Расклеено в разных местах: в Китайском квартале, на дверях китайских магазинов и мастерских, – лаконично пояснил полицеймейстер. – Из-за обстрела поначалу не обращали внимания, а потом кто-то сказал, что это – указание китайцам, что им делать, когда начнётся вторжение и во время грабежа.
– С этого надо было начинать, – рассердился губернатор. – А когда ожидается вторжение?
– Говорят, в ночь с третьего на четвёртое.
– Говорят, говорят! Не могли сыскать переводчика?!
Батаревич развёл руками.
– Понятно. И мой Чжан тоже сбежал. В общем, так. Немедленно форсируйте сбор китайцев и отправку их из города. Пошлите казаков на Маркову дорогу, чтоб вернули беглецов, проведите облавы и обыски. И ещё, крайне важно: нельзя допустить малейшего пожара. Пожар сработает для вторжения как спусковой крючок. Поэтому, Леонид Феофилактович, разошлите по всем дворам посыльных с приказом не топить печи. Три-четыре дня потерпят, посидят на холодном.
26
То ли у китайцев появились новые пушки, то ли их артиллеристы научились стрелять, но утром 3 июля гранаты, выпущенные из Сахаляна, стали рваться в северной части города, и одна из них упала во дворе Саяпиных. Выглянувшие из летника Арина Григорьевна и Еленка застыли от ужаса, глядя, как крутится и шипит, разбрызгивая огненно-дымные капли, чугунный шар.
Не растерялся дед Кузьма. Он, как обычно, с утра пораньше возился в завозне с какими-то поделками. У него там были и верстак, и щит с различными инструментами, и большой ящик с песком, на случай пожара. Пригодился песок и сейчас. Кузьма зачерпнул его большой совковой лопатой и засыпал смертельно опасный снаряд. А потом для надёжности накрыл ещё одной порцией золотистой зейской россыпи.
Горка пару раз шевельнулась и затихла.
– Ну вот и всё, – ухмыльнулся дед. – А вы, дурёхи, испужались!
– Дед, ты – герой! – Еленка повисла на шее старика.
Впрочем, стариком Кузьму не мог назвать никто: борода буйно-рыжая с редкими просверками седины и такая же шапка волос на голове, плечи широченные, никакой тебе согбенности, руки с большими ладонями и крепкими пальцами, что ухватят – не вырвешь. Какой уж тут старик!
Арина тоже осторожно подошла, носком обувки, кстати, сшитой Ван Сюймином, потрогала песочную кучку, покачала головой:
– И как ты-то, папаша, не испужался?
Кузьма вдруг захохотал, открыв полный рот желтоватых от табака зубов:
– Дык я, Ариша, стоко их перевидал! Не сочтёшь! Мы с братальником Гриней, тятькой твоим, бывало, хватали их и взад, к вражинам, швыряли.
Хохот его, казалось, безмятежно-заразительный, вряд ли был подходящим к случаю; дед понял и оборвал себя столь же неожиданно, как и начал. Арина тоже засмеялась, но смех её был дрожащий, мелко перебитый льдистыми осколками страха:
– Шутник ты, папаша…
Еленка изумлённо переводила взгляд с матери на деда и обратно, хотела что-то сказать, но тут за воротами послышался непривычный шум, грубые окрики: «Шевели копытами, косорылый!», «Куды побёг?! Стоять, растудыть твою!», «Чё уставился, косыга?! Нагайки захотел?!» – и Еленка бросилась к калитке. Распахнула её и обомлела, поскольку прежде ничего подобного не видела: по улице шла толпа китайцев – мужчины, женщины с детьми, старики – их то ли охраняли, то ли гнали четыре верховых казака и несколько солдат.
– Маманя, деда, гляньте сюды! – позвала она. – Это чё ж деется-то?!
Дед и мать подошли и встали за её спиной.
– Началось! – сказал дед и задышал тяжело, с присвистом.
Это означало только одно – подъесаул Саяпин закипает, – и ничего хорошего не сулило. Еленка помнила всего один случай, когда дед гневался. В тот день утонул старший брат Петрик, а Ванька не смог его спасти: оказалось, что он плавать не умел. Петрика унесло течением аж ниже устья Зеи, рыбаки случайно выловили. Отец хотел Ваньку выпороть, а дед как взбеленился, схватил нагайку и отца отхлестал – за то, что не научил сына плавать. Потом они оба сидели на скамье, курили и молча плакали. А маманя, баба Таня и Еленка лили свои слёзы в летней кухне. Еленке было всего-то пять годков, но она помнила тот день, словно это случилось вчера, и не сразу, но поняла, что дед не терпел несправедливости. А отец после этого очень быстро научил плавать и Ваньку, и Еленку. И Ванька учил плавать – мелких ребятишек, а недавно Цзинь и Сяосуна.
– Папаша, не заводись, – негромко сказала Арина Григорьевна. – Всё делается правильно. Так надо.
– Дык дети там, старики… – Дед задышал ровнее, но не успокоился, порывался выйти на улицу, но Арина не пускала:
– Разберутся. Бомба к нам не с неба упала.
Один из верховых казаков, заметив их, направился к калитке, поигрывая нагайкой, неизвестно, с какой целью: то ли прогнать нежелательных зрителей, то ли попросить водицы испить. Подъехал и узнал деда, одного из немногих в Благовещенске, кто был обласкан самим графом Муравьёвым-Амурским.
– Кузьма Потапович, ваше благородие, здравия желаю! Чем-нито интересуетесь?
– Куды вы их гоните? – вместо деда спросила Еленка.
– Мы их не гоним, милая барышня, а сопровождаем к месту общего сбора.
