овладевшая им по привычке, слетела и растворилась в холодном северном воздухе. Добродушный взгляд, весь могучий вид этих людей, выросших в суровом климате Русского Севера, говорил о том, что, будь ты хоть князем или, скажем, королем польским, отношение к тебе будет зависеть не от титула, а от того, кто ты есть в этом мире.
– Иван, – произнес Суздалев, слегка смутившись.
– Микола, – добавил Билый.
– Вот это по-нашему, – улыбнулся староста. – Пошли на ночлег устраиваться.
И, обращаясь к своим спутникам, распорядился:
– Михайло, Пахом, Степан! Этих двоих я устрою у себя. Остальных расселите по домам. Человека по два-три.
– Добро, Федор. Справим как должно!
– Минуточку внимания, люди добрые! – обратился староста к остальным членам экипажа. – Мои помощники распределят вас на ночлег по домам в деревне. Прошу следовать за ними.
Боцман с помощью сына старосты, Пахома и Степана быстро разделил всю группу на тройки, и все дружно отправились устраиваться на ночлег. Среди негромкого говора удаляющейся группы отчетливо были слышны смешки поляков.
Ветер стал крепчать. Солнечные блики, золотистыми пятнами блестевшие на камнях и земле, скрылись за толщей чернеющих туч. В одно мгновение потемнело. В порывах холодного северного ветра – борея – слышались завывания, посвистывания.
– Вот вам и гульбище русалочье, – подняв указательный палец вверх, произнес староста. – Слышь-ка, как заводят песню свою?!
– Неужто и впрямь русалки? – снова осторожно спросил Микола, крестясь.
– Поверие среди народа нашего поморского имеется, – ответил Федор. – Что русалки эти – души рыбаков, в пучине вод сгинувших. Вот и плачут те души по домам своим, в которые возврата нет.
Очередной порыв ветра ударил в спины, закружил, будто в танце, завыл одинокой волчицей и понесся дальше, к дальней роще.
Собаки с громким лаем дернулись было в темноту.
– Щегла, Вьюн! Рядом! – осадил их староста.
– Федор, хотел спросить, – поинтересовался Микола. – Я вот все тебя слушаю и много похожих слов, как в нашей балачке, нахожу.
– Все мы, Микола, с одного корня вышли. А язык наш «говоря» называется. Балачку вашу не слышал. Но если есть слова схожие, то, стало быть, и народы наши, казаки да поморы, не чужие друг другу.
– Стало быть, так, – отозвался казак.
– А чего далеко ходить, – продолжил Федор. – Из поморов вышли такие знаменитости, как ученый Михайло Ломоносов. Я, к слову, сына в честь него назвал. Из поморов и бессменный управитель Аляски Баранов, Дежнёв, Хабаров, Стадухин и многие другие землепроходцы, которые еще задолго до русских людей с казаками Атласовым, Ермаком и другими проникали за Урал и осваивали сибирские земли, а позже вели освоение Дальнего Востока и Аляски.
– И то верно, – согласился Билый. – Да и характером вы, поморы, с казаками схожи.
– На формирование характера поморов повлияло то, что мы не знали ни крепостного права, ни монголо-татарского ига. Свободолюбие и независимость у поморов в генах, в крови.
– Как и у нас, у казаков, – поддержал Федора Микола.
Суздалев старался не вступать в разговор. В большей степени оттого, что ему, как представителю титулованного слоя общества, было куда как хорошо известно о всех «прелестях» крепостных, которыми испокон веков владели помещики.
– Наши далекие предки пришли на эти земли несколько веков назад. Долгие годы борьбы с силами природы закалили темперамент поморов, укрепили их дух и обеспечили им особое место среди народов России. Более того, освоение Севера помогло сделать его русской землей, поэтому вклад поморов в развитие своей родины неоценим, – без излишнего пафоса сказал староста. – В летописях поморы упоминаются с шестнадцатого века. В начале IX века новгородцы стали претендовать на северные территории. Рост был медленным, и люди переселялись на новые территории против своей воли: Земля была слишком бедной, а климат – слишком суровым. В 988 году русские приняли христианство, которое стало, как известно, доминирующей религией. Наши же предки в большинстве оставались язычниками. Это послужило толчком к массовой миграции на север. Многие люди не хотели отказываться от своих прежних убеждений; некоторые подвергались гонениям, и были вынуждены покинуть свои дома и отправиться туда, где они могли чувствовать себя свободными.
– Лекция не хуже, чем у профессора Ледовского, – заметил Иван, внимавший каждому сказанному старостой слову.
– Эх, мил человек, – вздохнул Федор. – Да у нас в деревне каждый, почитай, от мала до велика знает историю нашего поморского народа не хуже столичного светила науки. Потому как передается та история из уст в уста, из поколения в поколение.
Сквозь вечернюю серость показались очертания большого дома.
– Пришли, – сказал староста, указывая жестом руки. – Прошу. Гость у нас – посланник с небес. Посему и прием соответствующий. Чем, как говорится, богаты.
– И в этом схожи, – удивился казак. – У нас, на Кубани, гость тоже считается Божьим даром.
– Так я и говорю, братские народы, – усмехнулся искренне староста, открывая входную дверь. – Прошу!
Суздалев слегка склонил голову, тем самым говоря негласное «спасибо» за приглашение, и шагнул через порог. Федор приветливо улыбнулся и жестом руки пригласил Миколу следовать за другом. Новый порыв ветра с каким-то даже не волчьим, а не похожим ни на что живое звериное завыванием ударил в спину казака. Напрягая ноги, Микола удержал свой крепкий стан. Обернулся назад, всмотрелся в темнеющую даль моря. С высоты крыльца были отчетливо видны и берег, и бухта. Очертания огромной русалки показались на поверхности воды. Одна рука ее была высоко поднята вверх и, казалось, касалась низких черных туч, другая рука подпирала вытянутое лицо, хвост же мерно покачивался на легкой зыби волн.
– Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный, помилуй мя! – прошептал Микола, истово осеняя себя крестным знамением. В висках застучало.
– Ты что это, Микола? Али увидел что лихое?! – спросил с удивлением Федор.
– Там, – махнув в сторону моря, произнес казак. – Глянь! Никак русалка! Руку свою вверх подняла. Никак к берегу плывет?!
Староста, не отпуская дверной ручки из руки, повернулся в сторону, куда указывал Микола. Всмотрелся в вечерние сумерки своим зорким взглядом.
– Тю, – протянул он через мгновение. – Привидится же тебе, мил человек, несуразица! Видно, крепко в тебе сказания о нечисти всякой засели. То корабль ваш, а рука – мачта главная. Телом с хвостом тебе корпус самого корабля показался.
Билый, не переставая осенять себя крестным знамением, вновь вгляделся в темноту.
«И впрямь, корабль! – пронеслось в голове. – Привидится же такое! Что Федор теперь подумает?!»
Федор же, словно читая мысли православного, произнес:
– Бывает, казак! У нас все деревенские, включая и мужиков, в нечисть эту веру имеют. С детства, почитай, на слуху. Вот и у вас, казаков, видимо, сказания в
