Всегда существовала вероятность того, что в любой момент Эндрю может изменить свое мнение и вернуться в конгресс. Однако единственное в политике, что интересовало его в то лето, были осложнения у его друга и спонсора сенатора Блаунта, которого изгнали из сената за то, что он плел с англичанами заговор с целью выдворить испанцев из Луизианы и Флориды. Эндрю отклонил просьбы друзей и политических сторонников Блаунта, прибывших из Ноксвилла с сообщением, что он единодушно избран в качестве кандидата, призванного завершить оставшийся срок пребывания сенатора Блаунта в должности.
Урожай был почти убран; семьдесят шесть бушелей кукурузы, собранных с акра, были самым высоким достижением в долине. Конъюнктура на рынке была благоприятной, и зерно удалось продать по высокой цене. Эндрю стал проявлять беспокойство. Она разгадала симптомы. Есть свое время возделывать поля, выращивать и снимать урожай; есть время для дома и очага, но приходит также время выйти в мир людей, бороться за то, во что веришь. Это было заложено в его характере с самого начала. Когда делегация Блаунта просила его пересмотреть вопрос о должности сенатора, она заметила, что он держит это предложение в своем кармане, то и дело вынимает документ, чтобы еще раз обдумать его характер и направленность.
— На деле, это не такая уж плохая идея, как показалось поначалу, — заметил он зондирующе. — Думаю, что сенат может мне больше понравиться, чем палата представителей. Я мог бы организовать новую конференцию по делам индейцев и вернуть земли, которые мы потеряли по договору Хольстона. Кроме того, если мы поедем в Филадельфию, в сенат, то сможем купить товары для нашей новой лавки…
Опасение, что ей придется оставаться одной в Хантерз-Хилл надолго, переросло почти в панику при мысли о встрече с филадельфийским обществом.
— …Нет, я не могу… я должна остаться здесь и управлять…
— Теперь, после такого хорошего сезона, Рейчэл, мы можем позволить себе нанять управляющего. Почему ты не хочешь поехать и посмотреть на мир? — В его голосе прозвучала нотка беспокойства. — Ты счастлива, когда к тебе приходят люди?
Она плакала молча: «Все приходящие сюда к нам — на нашей стороне, они приняли обязательства, они верят мне. Но когда я должна встречаться с незнакомыми, меня это пугает, я замыкаюсь в себе. Нет, Эндрю, я не поеду с тобой».
Эндрю отправился в сенат в пятницу под проливным дождем, сетуя, что это плохой день для начала путешествия, но, поскольку он должен быть в Филадельфии 13 ноября, он не мог дальше откладывать.
Дождь лил еще несколько дней, а когда прекратился, небо по-прежнему было свинцовым, а виды на будущее — гнетущими. Она думала, что неудача поджидает в самое неприятное время года. Может быть, неприятность в том, что она одна? Разумеется, она не забудет чудесные весенние и летние дни с Эндрю, когда они объезжали поля под ярким солнцем или же теплыми вечерами сидели на террасе, любуясь в свете полнолуния видами окрестности.
Нет, она не станет изменять прошлому. Но срок службы в сенате, вероятно, продлится до начала следующего лета, это означает, что Эндрю не будет семь-восемь месяцев. Ей хотелось бы уснуть и не пробуждаться до следующей весны подобно медведю гризли. Потом она вспомнила, что ее отец не одобрил бы такие мысли, ибо полковник Донельсон считал грехом тратить зря дни короткой жизни, дарованной Богом.
Через несколько дней ее посетила Джейн и прочитала Рейчэл отрывок из письма Эндрю Роберту Хейсу:
«Прошу тебя, постарайся развеселить миссис Джэксон и не давай ей тосковать. Я оставил ее заплаканной, и это повергло меня в горе, причинив мне больше боли, чем что-либо иное в жизни, но я верю, что она скоро преодолеет грустное настроение и снова воспрянет духом. Если я узнаю об этом, то буду доволен».
— Я не меланхолик, — протестовала Рейчэл. — Мне просто плохо.
После ухода Джейн она легла в постель, долго и глубоко спала. Проснувшись, Рейчэл почувствовала, что во рту сухо, губы пересохли, жар не мог быть теплом комнаты в такой промозглый осенний день.
— Вы здоровы, миз Рейчэл? — спросила взволнованно Молл. — Я принесу кофе.
Всегда, когда она оставалась одна, к ней возвращалось отчаяние, вызванное бездетностью. Женщины рожают детей и после тридцати лет, но эти дети, как правило, продолжение длинной цепочки. Ее цепочка, казалось, оборвалась не начавшись. Почему? Все ее сестры и жены ее братьев имели детей. Даже Льюис Робардс и его жена Ханна имели сына. Одна она не выносила ребенка, не познала его любви и дружбы.
Она опустила пологи кровати. Ее рассудок вернулся к первым дням жизни с Эндрю в поместье Донельсонов. Он тогда сказал:
— Самое величайшее, что может иметь человек, — это, по моему мнению, семья.
Как многого лишает она своего мужа, оставаясь бездетной! Прошлым летом он сказал ей:
— Дорогая, Бог знает, что дать и в чем отказать.
Но ведь она знает, что он вовсе не религиозен, не преклоняется перед помыслами Бога. Он сказал эту фразу, чтобы утешить ее. Лавки, которые он открывал, политика, которой, по его утверждению, он не интересуется, различные дела в Филадельфии, не являются ли они подменой, подлинного желания? Если бы в Хантерз-Хилл была дюжина малышей, то уезжал ли бы он отсюда? Это она виновата, что он не может обеспечить продолжение своего рода.
Существовала ли другая, более серьезная неудача? Стала ли она иной женщиной, чем та, в которую влюбился Эндрю? С того момента, когда она услышала известие о разводе Льюиса Робардса в Харродсбурге и узнала, что попала в безвыходную ловушку, ее веселый, теплый, открытый характер изменился, был подменен образом женщины, едущей в одиночку ночью на лошади через поля, чтобы посетить больного. Неотвратимая озабоченность побудила ее замкнуться в себе, приглушить огонь ее открытой, радостной непосредственности и искать глаза людей, чтобы понять, считают ли они ее виноватой или невинной. Полюбил бы ее Эндрю, если бы в момент их встречи она была такой?
Она похудела и побледнела, потеряла желание отличать серую мглу ночи от серой темноты дня. Лишь Джейн знала, что она больна, и помогала ей, подыскивая доводы, чтобы объяснить Донельсонам, почему Рейчэл не приходит на воскресные обеды. Рейчэл не помнила, как долго она пролежала в постели, мучая себя упреками, считая себя жертвой искаженных и злокозненных слухов, но всему приходит конец. Однажды утром она проснулась и увидела, что теплое ноябрьское солнце заливает светом ее спальню. Она пошарила у изголовья, желая найти шнур, и ее поразила худоба ее руки. Когда вбежала Молл, ей удалось изобразить на лице улыбку. Молл резко остановилась, всплеснула руками, прижала их к своей могучей груди и воскликнула:
— Слава Богу, миз Рейчэл ожила!
— Молл, я очень хочу есть… впервые с того момента, как узнала, что мистер Джэксон уезжает в сенат.
Джейн вошла в тот самый миг, когда она сидела в большом тазу и обливала себя теплой водой.
— Как говорит Молл, слава Богу. Некоторое время я думала, что ты отрешилась от всех удовольствий плоти.
Рейчэл посмотрела на себя и огорченно покачала головой:
— Такое впечатление, что у меня почти не осталось плоти.
— Молл нарастит мясо на твои кости. Меня беспокоит то, что ты ослабела духом.
— Он почти исчез, моя дорогая. Но думаю, что теперь со мной будет все в порядке. Я сделала большое открытие.
— Хорошо, оставлю тебя с твоим открытием. Подставь свое отощавшее личико под солнце.
— О, Джейн, я не стала уродливой?
— Нет, дорогая, ты не можешь стать уродливой. У тебя есть внутренний свет, он излучает тепло и блеск и будет хранить тебя красивой всю жизнь.
Молл помогла одеться, накинула на нее теплый шерстяной плащ и красное вязаное покрывало. Рейчэл уселась на веранде, подставила свое лицо лучам солнца, думая о том, что не шутила с Джейн, когда сказала сестре об открытии. Она полагала, что ее любовь к Эндрю была такой большой и полной, какая только может выпасть на долю женщины. Теперь же она осознала, что обманывала его и себя, придерживая, припрятывая любовь и привязанность, сохраняя их для детей.
Теперь будет иначе. Не будет надуманных ограничений, никаких тайников. Ее любовь станет еще сильнее. Она никогда не будет вновь одинокой или несчастной. Важно познать всю полноту припасенной любви и довериться ей. Она сможет спокойно взирать на бег времени, понять свою ответственность и выполнить свой долг. Она не только уцелеет, но и будет счастлива. Ее отец был прав: дни, дарованные каждому, ценны, и их немного.
Она не заботилась о своем внешнем виде с тех пор, как они переехали в Хантерз-Хилл. Ей приходилось работать в поле при сильном ветре, под дождем, под жгучим солнцем. По ночам ее будили соседи, и она выходила из дома и в снег, и в слякоть, высиживала до утра в тесных хижинах, возвращалась домой уже после восхода солнца и приступала, не отдохнув, к дневной работе. Эндрю говорил ей о ее красоте, о бархатистости глаз, мягкости кожи, богатстве длинных темных волос, гибкости фигуры. Не постарела ли она к тридцати годам? Не растеряла ли былую привлекательность?
