возразил ему ничего на это. Хотя многие из тех, что собрались сейчас вокруг него, принимали в своё время Димитрия за государя. В том числе и он сам, князь Дмитрий.
– И держаться надо шведского королевича! – заключил он. – Как было решено ещё в Ярославле!.. Без государского сына нам не устоять!
Волконский молча покивал головой, соглашаясь с ним. Он, князь Григорий, просидев в Кремле последний год в осаде, так и не поколебался в своём мнении насчёт государя. Для него было всё равно, кто будет государём: Владислав или шведский королевич. У него уже не раз были разговоры об этом с теми же Фёдором Шереметевым и Ромодановским. И все они пришли к одному и тому же: на Москве должен быть государский сын. Природный государь… И в этом он сходился с Пожарским. Отличие было только в том, что Пожарский не мог даже представить Владислава царём на Москве после того, что сделали поляки с Москвой, с государством…
Толпа вокруг них стала расти. Затем она распалась. Заспорили мелкими кучками. Схватились в споре по двое, по трое…
Князь Дмитрий, увидев споривших, разделившихся кучками, подумал, что снова всё пошло в раздор.
Но все быстро успокоились, когда их пригласили в Грановитую палату.
* * *
Несколько дней прошли у Пожарского и Трубецкого в советах с воеводами и атаманами. Без них, без атаманов, своих приближённых, Трубецкой ничего не решал. Пожарский не удивлялся этому. О Трубецком ходили всякие слухи: что над ним, мол, верховодил тот же Заруцкий. Не уважал его и Ляпунов. А сейчас он оказался под каблуком у своих же атаманов. Но с Трубецким, несмотря на это, считаться приходилось. За ним шли казаки, атаманы. Их было много. Хотя они-то, казаки, больше всего беспокоили Пожарского, когда он задумывался об избрании государя. И он уже не раз говорил с тем же Кузьмой о том, как бы уменьшить влияние казаков на это дело. Опасался он их. Уж больно много их собралось в Москве. С ним, с Кузьмой же, он находил понимание в этом.
– На том стоим, как было решено «всей землёй» в Ярославле! – говорил уже не раз он в присутствии Кузьмы.
И тот соглашался с ним.
И так проходил день за днём их будничной приказной жизни по устройству государства.
– Дмитрий Михайлович, тут из Новгорода прибыл посланец. Всё с тем же, – сообщил как-то Кузьма.
Сказано было это со смыслом: они давно ожидали от новгородцев сообщения о королевиче Карле Филиппе.
– Давай, принимаем его немедленно! – забеспокоился Пожарский. – Ты что молчал-то об этом? Ну, Кузьма, ты даёшь!.. Надо позвать и Трубецкого! Дело общее! Земское!
Кузьма распорядился. К Трубецкому послали гонца. Но тот отказался ехать к Пожарскому. И всё из-за того же местничества: считал его ниже себя, говорил, чтобы он приезжал к нему. На этом уже не раз были у них столкновения. Затем он всё же уступил, но приехал не один, явился с атаманами. Пришли и воеводы Пожарского. Все долго и шумно рассаживались по лавкам.
Только после этого ввели в палату посланца. Тот оказался молодым человеком среднего роста, подтянутый. Кафтан и шапка из сукна среднего качества сидели на нём ладно. Вошёл он вместе с приставом.
– Боярский сын Богдан Дубровский с грамотой от митрополита Исидора! – вежливо, с достоинством представился он.
Вынув из кожаного чехла грамоту, он подал её Юдину. Дьяк, приняв её, передал Пожарскому. Князь Дмитрий положил грамоту на середину стола, между собой и Трубецким. Так он подчёркивал этим, что они сообща вершат дела.
Спросив посланца о дороге, как доехал, хорошо ли, он пригласил его сесть на лавку, в стороне. Тот сел.
Князь Дмитрий кивнул головой Юдину. И дьяк, взяв грамоту, стал зачитывать её.
Митрополит сообщал последние новости о шведском королевиче. Тот-де уже выехал из Стокгольма и на днях, мол, будет в Выборге.
– Скорее бы! – воскликнул кто-то из воевод.
Дьяк, зыркнув сердитым взглядом на крикуна, дочитал до конца грамоту, положил её обратно на стол, между Трубецким и Пожарским, отошёл к своему месту и сел.
Гонца отпустили: чтобы не было чужих при обсуждении этого известия.
– Что он тянет-то! – заворчал Хованский. – А то передумаем с призванием!
– Ты что, Иван Андреевич! – удивился Кузьма этому. – Ещё и против шведов воевать?!
Кузьма был человеком практичным. Разорительна война, бесприбыльна. И ему было непонятно, почему дворяне воюют…
– Не устоим против двоих-то! – с сомнением в голосе произнёс Пронский, покачал головой, о чём-то словно раздумывая.
Пожарский заметил, что с шведской стороны надо устроить мир. В этом он считал целесообразность призвания шведского королевича.
Воеводы и атаманы разговорились.
Пожарский слушал, ждал, когда выскажутся все: может быть, будут и дельные предложения.
– Владислава не выбирать! – вдруг выкрикнул кто-то из атаманов Трубецкого.
Его поддержали другие атаманы, намеренные бороться с польским королём, с его сыном.
Когда это решение сообщили Дубровскому, тот обрадовался. Это то, с чем он тут же хотел отправиться в Новгород, чтобы сообщить тому же воеводе, князю Ивану Одоевскому, и митрополиту Исидору. Но Пожарский велел задержаться ему, пока не будет решен на соборе «всей земли» вопрос о призвании королевича.
* * *
Как-то раз князь Дмитрий встретился со свояком, Иваном Хованским. Они поговорили о походе под Вязьму. Обсудив дела, они перешли к другому.
– Как там Даша-то? – спросил князь Дмитрий Хованского.
– Да ничего. Живёт. Сына растит, Ивана.
– Сколько же ему лет? – соображая, промолвил князь Дмитрий.
– Да уже пять годков. Весь в отца, в Никиту.
Князь Дмитрий засопел… Не одобрял он многого в зяте, в Никите, раньше, в кою пору тот был жив. И сейчас вспоминал его редко.
Князь Иван Хованский, хотя и был старше Пожарского, но за вот это время, под его началом в ополчении, стал уважать его, подчинялся ему без особого над собой усилия.
– Послушай, – начал князь Иван, с чего-то стал серьёзным; он собирался поговорить с ним о важном деле. – Я говорил как-то, по случаю, с Семёном Прозоровским. Многие дворяне, стольники и дети боярские своё слово сказали…
Он остановился, переходя к главному:
– И хотят они видеть тебя на Московском царстве!
Князь Дмитрий сделал отстраняющий жест рукой.
– Постой, постой! – воскликнул Хованский. – Не всё ещё я сказал тебе!
Он помолчал, собираясь с мыслями. Он понимал положение свояка: Пожарский был всего лишь стольником. В родословной, по местнической лестнице, они, Пожарские, не поднимались тоже высоко. Вон сколько за ним тянется местнических тяжб. С тем же Лыковым дело не завершено. Князь Иван понимал также, что ни они, Хованские, ни Пожарские, не идут в сравнение с теми, которые сидели в Кремле, до последнего дня цеплялись за того же Владислава. Голос тех всё равно будет выше, услышан
