На лестнице он обогнал двоих: первой шла женщина с измученным, усталым лицом, бледная, в ковровом платке и в старом порыжевшем пальто, за ней поднимался молодой чекист. "Задержанная, наверно", - подумал Дзержинский и еще раз оглянулся.
Поднявшись этажом выше и не постучав, он отворил дверь в кабинет одного из следователей. Следователь не удивился: Дзержинский часто бывал на допросах, сидел молча минут десять - пятнадцать, иногда задавал несколько вопросов, помогал следователю, советовал ему, как допрашивать, и уходил.
У этого следователя все было благополучно.
Он занимался делом монахов Николо-Угрешского монастыря, которые недавно устроили попытку контрреволюционного выступления против местных органов Советской власти. В Николо-Угрешском монастыре сотнями дневали и ночевали белогвардейцы, бежавшие из Москвы. В монастырских покоях митрополита нашли целую пачку контрреволюционных воззваний. Сейчас следователь, к которому зашел Дзержинский, допрашивал длинноволосого священника из монастыря. Дзержинский слушал и просматривал воззвания. Потом спросил:
- А какая связь была у вас с "Союзом приходских общин"?
- Главным образом личная связь, - ответил священник.
- А пулеметы где взяли?
- Пулеметы? - переспросил священник.
- Ну да, пулеметы.
Священник помолчал, потом солидно ответил:
- Я лично в пулеметах не повинен, и митрополит тоже не повинен, но бывший дьякон, некто Суходольский, записался к вам в красное войско и взял у вас два пулемета.
- Для этого и записался?
- Не могу знать, - ответил священник.
Дзержинский зашел еще к двум следователям; один допрашивал бандита-налетчика, кудрявого и красивого парня с золотой серьгой в ухе, а другой - офицера. Офицер этот, когда его арестовали, отстреливался, а теперь говорил, что он вовсе не отстреливался, что это недоразумение и что его обязаны сию же минуту выпустить. Следователь нервничал. Дзержинский велел офицера увести, а следователю приказал как следует выспаться.
- У вас совсем измученный вид, - сказал он. - Офицерик ваш видит, что вы полубольны, и издевается над вами. Отоспитесь, чаю попьете горячего, и он у вас живо заговорит. Спокойной ночи. Приказываю сейчас же лечь спать. Закройте за мной дверь на ключ и снимите телефонную трубку.
Он вышел.
Четвертый следователь, к которому зашел Дзержинский, был совсем молодым парнем. Дзержинский сел на стул возле двери и стал слушать. Молодой парень допрашивал простую женщину в старом порыжевшем пальто и в ковровом платке. Женщина говорила только "да" и "нет" и плакала.
- Почему вы ее арестовали? - спросил вдруг Дзержинский у следователя.
- Как почему?
- За что вы ее арестовали? - опять спросил Феликс Эдмундович. - За что, почему, на каком основании?
- Я арестовал ее, товарищ Дзержинский, на том основании, что она пришла узнать о своем брате.
- Ну?
- И я...
- И вы?
- И я... ее... задержал.
- Так, - сказал Дзержинский, - так. Дайте мне дело, на основании которого эта гражданка арестована...
- Она спрашивала о своем брате... - начал было молодой чекист.
- Я слышал, но мне нужно основание...
- Ее брат арестован.
- Довольно, - сказал Дзержинский. - Мне надоело в десятый раз слушать одно и то же!
Его глаза потемнели.
- Вы совершили непростительную ошибку, - говорил он, - непростительную для большевика-чекиста. Вы арестовали ни в чем не повинного человека...
- По, Феликс Эдмундович...
- Не перебивать, когда с вами говорит ваш начальник! Вы поступили не как чекист. За второй такой случай я удалю вас из аппарата ВЧК. Поняли?
Молодой чекист, опустив глаза, сказал, что понял. Дзержинский повернулся к женщине.
- А брат ваш плохой человек, - сказал он, - негодяй-человек. В то время, когда все мы голодаем, да не только мы, но и дети голодают, братец ваш спекулирует хлебом, сахаром, солью, продает краденое у государства... Кстати, почему у вас такой истощенный вид? У вас дети есть?
- Есть, - кивнула женщина.
- Один?
- Нет, трое.
- А муж?
- Мужа моего убили, - тихо сказала женщина. - Он под Петроградом убит; когда Юденич наступал, его и убили.
Она смахнула слезу.
- А на что вы живете? - спросил Дзержинский.
- Стираю, - сказала женщина, - за больными хожу. Кто что даст.
- А брат вам не помогал?
- Нет, он у нас скупой очень. Голодным детям куска не даст...
Она заплакала.
- Я ему тоже стираю, - говорила она, - так он платит, как милостыню. "Я, - говорит, - твой благодетель, я тебе зимой сколько пшена передавал, а ты все требуешь". Разве ж я требую? Я прошу, - у меня дети голодные.
- Зачем же вы сюда пришли? - спросил Дзержинский. - Ведь знаете, что он за птица, ваш брат.
Дзержинский встал.
- Отправьте гражданку домой на моей машине, - сказал Дзержинский.
Через несколько минут женщина неумело и испуганно отворяла дверцу автомобиля председателя ВЧК.
Когда она уже села, к автомобилю подошел красноармеец и, передав ей пакет, сказал:
- От товарища Дзержинского.
Автомобиль двинулся.
Дома женщина развернула пакет: там было полтора фунта хлеба, селедка и шесть яблок. Женщина заплакала.
Понемногу в ее холодную, нетопленную комнату собрались соседи. Дети жадно ели яблоки с хлебом, на столе лежала селедка, а соседи переглядывались и вздыхали. Женщина все плакала и, плача, рассказывала о том, как сам начальник, комиссар, посадил ее в свой автомобиль и послал ей пакет.
В это самое время Феликс Эдмундович Дзержинский возвратился из обхода в свой кабинет. Секретарь сказал ему:
- Тут без вас звонил Горький. Соединить?
Секретарь вызвал квартиру Горького и передал трубку Дзержинскому.
- Здравствуйте, Алексей Максимович, - сказал Дзержинский. - Давно мы не видались...
С Горьким он разговаривал долго, смеялся своим заразительным, молодым смехом, потом сказал секретарю:
- Все по поводу ученых хлопочет Горький. Голодают они у него. Надо помочь, обязательно надо. А где взять еду?
Пока он разговаривал с секретарем, в комнату вошел фельдъегерь из Кремля. Дзержинский вскрыл пакет и узнал почерк Ленина.
"Ввиду того, - писал Ленин, - что налеты бандитов в Москве все больше учащаются и каждый день бандиты отбивают по нескольку автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается ВЧК принять самые срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитизмом".
Тотчас же в кабинете у Дзержинского было созвано совещание руководящих работников ВЧК.
Под утро он уехал домой. Ему было холодно, он чувствовал себя плохо. В кармане его шинели лежали два маленьких яблока - он вез их своему сыну.
За ширмой в кабинете стояла кровать.
Когда не было больше сил работать, Дзержинский уходил за ширму, стягивал сапоги и ложился. Он спал немного - три-четыре часа. Никто никогда не будил его. Он вставал сам, умывался и, отворив дверь в комнату секретаря, говорил:
- Я проспал, кажется, целую вечность?
И узнав, что произошло нового за время его сна, садился работать. На столе лежали непрочитанные письма и записки, доклады и рапорты. На все он должен был ответить сам, во всем он должен был разобраться. Вот, например, создается фонд для борьбы с Советской властью и для поддержки контрреволюционного саботажа. Известно, что владельцы торгового дома "Иван Стахеев и К°" внесли крупную сумму. Известно, что много внесли Тульский поземельный банк, Московский народный банк, табачный фабрикант Богданов. Но кто внес вот эту кругленькую сумму в четыреста восемьдесят тысяч рублей? И что это за французское письмо? А эта сумма в пятьсот сорок тысяч рублей? Откуда она взялась?
На небольшом клочке бумаги он набрасывал схему вражеской организации так, как она рисовалась в его воображении. И медленно, шаг за шагом, решал задачу, которую только он мог решить...
Или эти знаменитые "Солдатские университеты", которые подготовляют по существу вооруженное восстание против Советской власти? Великолепный "университет", из аудитории которого изъято бомб-лимонок столько-то, карабинов кавалерийских еще больше, пистолетов системы "маузер", пистолетов системы "браунинг"... А закрой эти "университеты", какой визг поднимется большевики душат культуру, большевики не дают солдатам учиться, большевики враги науки и варвары!
Обдумывая и решая, он расхаживал по своему кабинету из угла в угол, как когда-то в тюрьме. Глаза его поблескивали, а руки он держал засунутыми за ременный солдатский пояс.
В любой час ночи секретарь собирал в его кабинете чекистов на совещание.
Приходили молодые рабочие-коммунисты, плохо и бедно одетые, - кто в обмотках, кто в огромных, разношенных, похожих на бутсы ботинках, кто в пиджаке, кто в сатиновой косоворотке.
