Ознакомительная версия.
– Пустое! Вздор, ваше высочество. Вам и думать не надо о том!.. Позвольте себе отстранить все возражения вашего высочества. Англия за честь почтет принять вас как принца д'Артуа и вдвойне – как друга русской императрицы. Король Георг никогда не пойдет против нас. Я вас уверяю. И не без оснований… Там будет сделано для вас все, что ни пожелает государыня.
– Но парламент… министры… Они в Англии несколько в иных отношениях к короне, чем здесь, в стране счастливого самодержавия… Конституция…
– Фу, какое избитое… простите… даже пошлое слово, ваше высочество! Вам ли, правнуку Людовика XI, Людовика Святого и других, думать о подобных пустяках? Парламент – это для толпы… Для успокоения черни. А высшая политика делается не грубыми руками этих торгашей из нижней палаты… Наконец, у нас там есть свой министр, князь Семен Романович Воронцов… Он немножко опустился и распустился там, среди «свободных британцев». Но вы передадите ему от моего имени… прямо от меня все, о чем мы сейчас решим. И посмотрел бы я, как это не будет сделано в полное ваше удовлетворение. Полагаю, это должно вас устроить, ваше высочество.
– О, если так… Если вы говорите, ваше сиятельство…
И оба глубоких политика стали заниматься обсуждением подробностей дальнейшего образа действий. Как раз в это время доложили о приходе принца де Линя и маркиза Эстергази, которые тоже вступили как бы в свиту фаворита, ожидая от него великих и богатых милостей. Особенным усердием отличался князь Эстергази.
– Вот кстати! Проси, проси, конечно! Вы не против, ваше высочество? Мы с ними и приступим к работе, так сказать, viribus unitis…[18] Ха-ха-ха… О, пусть берегутся эти все голоштанники, люди долин и гор, все эти масоны и цареубийцы! Мы им дадим себя знать!..
* * *
Екатерина на своей половине сейчас тоже сидела не одна.
Сказавшись больной, она забавлялась с маленьким Эстергази, мальчиком лет девяти.
Миловидный, с живыми мышиными глазками, ребенок был очень развит для своих лет. Но больше в дурную, чем в хорошую сторону. Бледное личико и синие подглазины были бы подозрительны для родителей, более внимательных к детям, чем чета Эстергази. Мальчик любил впиваться поцелуями в губы и грудь красивым молодым фрейлинам, окружающим Екатерину. Его собственная гувернантка сама отдавала ему крепкие поцелуи и по ночам часто приходила наведываться к постельке мальчика, хорошо ли ему спать…
Преждевременная испорченность и извращенность сквозила, несмотря на усиленно наивный и ребячливый тон, какой усвоил себе этот маленький актер. Екатерина видела все. Но ее забавляло в ребенке и проявление ранних страстей, рафинированная чувственность, свойственная старинным расам, и способность мальчика твердо вести внушенную ему роль.
Сама актриса по натуре, она ценила дарование, где бы и в чем оно ни проявлялось.
Сначала князек пел ей слабым, но верным и приятным голоском народные двусмысленные песенки своей родины и соблазнительные куплеты салонных романсов. При этом мимика и движения худенького тельца, полные наивного, бессознательного цинизма, поясняли недосказанный порою смысл стихов…
– Да ты прелесть что за обезьянка! – хохоча от души, крикнула ему Екатерина. – Я тебя каждый день буду ждать… Приходи, будем друзьями… Ну, теперь пой песню ваших голоштанников…
– Слушаю, ваше величество.
Мальчик взъерошил себе длинные завитые волосы, нахмурил брови и, подражая грубым народным голосам, старался побасистее запеть заказанную песню:
Ga ira! ga ira!..[19]
Резкий, зловещий припев прозвучал в покоях самодержавных государей Севера каким-то тайным предзнаменованием…
Даже слабый голосок ребенка получил особую звучность и выразительность, как будто князек перенесся к той минуте, когда впервые прозвучала эта боевая песня в его розовых, сквозящих аристократических ушах и врезалась там навсегда.
Дальше полились слова, звучит вызывающий, зловещий напев…
Величавый, лет сорока, человек в роскошном французском кафтане и кружевном жабо, очень моложавый на вид, показался на пороге комнаты, дверь которой раскрылась без предварительного доклада, согласно данному заранее приказанию императрицы.
Императрица Мария Федоровна
Вошедший сделал большие глаза, услышав мятежный напев в таком неподходящем месте, но сейчас же овладел собой и низким поклоном приветствовал хозяйку, которая протянула ему радостно обе руки.
– Входите, входите, милый Шуазель. Я вас жду. А пока от скуки забавлялась этим очаровательным парижанином… Садитесь. Сюда, ближе. Поболтаем… Его я сейчас отпущу. Ступай, мой князек. Кланяйся своей мама и своему папа и скажи, что я приказала приводить тебя каждый день, с утра, когда сам пожелаешь. Мы тут будем петь, играть… У меня найдется немного игрушек… Словом, думаю, тебе не будет очень скучно со старухой-бабушкой… А?
– Я буду счастлив, ваше величество… Мама сказала, ваше величество…
– Не величай меня, дитя. Зови просто бабушкой, как звали мои родные внуки, когда были такими, как ты, и тоже каждый день прибегали сюда возиться, «помогать» мне в моих работах, для чего проливали чернила и путали исписанные листки. Ты гораздо благовоспитаннее моих великих князей, как я вижу… И мы с тобой поладим… Целуй меня и ступай…
– Кланяюсь вам, бабушка, ваше величество… Я порадую папу и маму, бабушка, ваше величество. – Вдруг, состроив печальную рожицу, сказал князек, вспомнив, что ему было поручено из дому: – Папа сегодня был очень сердит. Пришли разные люди с бумажками… Требовали денег… А у папы ни одного су… А мама плакала, что завтра на приеме у вас, бабушка, ваше величество, ей придется быть в старом туалете… Никто не хочет шить нового без денег… И они приказали не говорить этого вам, бабушка, ваше величество… Но мне жаль моих милых папа и мама, – совсем плаксиво запричитал мальчик. – И я сказал… Потому что все говорят, ваше величество, бабушка, очень добры и помогаете в несчастии честным людям… И Бог за это посылает вам много денег и войска, бабушка, ваше величество… Только не надо говорить папе, что я все это говорил вам!.. – бойко отрапортовал свой урок мальчик и смотрит на «бабушку».
Екатерина, заливаясь веселым смехом, только делала знаки Шуазелю де Гуфье, который тоже улыбался, но далеко не так весело, как Екатерина.
– Ну, хорошо. Молодец. Ничего не забыл. Скажи папе и маме, что ты мне ничего не говорил. Но я сама помню и постараюсь позаботиться о карманных деньгах твоего папы и о туалетах мамы… Иди, милая обезьянка. Завтра жду!..
Поцеловав пылающее от волнения и удовольствия личико мальчика, она столкнула его с колен, куда он как-то незаметно взобрался и прижался к высокой, еще упругой груди названой бабушки.
Мальчик отвесил придворный церемонный поклон, другой, вдруг поскользнулся на паркете, потерял равновесие и, стараясь не упасть, сделал напряжение всем телом. В ту же минуту послышался не совсем принятый в обществе звук. Мальчик окончательно сконфузился и кинулся к дверям.
– Стой, стой… Ничего, не стыдись… Все, что естественно, в том нет греха…
Но мальчик уже скрылся за дверью.
– Это прямо умора. Все-таки малышу пришлось издать хотя бы один натуральный звук – против воли! – хохоча проговорила Екатерина.
Гость, покинув свой чопорный, светский вид, тоже не выдержал и громко стал хохотать:
– Ваше величество, вы… вы обаятельны… Вы неподражаемы! Вы Цирцея…
– Тысячу первый раз слышу этот самый комплимент! О, если бы я лучше была нимфой Калипсо, вечно юной, никогда не стареющей телом, как не стареется моя неугомонная душа… Мое слабое женское сердце… Но об анатомии потом. Надо сначала немного потолковать о делах. – И, меняя тон, она просто, серьезно заговорила: – Завтра день прощаний… Принц, конечно, ждет не одной почетной шпаги, которую я ему поднесу… Для войны нужно солдат. Для солдат необходимы маркитантки во всех смыслах. Для маркитанток нужны деньги – и трижды деньги. Порочный круг, из которого принцу пока не удалось выскочить… Он посматривал все время мне в руки, хотя ничего и не говорил… Я без слов поняла благородную грусть милого принца. Готова сделать, что могу. И сейчас скажу вам, что именно. Дела России и мои вы знаете. Я с вами откровенна, как с моим другом, которого знала и любила еще до личной встречи… Граф Сегюр, показав вашу депешу из Константинополя, сразу убедил меня, что маркиз Шуазель не только верный слуга Франции, но и преданный, а главное, бескорыстный друг моей империи, значит, и мой! Я давно хотела это вам высказать, доказать… И наконец, случай, хотя далеко не радостный, дал мне эту возможность… Вы у меня. И с вами говорит не императрица, а женщина, расположенная, уважающая, очарованная и вами лично, и вашим благородным характером… Так буду говорить прямо. Денег у нас сейчас мало. Что есть, надо приберегать. Европа всколеблена. Буря из Парижа, от полей прекрасной Франции грозит промчаться по целому миру, задеть и нас… Следует быть готовым ко всему… Все-таки графу д'Артуа теперь же я прикажу выдать сто тысяч ливров. Потом надеюсь выслать еще столько же, если не вдвое… И все силы пущу в ход, чтобы лига осуществилась и скорее вернула трон Франции ее законным государям.
Ознакомительная версия.
