чистил, — нравоучительно говорил кавалер. — Ибо от коня часто будет зависеть ваша жизнь в бою. Я рад, что господин Максимилиан с вами строг.
Юноши всё понимали, они соглашались, кивая головами.
— Вы пейте пиво, господа, — продолжал разговор Волков.
Братья Фейлинги брали большие кружки, младшему, Курту, так пришлось брать свою двумя руками, чтобы сделать глоток.
— А господин Увалень вам не докучает?
— Нет-нет, мы его любим, он добр и очень могуч, — сказал Эрнст.
— Да. Добр, но много ест и сильно храпит, но всё равно мы его любим, — говорил младший. — И ещё мы любим кавалера фон Клаузевица.
— Да, его тоже любим, он учит нас фехтовать.
— Господин Георг — лучший фехтовальщик. И не жалеет времени на то, чтобы учить нас, — добавлял Эрнст воодушевлённо.
После того как вчера на встрече весь пыл слетел с тех храбрых господ, когда Клаузевиц сказал, что примет вызов вместо Волкова, слова молодых братьев вовсе не казались ему пустым детским восхищением.
Он, кстати, ещё собирался поговорить об этом его поступке с молодым рыцарем, вчера от радости ему было не до того.
— Я рад, господа, что вам всё нравится, а теперь я хотел бы поговорить о другом.
— О чем же, кавалер? — спросил Эрнст, причём оба юноши сразу насторожились.
Волков помолчал, он понимал, что его дальнейшие вопросы, возможно, будут несколько бестактны, но он хотел знать как можно больше по делу, которое его интересовало:
— Господа, мне недавно стало известно, что дом Фейлингов ведёт какую-то старую тяжбу с домом Маленов. Вам что-нибудь известно о том?
Братья в который раз переглянулись, и старший стал рассказывать:
— То старый раздор. Старая распря из-за Хлиденских холмов. Говорят, граф, дед нашего нынешнего графа, уступил большую землю на северо-востоке от Малена городу после проигранной войны, а наш дом те земли у города выкупил, а графы говорят, что те земли мы забрали бесправно, так как документов на передачу земли в Мирном договоре между городом и графом нет, они утеряны. А герцог эту тяжбу судить не желает. Ему и город дорог, и граф родственник. Как ни рассуди — всё обиженные будут.
Волков удивлялся осведомлённости юноши и, всё запоминая, спрашивал ещё:
— И что же, богаты те земли?
— Богаты, пахотной земли там мало, едва ли двенадцать десятин будет, но есть луга хорошие. Да и через всю землю идёт большая дорога на северо-восток. У нас там две кузни, три постоялых двора и трактира, и все берут пиво с нашей пивоварни, и припасы все наши, мельницы две штуки, есть коровьи фермы и сыроварня, и конезавод, мы так за год прошлый тридцать коней и меринов для городской управы выставили. Всё с большой удачей в серебре.
— А мужики? Сколько у вас там мужиков?
— Дворов двести, но все вольные, крепостных нет.
Двести дворов, конезавод, фермы, кузницы вдоль дороги. Да, земля, кажется, та и вправду была хороша, да и не стал бы молодой граф заводить распрю ради земли бросовой. Хотя может…
Он ещё спрашивал братьев Фейлингов, и те ему говорили без утайки всё, что знали про эту старую распрю. И кавалер всё отчётливее понимал, что в этой своей вражде с графом и местными сеньорами, что непременно станут на сторону графа, придётся ему искать союзников среди знати городской. А вот как они его встретят, он уже и так в немилости у герцога, нужен ли городу такой обременённый сварами и войнами союзник? Это был вопрос.
Вскоре, узнав всё нужное, он отпустил братьев от себя. И младший брат, выпивши всю кружку пива, из-за стола выходил на ногах нетвёрдых.
Эти тяжкие думы были не последними его тяжкими думами; помимо вдруг появившейся нелюбви молодого графа ещё ему не давала покоя смерть кавалера Рёдля в его земле. Чёртов зверь. Он всё, всё портил. Разбей ты хоть десять раз свирепых горцев на своих границах, но если в твоих пределах гибнут столь известные турнирные бойцы, то какой же ты сеньор? Впрочем, известно какой — плохой. Который по скудоумию или по небрежению не может навести порядок в земле, данной ему в прокорм. Может, такому сеньору и земля не нужна? Не по силам ему быть владетелем.
Чёртов зверь!
Одно дело разорванный бродяга. Бродяга? Да хоть целое небольшое кладбище бродяг, что было за хижиной монаха, даже пропавшие дети, да и сам монах беспокоили всех меньше, чем всего один, но благородный и известный человек. Волкову уже один раз припомнили его, а сколько раз ещё будут припоминать? В общем, со зверем надо было кончать:
— Максимилиан.
— Да, кавалер.
— Седлайте коней, вы и Увалень едете со мной, — сказал кавалер и, чуть подумав, добавил, — и просите господина Клаузевица ехать со мной тоже.
— Далеко ли нам ехать? Брать ли с собой съестное?
— Нет, доедем до замка соседа, хочу знать, как там барон фон Дениц, жив ли, нет ли, к ужину будем дома.
Максимилиан поклонился и ушёл исполнять приказание, а Волков звал дворового, чтобы помог одеться в дорогу.
Они ехали по известной дороге на запад. Через брошеную хижину монаха к старому, но ещё крепкому замку Балль. В этот день было не так холодно, как в прежний раз, но декабрь есть декабрь. Ветер есть ветер, а горы, что за рекой в двух днях пути отсюда, есть горы. В общем, зимой даже несильный ветер с гор несёт вовсе не свежесть. И уже вскоре ногу ему крутило, как обычно. Казалось, давно нужно к тому привыкнуть, а оно всё не привыкалось. Он остановил коня, пропуская вперед Увальня, а сам стал растирать ногу. Когда с ним поравнялся фон Клаузевиц, Волков заговорил с ним:
— Вам нравится мой вороной трёхлеток?
— Это тот, которого вы редко ставите под седло? — в свою очередь спросил рыцарь.
— Да, тот, которого я берегу.
— Мало у кого есть такие кони, — отвечал фон Клаузевиц. — Любому такой конь будет по душе, даже пусть то граф.
Кусты тут были не часты, место шло чуть в гору, и они поехали бок о бок.
— Теперь тот конь ваш, — сказал Волков.
Георг фон Клаузевиц удивлённо уставился на кавалера:
— Кавалер, в том совсем нет нужды, я и своим конём доволен. Он у меня не так быстр, но весьма вынослив и характер имеет не трусливый, и при этом покладист.
А Волков, словно не слышав этого, продолжал:
— Я его берёг, на войну никогда не брал, думал оставить его на племя и приглядывал хороших кобыл. Но раз уж вы вызвались быть моим чемпионом, придётся
