Лагерь гудел: пастухи и воины точили оружие, осматривали седла, кормили и поили лошадей.
Обстоятельства сложились так, что у огузов не было никакой надежды на победу. И все же кочевники, которых с трех сторон охватывали скалы, а с четвертой — противник, суеверно думали о спасении жизни.
Шатер Онгона стоял на сопке. Отсюда хорошо было видно ущелье, усеянное войлочными юртами. Воевода сидел на подушке, как в седле — ровно, легко, чуть откинув плечи. Величественным движением он снял шлем, давая всем понять, что в это тяжелое время забыты все ссоры и обиды, и что сегодняшний совет почти семейное мирное совещание.
Каждый из присутствующих обнажил бритую, удлиненную голову.
— Все ли в сборе? — вскинув голову, спросил Онгон. — Мы просим всевышнего осенить нас самым мудрым решением, — добавил он, протягивая руки к небу.
Все склонили головы, быстро шевеля губами.
— Сегодня все наши роды должны решить свою судьбу. Прошло двадцать дней с тех пор, как мы, оберегая жизнь и честь народа, уходим от врага. И видит небо, мы не виноваты в предстоящем кровопролитии…
Незаметно, почти у самой стены шатра в это время остановился дервиш абу Муслим. Он легко провел по шелковым струнам рукой и высоким, задушевным голосом затянул привольную степную песню. Переходя от места к месту, старик незаметно подошел к груде добра, уложенного в ковры… И стоило только ему проскользнуть в приоткрытый проход шатра, как знатные гости опустили чаши, ножи… Все затихли, раскачиваясь из стороны в сторону в такт песне.
А старик, прикрыв глаза и выше завернув правый рукав халата, напевал все громче. Он пел о хане вольных степняков — Огузе, который однажды, находясь на охоте, нашел золотой лук и три стрелы…
— Умные дети всегда должны слушать своих родителей. И до седин кланяться своим предкам, — так закончил певец свою воинственную, сердечную песню.
Многие из присутствующий на совете поняли тайный замысел певца. Понял это и Онгон.
А певец, вольный, как ветер, голосом сильным и звонким продолжал рассказывать о великом предке пастухов.
— Огуз-хан, найдя золотой лук, передал его старшим трем сыновьям, а стрелы — трем младшим сыновьям. Он приказал им, чтобы все племена, которые произойдут от сыновей, и потомки их составили правое крыло войска. Остальным — младшим, тем, кому дал хан Огуз стрелы и назвал их «Уч-ук», он поручал левое крыло… А так как правая рука выше, — пел старик, — то стрелы должны быть у лука посланниками. В каждую сторону лук направляет стрелы, свистом пугающие всех врагов наших. Летят золотые стрелы наших тюменей, и все двадцать четыре рода должны одерживать победы!..
— Эй, кто там! — крикнул Онгон. — Введите того, кто всколыхнул мое сердце.
Два телохранителя, осторожно подхватив под руки старика, почти внесли его в шатер и опустили перед ханом.
Старик низко опустил бритую, повязанную платком голову и прижал руку к сердцу.
— Какого ты рода? — спросил бек, подавая старцу чашу свежего кумыса.
— Я сын своего народа, мой господин. Моя мать — степь, отец — свободный ветер. А песни мне пели и передали табунщики, вскормленные молоком вольных кобылиц!..
— Не перепутал ли ты дороги, остановившись у ханского шатра?
— Все дороги ведут в священные дали загробной жизни, мой господин, — гордо ответил абу Муслим. — Гонимый вечным ветром поисков нового, я был там, где великий Джейхун разливается в широкий Оксиан (Оксиан — Аральское море). И пел песни огу-зам, сеющим ячмень и просо.
— Что не дает тебе, почтенный старец, покоя на этой просторной земле?
— Еще вчера в народе прошел слух, что на каменном взгорье, в шатре, где стоит знак Онгона, соберется совет мудрых, чтобы решить судьбу четырех тысяч огузских шатров. Послушай, абу Муслим, сказал я себе. Твои глаза видели много перед тем, как надеть плащ дервиша. Тебя покрыла пыль тридцати государств, ты видел священные стены Каабы… Ты познал тайны зиндана султана султанов и сумел подобно мокрице ускользнуть из крепких рук палача, ища спасения среди вольных огузов.
— Ты посягал на жизнь сельджукида из Мерва?
— Нет, хотел чтобы восторжествовала истина. А к твоему шатру, мой господин, я пришел и спел песню, чтобы напомнить совету мудрых о величии наших славных дедов. И если я мог усилить в ваших сердцах стремление к победе, то считаю, что сегодняшний день был дарован нам самим аллахом!
Присутствующие заволновались, сверкнули клинки ножей.
— Смерть врагу!
— Смерть султану Санджару!
— Да придет к нам победа в завтрашнем сражении!
— Будем достойными своих предков!
В это время Джавалдур шепнул абу Муслиму:
— Если светлейший желает увидеть спасенного им юношу, нашего славного воина Ягмура, он найдет его на склоне холма, у коновязи.
Дервиш осторожно прополз между разгоряченными воинами и скрылся за тяжелым пологом шатра, где все яростнее раздавались боевые кличи и звенело боевое оружие.
— Впереди горы. По бокам — горы. Идти дальше некуда!..
— Надо драться!
— Но тогда мы можем потерять сотни тысяч овец! — загудели те, кто сидел ближе к беку.
— Один Чепни хочет воевать, чтобы закрыть дыры в своей рваной кибитке.
— Тише, доблестные! — пытался приостановить родоначальников бек. Но шум все нарастал.
— Вах, смотрите на него! Он боится выглянуть из-под одеяла своей толстой жены!
— У султана Санджара втрое больше войск! Он уничтожит нас, как стадо баранов, — разливая напиток, приподнялся Онгон. — Надо быть глупцом, чтобы поднять меч против могучего Санджара.
— Твой совет — горсть навоза! — обиделся его сосед Чепни. — Ты всегда был трусом. Только острый меч спасет нас!
Совет разделился надвое: те, кому не хотелось терять большие отары овец, стояли за то, чтобы просить прощения и милости у султана. Другая, меньшая сторона, настаивала на дерзком, неожиданном наступлении.
— Что скажешь ты, наш мудрый Джавалдур? — кое-как успокоив споривших, обратился Чепни к закаленному воину.
Старик подобрал широкие полы бархатного халата и не сразу ответил, прихлебывая чай из пиалы и пристально глядя на бека.
— В битве с эмиром Зенги находчивый Кумач не ждал врага, а нападал первым. Кто-то говорит здесь о переговорax… Послать послов — тратить время. Наши посланники уже падали к ногам султана. Результат вы все знаете. Сейчас волк крадется к стаду не за куском мяса: он хочет рвать зубами и наслаждаться нашей кончиной.
— Аи, мы не бедный народ! Если пытались откупиться два раза, то почему не попробовать в третий? — вскричал Онгон, со всего размаха вонзив нож в ковер.
В ответ Чепни сверкнул глазами и дернул подстилку, на которой стоял Онгон.
— Чтобы ты и весь твой род подохли! — выругался Чепни. Еще минута и быть бы драке. — Не унижаться, а в бою добывать себе свободу! Вот наша задача. Да поможет нам небо, оградит от беды.
Нукер ударил по щиту. Резкий звон меди оглушил присутствующих.
— Хорошо, — согласился Джавалдур. — Пусть будет так, как решит совет старейшин. Но при всех случаях огузы должны готовиться к битве. Окружим боевой лагерь кибитками. Пусть каждый огуз готовится к бою.
— Обидим и озлобим Санджара, — гнусаво прохрюкал Онгон. — Надо выдать убийцу сына Кумача. Заплатят хороший выкуп… Добавим выкуп к тому, что мы приготовили в подарки, и отдадим все могучему султану.
— Твое счастье, что мы на военном совете, — пригрозил горячий Чепни кулаком. — Я бы познакомил тебя с этой длинной плетью.
Нукер, призывая к порядку, еще сильнее ударил по щиту.
— Утром, — не сдавался Онгон, — все женщины и дети пусть выйдут из стойбища и скажут воинам султана наше согласие на мир.
— Мы покроем себя презрением и позором. Потомки нас проклянут! — вскочил с ковра и схватился за оружие Чепни. — Лучше мой род разобьется о скалы, но не послушается трусливой собаки. Огузы! — крикнул он. — Ваши имена хотят облить позором! Почему вы молчите? — Чепни замахнулся плетью на улыбающегося Онгона.
Джавалдур тихонько отвел его руку в сторону.
Ягмур сразу же узнал абу Муслима, обнял его и прильнул щекой к его груди. Он принялся угощать странника жирным мясом, но изможденный дервиш отломил кусочек сухого чурека, пожевал его коричневыми остатками зубов и запил холодной водой из тыквы. Юноша и дервиш уединились за холмом и долго разговаривали.
— Крепись, богатур, ибо новость, которую я скажу тебе, может заставить плакать слезами радости, — прошептал дервиш.
Ягмур насторожился.
— Что за новость, мудрейший?
— Мне велено передать тебе….
— Аджап! — сразу же догадался Ягмур.
— После того, как ты видел ее на стенах Самарканда, горбун увез девушку в горы. Исмаилиты упрятали ее в дальние кочевья.
