Римские наместники, как вскоре обнаружилось, были практически не готовы противостоять этой очевидной угрозе. Армия располагалась не там, где надо, была плохо организована, во главе стояли бездарные полководцы. Единственное, что занимало всех, какую выгоду можно было извлечь из новой провинции, Вифинии. Дворец, в котором я проводил такие приятные вечера с Никомедом, теперь был полон государственных мужей и агентов римских финансистов, пытавшихся заполучить ценную собственность. Казалось, они не понимали, что в любой момент могут быть выкинуты из провинции. Их поведение было как раз таким, какое могло понравиться Митридату. Они пренебрегали обороной, и в то же время местное население начинало ненавидеть их за вымогательство. Таким образом, Митридат мог бы захватить власть в стране, не встретив никакого серьёзного сопротивления, и, более того, представить себя в качестве освободителя. Среди этих охотников за наживой особенно выделялся римский наместник Силан. Я посетил его, как только прибыл в Вифинию, и тут же обратился к нему с вопросом о пиратах, оставленных мною под стражей в Пергаме. Я ожидал, что он поздравит меня с успешной операцией и прикажет, как и следовало бы сделать, наказать пиратов. Но, к моему удивлению, увидев меня, он смутился и после немногочисленных и неискренних комплиментов сказал, что ему нужно время для того, чтобы обдумать этот вопрос. Мне стало ясно, что он собирается через своих агентов, которых нетрудно было вычислить, обговорить сложившуюся ситуацию с командирами других пиратских флотов и обогатить себя, освободив заключённых. Поэтому я взял дело в свои руки. Зная командира охраны в Пергаме как человека, на которого можно положиться, я тайком направил к нему посланника и приказал под мою ответственность распять заключённых. А так как я не люблю причинять ненужную боль, то проинструктировал его, чтобы, прежде чем прибить тела к крестам, заключённых повесили.
Естественно, подобные действия с моей стороны не понравились Силану. Но он не мог ничего сделать, чтобы не навлечь на себя гнев как жителей городов побережья, которым понравилось, как я обошёлся с пиратами, так и отдельных сенаторов, которые не без основания критиковали римское правительство в Азии. Однако, хотя он и не мог предпринять никаких действий против меня, его отношение стало более недружелюбным. Ему недоставало ума, чтобы последовать моим советам. Если бы меня поддержали власти, я бы мог собрать за свой счёт значительные силы и действовать либо против пиратов с моря, либо против Митридата на суше. У меня были влиятельные друзья в Вифинии, с помощью которых я мог без труда снарядить как флот, так и армию. Более того, в отличие от наместника, я отлично знал, как использовать их, а также как задействовать уже существующие силы для того, чтобы противостоять надвигающейся опасности. Однако Силана интересовало лишь то, как обогатиться до того момента, когда истечёт срок его пребывания в должности. Он пренебрежительно отнёсся к моим советам и из недружелюбности отказался давать официальные санкции на какой-либо из проектов, которые я готов был осуществить. Однако, несмотря на это, я решил внимательно следить за развитием событий в Азии и надеялся, что позднее может появиться возможность принять в них заметное участие. Итак, вместо того, чтобы возвратиться в Рим, я отправился на Родос для прослушивания лекций по риторике и философии. Однако до того, как сделать это, я всё-таки сумел кое-что получить в Вифинии. Теперь я обладал некоторыми ценностями, которые мне лично завещал царь Никомед, а также успешно защитил права некоторых моих старых друзей в стране, против которых выдвигали обвинения римские магистраты. Я был очень рад помочь им, потому что больше всего на свете ценил дружбу.
Возможно, Родос самый прелестный остров на Средиземноморье. Даже если не говорить о красотах природы, сверкающем море и мягком климате, всему здесь было присуще великолепие и необычайная изящная лёгкость. Конечно, жизнь в Риме не шла ни в какое сравнение с той, которую я обнаружил на Родосе. Кроме того, здесь были самые известные учителя философии и риторики. Я с интересом слушал их лекции, многому научился и в более спокойные времена, без сомнения, захотел бы продолжить обучение. Однако при сложившихся тогда обстоятельствах моё внимание привлекали ближайшее побережье Азии и Италия.
Теперь уже для всех стало ясно, что в Азии очень скоро разразится новая война с Митридатом. В Риме, как уже было однажды во времена Мария и Суллы, разгорелась борьба за славу и власть. В тот год, когда мне исполнилось двадцать восемь, консулами были мой дядя Марк Котта и Луций Лукулл. Каждый из них использовал всё своё влияние для того, чтобы заполучить право командовать войсками. Были ещё и те сенаторы, кто поддерживал претора Марка Антония, отца того Марка Антония, который позже служил мне и кого я считал своим другом, хотя он часто ставил меня в неловкое положение. Этот Марк Антоний, подобно своему сыну, был горьким пьяницей. Но, в отличие от сына, он не обладал шармом и большими воинскими способностями. Марку Котте, который хотя и был весьма амбициозным и смелым, тоже недоставало качеств, которые необходимы главнокомандующему. И стало ясно, выбор должен пасть на Лукулла. Тот факт, что ему с большим трудом удалось добиться назначения на этот пост, хотя он соответствовал этому более других, лишь служит свидетельством того, какая неразбериха царила в Риме и насколько неумело действовал сенат. Часто в своих речах я критиковал Лукулла, но всё-таки должен признать, что во многом он заслуживает восхищения. Он был преданным другом Суллы и приверженцем идеи наделения властью сената, пока не обнаружил, что за его преданность ему отплатили предательством, после чего навсегда ушёл из политики. Он был хорошим учёным, держал лучший стол в Риме и оказался столь же великим полководцем, как и все остальные в нашей истории, если не учитывать одного рокового недостатка — неспособности понимать психологию своих воинов. У него были хорошие связи. Его мать и жена были из знатных семей, однако обе пользовались дурной славой. Мать была родом из семьи Метеллов и прославилась тем, что вела распутную жизнь в то время, когда такое свободное поведение не было модным, как это стало позже. Жена, Клодия, была дочерью Аппия Клодия, который стал консулом в тот год, когда Сулла отказался от власти. Она и её сестра, которая носила то же имя и обессмертила его благодаря тому, что поэт Катулл глупо увлёкся ею, обе эти женщины были самыми большими грешницами, каких я когда-либо знал. Они обе вступали в кровосмесительную связь со своим братом Клодием и, если использовать греческое слово, были нимфоманками. Их страсть к сексуальным развлечениям мешала им, как это делали другие женщины, использовать любовные похождения в своих целях или для помощи мужьям. Таким образом, когда встал вопрос о командовании войсками, Лукулл получил все без помощи семьи Клодия и в конце концов лишился заслуженной чести из-за интриг брата своей жены.
На Родосе я, к своему изумлению, узнал о том, как Лукулл вопреки своим принципам был вынужден опуститься до низкопоклонничества и взяточничества, прежде чем в конце концов стал командующим войск, выступающих против Митридата. Тем временем Котта получил в своё распоряжение флот, чтобы действовать у побережья Вифинии и Геллеспонта. Антонию были предоставлены широкие полномочия для того, чтобы вести борьбу против пиратов в Средиземноморье. Кроме того, я понял, что спор вокруг права командовать войсками разгорелся с таким жаром из-за того, что по возвращении из Испании Помпей с помощью своей армии мог потребовать предоставить ему право командования. К тому моменту в Испании он собрал огромную армию, и казалось, что даже Серторий не сумеет долго противостоять столь внушительным силам.
Это было не то время, когда можно было спокойно продолжать своё обучение. Я вспомнил о том успехе, которым завершились мои похождения против пиратов, и, когда услышал, что Митридат уже готов к военным действиям, а его пока малочисленные войска проникли в римские провинции, я решил попытаться предпринять подобные шаги, но в большем масштабе. Я покинул Родос и вскоре собрал армию, состоящую из легковооружённых пехотинцев и кавалерии. В качестве предварительной меры мы обошли город за городом для того, чтобы обеспечить их верность Риму, и в то же время для того, чтобы собрать деньги для оплаты моих воинов. Конечно, я действовал абсолютно неофициально и даже нелегально, но посчитал, что такой умный и дальновидный главнокомандующий, как Лукулл, поймёт ценность моего поступка.
На самом деле это предприятие фактически не дало результатов, однако я до сих пор думаю о нём с удовлетворением и отчётливо помню свою армию, состоящую из греков, жителей острова Родос и даже римлян. Все они были готовы сражаться за честь своей родины и за богатую добычу, на которую мы рассчитывали. Руководя этой кампанией, я познал больше, чем тогда, когда был простым подчинённым, хотя моя операция была такой короткой, что вряд ли её можно было назвать кампанией. Обеспечив себя поддержкой городов на побережье, я отправился дальше и столкнулся с передовыми частями армии Митридата. Его войска были очень хорошо подготовлены и действовали под началом военных советников, присланных из Испании Серторием. Однако за короткое время мне удалось превратить свою небольшую армию в надёжную силу. Мы вступили в решительный бой с врагом и разбили его. Когда я планировал свои дальнейшие действия, то получил из Рима новости, заставившие меня отказаться от мысли о последующих военных операциях и вернуться в город. В письмах мать и друзья сообщали о том, что меня собираются избрать в коллегию понтификов, и после недолгого размышления я решил, что не должен упускать возможность получить этот пост. Являясь одним из пятнадцати понтификов, я не буду, как в мою бытность жрецом Юпитера, лишён возможности принимать участие в политической жизни и военных операциях. Практически все члены магистратуры являлись весьма влиятельными людьми в политике. А великий понтифик всегда был одним из самых значимых людей в Риме. В это время эту должность занимал Метелл Пий, воевавший в Испании. Членами этой коллегии также являлись выдающиеся ораторы, бывший консул Катул, сын того Катула, который сражался вместе с Марием в германской войне и позднее был вынужден совершить самоубийство. Среди понтификов был также Сервилий Исаврик, под началом которого я служил в молодости в Киликии. Как отмечала в своём письме моя мать, мне очень повезло, что в таком возрасте мне было предложено занять столь почётное место среди государственных служащих. Кроме того, мать хотела, чтобы я принял этот пост потому, что вакансия образовалась в результате смерти её старшего брата, Гая Котты. Мой дядя проявил себя как в мирное время, так и на ратном поприще. Он был одним из ведущих ораторов своего времени. Период его консульства отличался разумным и умеренным руководством, а когда он закончился, дядя осуществил успешную военную операцию в Цизальпинской Галлии, за которую получил триумф. Он умер от старых ран, ожидая у стен Рима того дня, когда должен был состояться его триумф. Вне сомнения, из-за того, что Котта был таким уважаемым человеком, мне, его родственнику, было предложено занять это место. Никакого другого объяснения тому, что мне была оказана столь высокая честь, нельзя было найти. Ведь до сих пор моя политическая карьера была не столь уж значительной, чтобы произвести впечатление на сенаторов, которые в большинстве своём придерживались консервативных взглядов. Вполне вероятно, что, предложив мне столь значительный пост, они надеялись привлечь на свою сторону молодого человека, которого считали весьма талантливым, и опасались, что он захочет разрушить существующие порядки. Если таковы были их расчёты, то они ошибались.
