– Смею заметить, ваше величество, что многие деяния Меншикова служили во вред государству.
– Да, но много сделано им и на пользу государства; это тоже забывать нельзя… Мой великий дед умел ценить услуги Меншикова. Возвращать его из ссылки не надо, но необходимо смягчить участь его лично и его детей. Они привыкли к довольству, к роскоши – и вдруг дальняя ссылка, лишение даже необходимого. Это ужасно, ужасно!
– Успокойтесь, государь: Меншиковым будут оказаны некоторые льготы и денег на их содержание будут отпускать вдвое более прежнего.
– Да, да, Андрей Иванович! Я не хочу, чтобы они нуждались в чём-либо. А дочерям и сыну Меншикова возвратить их имущество и звание.
– Сделать это, государь, можно, но не теперь, – вкрадчивым голосом заметил тонкий дипломат Остерман.
– А я хочу теперь же, – нахмурив свои брови, резко проговорил Пётр, начинавший сердиться.
– А что скажет, государь, ваша бабка, царица Евдокия Фёдоровна?
– Бабушка может говорить, что хочет; я даже попрошу её не вмешиваться в мои дела. О возвращении Меншиковых из ссылки я сделаю распоряжение в своё время, а теперь хочу, чтобы была смягчена их участь, и приказываю сделать это немедленно.
– Слушаю, государь, – с поклоном промолвил Остерман и пошёл было к двери.
– Вы уходите, Андрей Иванович, рассердились на меня за настойчивость. Не сердитесь… мы скоро поедем в Питер; хоть и не хочется мне туда, но вижу, надо.
– Давным-давно надо, государь!
– И поедем, только, пожалуйста, не ворчите и не сердитесь. До свиданья, Андрей Иванович!.. Уходя, пошлите ко мне дежурного флигель-адъютанта.
Спустя немного в кабинет государя вошёл флигель-адъютант Свечин и, отдав низкий поклон, остановился у двери.
– Что это значит? Сегодня, кажется, не ваше дежурство, а Храпунова? – спросил у вошедшего император-отрок.
– Так точно, ваше величество!
– Где же Храпунов?
– Имею честь доложить вашему величеству, что флигель-адъютант Храпунов арестован.
– Как арестован?.. Кто его арестовал? – с удивлением воскликнул Пётр.
– По приказу его сиятельства, князя Ивана Алексеевича.
– Князь Иван приказал арестовать Храпунова? – удивляясь всё более и более, переспросил государь. – За что?
– Не могу знать, ваше величество!
– Вы путаете, Свечин! Этого быть не может: князь Иван и Храпунов – большие приятели.
– Смею уверить, ваше величество, что флигель-адъютант Храпунов арестован по приказу князя Ивана Алексеевича.
– Странно, довольно странно! Да вот и князь Иван, лёгок на помине. Свечин уверяет меня, что ты приказал арестовать Храпунова, – быстро обратился император-отрок к вошедшему Ивану Долгорукову.
– Он говорит правду, – смело ответил тот.
– Ты приказал арестовать Храпунова? За что?
– Дозволь умолчать об этом, государь!
– Князь Иван, я должен знать причину! – настойчиво произнёс император.
– Я прикажу его выпустить, государь!
– Этого недостаточно. Я хочу знать, за что Храпунов арестован!
Прежде чем ответить, Иван Долгоруков поглядел на императора-отрока и прочитал на его лице досаду и гнев. Таким тоном Пётр никогда не говорил со своим любимцем, а потому последний, опустив голову, тихо ответил:
– Храпунов оскорбил меня, государь!
– За оскорбление полагается суд, Ваня! Что всё это значит? Ведь Храпунов был твоим большим приятелем? – уже мягче спросил Пётр.
– Государь, тут дело моё личное… Храпунова я сейчас же прикажу выпустить из-под ареста, если же я сделал что-либо противозаконное, то прикажите судить меня.
– Полно, полно, Ваня, что ты! Судить тебя? Да разве это можно?.. Мне хотелось только узнать, из-за чего ты повздорил с Храпуновым, ну а если это – секрет, то и не надо, не надо. Только прикажи выпустить Храпунова… Я хотел дать ему приказ к бабушке, в монастырь.
– Он сейчас же явится пред вашим величеством, государь, – проговорил Иван Долгоруков и, откланявшись, вышел с тем, чтобы отправиться на гауптвахту, где в одиночном заключении томился Лёвушка Храпунов.
Его тюрьма походила на квадратный ящик; встать в ней, вытянувшись во весь рост, было невозможно, лечь же можно было только скорчившись. Свет едва проникал через маленькое оконце, находившееся под самым потолком; кроме деревянной, ничем не покрытой койки да стола, в тюрьме ничего не было; в неё сажали только важных преступников; к ним был причислен и Храпунов.
Прошёл день, настал другой, а дверь в тюрьму не отворялась, в неё никто не входил; только с вечера солдат-сторож поставил на стол кружку с водою и положил ломоть чёрного хлеба.
Томимый мучительными думами об участи красавицы Маруси, Лёвушка приходил чуть ли не в отчаяние.
«Где Маруся? Что с нею? Куда завёз её Иван Долгоруков? Кто защитит её?» – эти мысли не давали покоя молодому офицеру и наводили на него страшную тоску.
Но вот загремел замок его тюрьмы, дверь отворилась, на пороге показался сам фаворит, князь Иван; его лицо было бледно и встревоженно.
– Что вам надо, князь? Зачем вы пришли? – гневно крикнул на вошедшего Храпунов.
– Я… я пришёл освободить тебя, – тихо ответил князь Иван.
– Сам сиятельный князь, Иван Алексеевич, царский любимец, пришёл освободить меня! Какая честь для меня! – и Лёвушка желчно засмеялся.
– Прежде чем злобиться на меня и упрекать, ты выслушал бы меня. Я пришёл к тебе с миром, а ты…
– Разве между нами, князь, может быть мир!.. Не мир, а вечная, непримиримая вражда!
– Напрасно ты горячишься, Храпунов! Вражды между нами быть не может, – спокойно проговорил князь Иван.
– Как не может? Ты отнял у меня мою невесту. Лучше бы, князь, ты отнял у меня жизнь.
– Ни слова, Храпунов! Ни слова! С того раза, как твоя невеста была с тобою, я больше не видал её и теперь возвращаю тебе.
– А где она? Куда ты, князь, припрятал Марусю?
– Мои кони свезут тебя к ней. Только прежде чем ехать к Марусе, ступай во дворец к государю.
– К государю, ты говоришь? – удивился Лёвушка Храпунов.
– Да, да, скорее! Но если государь станет спрашивать, за что я приказал посадить тебя на гауптвахту, не говори ему причины… Скажи только, что мы повздорили. Не скажешь, для тебя же будет лучше!
Лёвушка ни слова не возразил на это: он был готов на всё, лишь бы поскорее увидать свою милую.
Через несколько минут он и князь Иван вместе вышли с гауптвахты. Солдаты выстроились и отдали воинские почести царскому любимцу.
– Ты хочешь жениться на Марусе? – после некоторого молчания спросил Долгоруков у Храпунова.
– Да, князь, я решил.
– Мой отец и я дадим за Марусей хорошее приданое.
– Князь, что это значит? Или ты опять хочешь оскорбить меня? Ни я, ни Маруся не нуждаемся в подачке, – горячо проговорил Лёвушка.
– Это – не подачка, а должное, – тихо промолвил князь Иван.
– Как должное? Я не понимаю.
– Послушай; Храпунов, мы издавна считались приятелями, близкими, любезными, и я по-прежнему хочу остаться таким. Вражды между нами не должно быть; что было, то прошло, и в знак того дозволь мне обнять тебя по-братски! – и, сказав это, князь Иван крепко обнял и поцеловал Храпунова, после чего продолжал: – Лёвушка, когда я про приданое заговорил, ты упрекнул меня, сказав, что подачки не желаешь, а я повторяю, что это – не подачка, а должное… Отец и я, оба мы должны дать приданое за Марусей, понимаешь? Должны!
– А я, князь, опять спрашиваю, почему должны?
– Да потому, что… Маруся нам не чужая.
– Как ты сказал, князь? – с удивлением воскликнул Лёвушка.
– Я говорю, что Маруся нам родная, и потому мы обязаны выдать ей приданое.
– Странные слова ты говоришь, князь, странные! Как может быть цыганкина внучка родственницей вам?
– Ты всё узнаешь, всё, только не теперь… Прошу, Лёвушка, не говори Марусе ни слова об этом.
– Эта таинственность, князь, удивляет меня.
– Потерпи, приятель!.. Говорю, всё узнаешь.
– Хорошо, князь, я верю тебе.
У дворца Храпунова дожидалась лихая тройка, запряжённая в расписные сани.
– Кони свезут тебя, куда надо, – сказал князь Иван, показывая на тройку.
Прежде чем ехать за своей возлюбленной, Лёвушка зашёл во дворец, попросил доложить о себе государю и был тотчас же принят. Пётр засыпал его вопросами, однако Лёвушка скрыл причину своей ссоры с князем Иваном и сказал только, что они лично повздорили, оба не в меру погорячившись, причём князь Иван рассердился и приказал его арестовать.
– Надеюсь, что ничего подобного больше не случится и ты будешь по-прежнему приятелем князю Ивану. Никаких ссор я не терплю! – строгим голосом проговорил император-отрок, отпуская Храпунова.
Со страстным нетерпением нёсся Храпунов к своей возлюбленной на тройке лихих коней. Ею управлял молодой ямщик, а рядом с ним сидел лакей князя Ивана, Игнат, которому было приказано доставить Храпунова в лесные княжеские хоромы. Не раз спрашивал Лёвушка о том, скоро ли они приедут, и наконец услышал от Игната:
