обратно в покои. Оставив двоих у двери, я вместе с Пансекки и остальными последовал за женщиной. Нас встретила графиня.
– Что происходит? – сердито спросила она. – Кто вы? Кто эти люди?
– Мадам, – ответил я, – ваш муж, граф, убит. А меня послали, чтобы арестовать вас.
Женщины расплакались и заголосили, но графиня и бровью не повела. Осталась она безразличной и к моей учтивости.
– Вы, – я указал на женщин, – должны незамедлительно покинуть дворец. Графиня останется вместе с детьми.
Потом я спросил, где дети. Женщины посмотрели на свою хозяйку, которая отдала короткое распоряжение:
– Приведите их.
Я дал знак Пансекки, который следом за одной из дам вышел из комнаты. Вскоре они вернулись с тремя маленькими детьми.
– А теперь, мадам, отпустите этих женщин, – приказал я.
Какие-то мгновения она, колеблясь, смотрела на меня. Шум на площади усиливался, превращаясь в рев, от которого дрожали стекла.
– Вы можете оставить меня.
Женщины вновь заголосили, отказываясь подчиниться. Терять время мне не хотелось.
– Если не уйдете, вас вышвырнут, – предупредил я.
Графиня топнула.
– Уходите, говорю я вам! Уходите! – крикнула она. – Не хочу слышать ваших воплей!
Женщины с плачем бросились к двери, как стадо овец, толкая друг друга. Наконец комната опустела.
– Мадам, я должен оставить в вашей комнате двух солдат.
Я запер обе двери, ведущие в другие комнаты, поставил у каждой по охраннику и ушел.
Направился я на площадь. Ее по-прежнему заполнял народ, но я не заметил ни энтузиазма, ни суматохи, ни криков радости. Или умер не тиран? Они стояли испуганные, сбитые с толку, словно овцы… Я видел заговорщиков Кеччо, которые сновали в толпе с криками: «Смерть тиранам!» и «Свобода, свобода!» – но в целом толпа не реагировала. Тут и там люди залезали на телеги, обращались к толпе с пламенными словами, но пламя не возгорелось… Молодежь что-то возбужденно обсуждала, однако торговцы сохраняли спокойствие, как будто чего-то опасаясь. Рассуждали о том, что теперь будет… что сделает Кеччо? Некоторые предполагали, что город отойдет папе, другие говорили о герцоге Лодовико и грозящей мести со стороны Милана.
Я остановил Алессандро Моратини.
– Что слышно? Какие новости?
– Господи, я ничего не знаю! – На лице отражалось отчаяние. – Они ничего не хотят. Я думал, они вдохновятся и сами все за нас сделают. А они инертные, словно камни.
В этот момент в конце площади возникло какое-то движение, из примыкающей к ней улицы выплеснулась толпа ремесленников, возглавляемая гигантом-мясником, который размахивал мясницким топором. Они кричали: «Свобода!» Маттео направился к ним, начал им что-то говорить, но мясник прервал его, рявкнув: «Свобода!» – и остальные поддержали его ревом и криками.
Рядом с Маттео возник Кеччо, сопровождаемый вооруженными слугами. За ним следовала небольшая группа людей, кричащих: «Браво, Кеччо! Браво!»
Увидев Кеччо, ремесленники окружили его, громко приветствуя и поздравляя… Народу на площади все прибавлялось. В городе закрывались все лавки и мастерские, люди спешили на площадь. Я протолкался к Кеччо и шепнул ему:
– Эти люди! Воодушевите их, чтобы подать пример остальным.
– Возглавить толпу?
– Не важно. Используйте их. Бросьте им кость, и они исполнят вашу волю. Отдайте им тело графа!
Он посмотрел на меня, кивнул и прошептал:
– Быстро!
Я побежал во дворец и сказал Марко Скорсакане, что нужно делать. Мы прошли в Кабинет нимф. Тело графа лежало лицом вниз, в луже крови. В спине зияли две раны: Лодовико нанес второй удар, чтобы подстраховаться и гарантированно отправить Джироламо в мир иной. Мы подхватили еще не остывшее тело и потащили к окну. С трудом подняли его на подоконник.
– Вот ваш враг! – прокричал я.
Потом мы столкнули графа вниз, и он упал на камни с глухим ударом. Громкий крик вырвался из всех глоток, когда они бросились к трупу. Один человек сорвал с шеи золотую цепь, но, когда бросился бежать, за нее ухватился другой. В борьбе цепь порвалась, один остался с цепью, второй – с драгоценным камнем. Потом с криками ненависти они набросились на труп. Пинали его, били по лицу, оплевывали. С пальцев сорвали перстни, потом с тела камзол, штаны, башмаки. Менее чем через минуту он лежал на камнях голым, каким и появился на свет Божий. Они не знали жалости, эти люди. Смеялись, отпускали грязные шутки насчет его наготы.
А народу на площади все прибавлялось. Появились женщины низших сословий, их пронзительные вопли присоединились к крикам мужчин. Шум стал оглушающим, и громче всех звучали слова «свобода» и «смерть».
Вдруг кто-то крикнул: «Графиня!» – и крик этот волной прокатился по всей площади:
– Графиня! Графиня!
– Где графиня? Приведите ее. Смерть графине!
Узнав, что графиня во дворце, толпа заорала:
– Во дворец! Во дворец!
Кеччо повернулся к нам:
– Мы должны ее спасти. Если они доберутся до нее, то разорвут. Отведите ее в мой дом.
Маттео и Пансекки собрали вооруженных слуг Кеччо и ушли во дворец. Через несколько минут вывели из него Катерину и детей, окружив их плотным кольцом, с мечами в руках.
Крик вырвался из тысячи глоток. Толпа надвинулась на маленький отряд. Кеччо обратился к людям, требуя, чтобы они дали пройти графине. Горожане чуть отступили, но, когда Катерина проходила мимо, шипели и обзывали ее грязными прозвищами. Она шла с гордо поднятой головой, глядя прямо перед собой. На лице не читался ужас, даже щеки не побледнели.
Казалось, она вышла на площадь, запруженную верноподданными, которые собрались, чтобы поприветствовать ее. Внезапно какому-то мужчине пришла в голову мысль, что она могла спрятать на себе драгоценности. Он пробился прямо к Катерине, ухватился за ее грудь. Она ударила его по лицу. Толпа ответила криком ярости, двинулась вперед. Маттео и его люди остановились, плотнее сжав оцепление.
– Клянусь Богом, я убью любого, кто подойдет на расстояние вытянутой руки! – предупредил Маттео.
Горожане в испуге подались назад, и, воспользовавшись моментом, маленький отряд покинул площадь.
Люди начали переглядываться. Их ненависть требовала выхода, но они не знали, с чего начать. Глаза сверкали, руки чесались. Кеччо уловил настроение толпы и указал на дворец:
– Это плоды ваших трудов, ваши деньги, ваши драгоценности, ваши налоги. Пойдите и возьмите то, что принадлежит вам. Этот дворец! Мы отдаем вам дворец!
Толпа ответила громкими радостными криками, горожане бросились к дворцу, поднялись по лестнице, устроили давку в дверях, разбежались по великолепным залам и комнатам.
Кеччо смотрел, как все больше и больше людей исчезает за дверями.
– Теперь они наконец-то прониклись.
Через несколько минут толчея в дверях только усилилась, потому что появились те, кто уже хотел не войти,
