– Здравствуй, – ответила Маруся, поднимая свои чудные глаза на лесничего.
Гаврила, смотревший на неё в этот момент, вдруг изменился в лице и испуганным голосом проговорил:
– Что это? С нами крестная сила!..
Видимо, он был поражён особенностью взгляда девушки, напоминавшей ему что-то былое, давно знакомое. Анютка заметила испуг отца и спросила:
– Тятька, чего ты испугался?
– Молчи, молчи… Тебя как зовут? – тихо спросил у Маруси Струков.
– Марусей… Марьей, – ответила девушка, удивляясь испугу лесничего.
– И её, покойницу, так звали… Что же это? Неужели цыганка Марья с того света пришла?..
– Тятька, да что ты ворчишь?
– Молчи, молчи, Анютка!.. Пошла вниз и жди! – крикнул Гаврила дочери и, когда та покорно ушла, обратился к Марусе: – Чья ты будешь, сударушка?
– Не знаю, – коротко ответила ему девушка.
– Как не знаешь?.. Чья же ты дочь?
– Говорю, ни отца, ни матери я не знаю.
– И того не знаешь, живы ли они?
– Отец жив, а мать умерла.
– А как твою мать звали? Знаешь?
– Знаю, Марьей. Да зачем ты про всё это расспрашиваешь?
– Нужно, сударушка: может, для твоей же пользы… А рода ты не цыганского ли?
– Цыганского.
– Ас кем ты до сих пор жила?
– С бабушкой.
– А её не Мариной ли звать?
– Так, так. Разве ты знаешь мою бабушку?
– Знаю. То есть нет, нет… я так, сударушка-боярышня, наугад молвил, так!.. – видимо смутившись, произнёс Гаврила и засобирался уходить. – Ну, счастливо оставаться… Я сейчас Анютку к тебе пришлю… Может, тебе что-нибудь нужно… так прикажи!
– Спасибо, пока мне ничего не надо. Впрочем, вот что: не держи ты меня под замком, пожалуйста, не держи!.. Я и так не убегу.
– Нет, нет. Как можно теперь тебя под замком держать? Как можно! Я сейчас к тебе Анютку пошлю, сударушка-боярышня, – и лесничий, низко поклонившись Марусе, вышел. Идя вниз, он бормотал: – Грех-то какой, отцы мои, грех-то какой! Брат на сестру посягает, в тяжёлой неволе, по неведению, сестру держит! А как похожа цыганочка на свою мать-покойницу… Вылитая мать, такая же красавица! Ишь ты, дела-то какие!.. Ту князь Алексей Григорьевич сгубил, а эту его сын задумал погубить… Брат – сестру!.. Что мне делать, как быть? Как от беды цыганочку спасти? Ехать в Москву и предупредить князя Ивана Алексеевича, сказать ему, кого он в неволе держит? Пожалуй, ещё не поверит, меня же обвинит… Ах, вот, придумал, придумал!.. – В этот момент он очутился уже в своей комнате и, позвав дочь, тихо сказал ей, оглядываясь по сторонам: – Слушай, Анютка! Я сейчас пойду в лес и работников возьму с собою… Не скоро я вернусь домой. Ты без меня выпусти невольную гостью… Пусть она, куда хочет, туда и идёт, и сама с ней ступай…
– Тятька, да ты шутишь, что ли? – тараща глаза от удивления, проговорила девочка.
– Не до шуток мне, не до шуток… Скорее бегите! Тем нашу гостьюшку спасёшь от большой беды. Дней через пяток ты приходи домой. За тебя я не робею, ты не пропадёшь.
– Не пропаду, тятька. А теперь я повинюсь тебе: ведь я сама хотела выпустить на волю Марусю – уж очень её я полюбила, да и сама с ней бежать хотела.
– И ладно бы, Анютка, сделала.
– Как же это, тятька, ты Марусю выпускаешь? Разве ты не боишься молодого князя? – удивлённо спросила Анютка.
– Не я её выпускаю, а ты… Поняла, что ли?
– Поняла… И хитрец же ты, тятька, вот хитрец!
– Ну, мне пора в лес. Прощай, дочка, храни тебя Бог! Бегите в Москву; наша гостья-боярышня там проживала; как доведёшь её до города, так она небось легко дом свой найдёт. А сама ты дней через пять домой вернись; ждать буду… Только гостье ни слова не говори про то, что я тебе велел её на свободу выпустить. Ну, прощай, ухожу.
Гаврила Струков, прихватив с собой работников, вышел «обозревать» лес, а Анютка, счастливая, довольная, побежала наверх к Марусе и, задыхаясь от волнения, проговорила:
– Собирайся скорее, Маруся!..
– Куда? Зачем? – с удивлением спросила молодая девушка.
– Собирайся, говорю!.. Ведь сама ты просила, чтобы я тебя на волю отпустила.
– Как, Аннушка? Ты освобождаешь меня? – радостно воскликнула Маруся. – Но куда мы пойдём?
– Там видно будет… пока лишь вон из дома, благо он не заперт. И сама я с тобой уйду.
– А твой отец ушёл?
– Знамо, при отце я тебя не выпустила бы. В хоромах только и осталась одна стряпуха; она около печи ворочается.
Маруся и Анютка поспешно оделись и вышли из ворот лесных хором. Останавливать их было некому; старуха возилась в кухне и не видала, и не слыхала, как молодые девушки ушли.
Было утро морозное, но ясное. Маруся и Анютка поспешно шли по лесной дороге к Москве. Пройдя некоторое расстояние от лесных хором, Маруся спросила у сопровождавшей её девочки:
– Куда мы идём?
– Дорога эта ведёт к Москве, – ответила ей Анютка.
– Боюсь я в Москву-то идти, Аннушка, боюсь. Неровен час, князя Ивана в Москве повстречаем. Ведь он только и знает, что по ней гоняет… любит он по увеселеньям разъезжать. Увидит, ну и пропала я.
– И что ты, Маруся! Москва не клином сошлась, авось найдём, где укрыться… Только вот одно плохо: Москва, говорят, деньгу любит, а у меня и гроша нет.
– Зато у меня есть, – с улыбкой ответила ей Маруся.
– Вот и ладно. В Москве с деньгами жить можно. Вот пройдём немного, лес кончится, и придём в деревушку Климово; там подрядим мужика, он нас духом до Москвы довезёт, благо у тебя есть деньги.
– Ох, Аннушка, милая, а вдруг мы попадёмся навстречу твоему отцу?
– Не бойся, не попадёмся: тятька пошёл совсем в другую сторону, я видела, – успокаивая Марусю, проговорила Анютка.
Молодые девушки дошли до деревушки Климово и там подрядили мужика Вавилу довезти их до Москвы.
Маруся закутала голову в большой платок, чтобы её не узнал кто-либо, и благополучно доехала с Анюткой до Москвы. Однако к своей бабке она не решилась ехать, а остановилась невдалеке от хибарки Марины, на постоялом дворе, которых на Тверской-Ямской было много, в отдельной каморке.
В первый и второй дни ни Маруся, ни Анютка никуда не выходили из своей каморки, боясь выйти на улицу, чтобы не встретить князя Ивана Долгорукова. Наконец, на третий день Маруся решилась послать Анютку к бабушке, рассказав ей, как найти её хибарку.
Нечего и говорить о радости Марины, когда она услыхала, что её внучка живёхонька, и узнала, где та остановилась. Тотчас же в сопровождении Анютки она отправилась на постоялый двор.
Радостна была её встреча с внучкой; последняя рассказала всё происшедшее с ней и закончила словами:
– А всё же, бабушка, домой мне возвращаться нельзя.
– Почему же?
– А князь Иван Долгоруков?
– Его теперь бояться нечего. Князь Иван Алексеевич никакого зла тебе не сделает.
– Как, бабушка? Ведь он в неволе меня, ровно свою холопку, держал.
– Теперь этого, Маруся, не будет. Князь Иван много сокрушался, когда услыхал, что ты тайком ушла из его лесных хором.
– А ты как про то узнала? – с удивлением спросила Маруся.
– А ты погоди, я тебе всё расскажу, вот как домой придём. Говорю, ничего не бойся.
Маруся согласилась переселиться к бабушке и вскоре была уже в хибарке старухи.
Действительно, Долгоруков навестил Марину. Дело в том, что Гаврила Струков, рассказав Храпунову об исчезновении своей дочери и Маруси, счёл необходимым очиститься от всяких подозрений и известил о своём «горе» князя Ивана Долгорукова. Тот был поражён этим обстоятельством, предвидя, какой тяжкий удар нанесёт оно Храпунову, и приказал произвести розыски по всем окрестностям Горенок, а сам поспешил посетить Марину, надеясь, что Маруся вернулась к ней. Увы! Её там не было; к тому же старуха накинулась на него с горькими жалобами и причитаниями, обвиняя его в гибели её любимицы. Долгоруков искренне огорчился этим исчезновением своей названой сестры, пообещал старухе найти её внучку, а вместе с тем не преминул сказать, что ему известно о любви Маруси и Храпунова и что он наградит красавицу девушку приданым.
Марина, знавшая тайну рождения внучки, приняла это обещание как должное, но, конечно, решила скрыть от Маруси его истинное значение.
Теперь Марина сообщила об этом Марусе, по возвращении её в родной дом.
– Сам князь Иван был у меня – вчера был и нонче утром заезжал. Добро он задумал для тебя, Маруся, сделать.
– Какое добро?
– Хочет под венец тебя с Лёвушкой Храпуновым снарядить и приданое большое дать.
– Что он за родич мне? Ни в приданом, ни в его заботах я не нуждаюсь и видеть его не хочу, – сердито проговорила Маруся. – И не пойму я тебя, бабушка! Давно ли ты мне говорила, чтобы я боялась Долгоруковых, что они – мои враги, а теперь говоришь…
– А теперь я говорю, Маруся, что не след тебе бояться Долгоруковых, а также не след отказываться от приданого; от добра не отказываются.
– Бабушка, милая, я не понимаю, ничего не понимаю!
– Придёт время, Маруся, поймёшь, всё поймёшь!
