вперед, конь завалился в сторону, беспомощно забарахтался. Поток потащил его вниз по течению.
Фарид оказался в воде, но уцепился за повод. Подъездок выгибал шею, пытаясь освободиться от сковывающей движения тяжести, упирался ногами в дно. Окоченевшие пальцы воина слабели с каждым мгновением. Наконец он выпустил ремень из рук. Миг – и кушан понесся вслед за конем. Подъездок самостоятельно выбрался на безопасное мелководье.
Крик Фарида заставил Тахмуреса обернуться. Молниеносно оценив ситуацию, он ударил коня пятками и поскакал вдоль берега за несущимся по волнам товарищем. Отряд помчался следом.
Обессиленный десятник каким-то чудом обхватил валун. Он широко раскинул руки, цепляясь за острые края камня, а буруны били ему в спину, перекатывались через голову, ослепляли и оглушали. Воин отчаянно открывал рот, чтобы не задохнуться.
Тахмурес соскочил с коня, сбросил куртак, затем сорвал висящий у седла аркан. На бегу обмотав один конец вокруг пояса, он скрепил его прочным узлом, а другой швырнул ближайшему воину.
Прыгнул в реку. Рассекая воду широкими гребками, поплыл к валуну. Наконец, ему удалось крепко схватить Фарида за руку. Товарищи вытягивали аркан. Медленно, но верно оба добрались до берега. Обессилевшего и наглотавшегося воды десятника Тахмурес вынес на руках.
Фарида вырвало, потом он долго лежал на боку, откашливаясь, а кушаны молча стояли вокруг. Все понимали, что ему надо просто отдохнуть.
Отлежавшись на земле, Фарид через силу забрался в седло.
– Спасибо, – сказал он командиру. – Ты спас мне жизнь.
Тахмурес улыбнулся.
– А сколько раз ты спасал ее мне.
Никто не бросился догонять сбитого течением коня, его участь была предрешена. Смотреть на разбитое о камни тело никто не хотел. Тем более, что быстро темнело, поэтому кушаны торопились найти место для ночлега.
Показался кишлак.
Вдоль пыльной дороги прижимались друг к другу низкие каменные сакли. Старики с печальными глазами сидели под провисшими тростниковыми крышами на кривых жердях. Заплатив старосте за проход через селение, кушаны попросили продать им грузового мерина и пару мешков ячменя. Пока отряд идет по равнине, кони будут держаться на подножном корму, но в горах без подкормки не обойтись – травы мало, потому что в ущельях еще лежит снег.
Взглянув на предложенную вьючную лошадь, Тахмурес покачал головой – уж больно безобразна: со слабыми вислыми ушами, опущенной нижней губой и желтыми больными глазами. Она казалась старой и изъезженной, а вогнутая спина говорила о плохой выносливости.
Джаст развел руками – других нет, потому что все лошади при деле, пахота в разгаре.
Пришлось навьючить подъездка. Один из воинов держал его на коротком поводу, а двое других, стоя по бокам коня, закинули поклажу ему на спину и обмотали арканом. Затем завели концы аркана себе за плечи, обернули вокруг пояса, после чего, упершись коленом в круп, сильно стянули мешки веревкой. Завязав узлы, отскочили в стороны. Не привыкший ходить под грузом боевой тарпан понесся по кишлаку, то и дело врезаясь боком в саманный забор, чтобы сбросить громоздкую ношу. Пришлось накинуть ему на шею аркан.
Конь остановился, дрожа и тяжело дыша. Наконец он смирился с участью, присмирел, а хозяин вернул его в строй.
– Где еще есть брод? – спросил Тахмурес.
– В фарсахе отсюда, ниже по течению, – ответил староста.
Командир посмотрел назад, в сторону окутанной вечерней дымкой громады Бабаларских гор. Он думал о том, что, если ассакены и перешли Сурхаб, ночь застанет их в пути. Уже стемнело, а значит, враги не сунутся в кишлак, опасаясь отпора.
– Уходите. Утром здесь будут каратели Гондофара. Они накажут вас за то, что вы оказали нам помощь.
Джаст на гортанном наречии обратился к односельчанам. Услышав неприятное известие, те зашумели, потом бросились к домам. Кушан они не винили – ассакены и прежде совершали безжалостные рейды по горным селениям, сжигая дома и вырезая непокорное население.
Отряд прошел еще не меньше фарсаха, преодолев несколько мелких проток, прежде чем Тахмурес нашел подходящее место для лагеря. Река приблизилась вплотную к скалам, так что, вздумай противник напасть ночью, ему придется подбираться к лагерю по узкому проходу между руслом и отвесной стеной. Вряд ли ассакены настолько беспечны, чтобы лезть сюда в темноте. Тем более, что шум приближающихся всадников будет хорошо слышен на расстоянии. Даже если они обмотают копыта коней кожей.
Он лежал под шкурой, положив голову на хурджун, и прислушивался к звукам ущелья. Лошади спокойно паслись, отыскивая на берегу стрелки горной осоки. Монотонно шумел поток. В воздухе шуршали крыльями летучие мыши.
Прямо перед собой Тахмурес видел едва различимую фигуру часового. Свет молодого полумесяца – и так скудный – терялся в глубокой теснине. Лишь яркое звездное небо освещало реку, от которой исходило слабое серебряное свечение.
«Все-таки Гондофар решил не отпускать меня живым, – думал он. – Правду говорят – пока барабан не загремит, мертвец не появится на поверхности воды. Хитрец! Лишь слухи о смертельной болезни отца заставили его открыть истинное лицо. Сначала я, потом Куджула? Мы последние из рода Кадфисов. Отец слаб, наложницы не успеют родить ему новых сыновей. После его кончины в Кушаншахре воцарится неразбериха, которой ассакены воспользуются, чтобы напасть на ослабевшее от внутренних раздоров царство».
Он снова вспомнил брата. Ему стало жалко Куджулу – молодой, неопытный, ни разу не побывавший в настоящей схватке. Если старшему суждено сгинуть в дороге, сможет ли младший спастись, а потом еще и возглавить племя?
Внезапно Тахмурес вздрогнул, ясно различив на только что пустом берегу какую-то фигуру. Приглядевшись, он понял, что это ребенок. Мальчик с замотанной платком головой спокойно сидел у воды в нескольких шагах от него, играя в камешки.
«Кишлак далеко, – подумал кушан, – что он здесь делает ночью?»
Он резко сел. Ребенок повернул голову. Его лицо казалось мертвенно-бледным, почти белым. Такими же были и глаза – безжизненными, блеклыми. Тахмуреса поразила неестественно длинная шея. Прямо над кушаном громко захлопали крылья, и по ущелью разнесся тоскливый крик сыча. Он дернул головой, отвлекаясь на шум, а когда снова повернулся к мальчику, то никого не увидел.
Тахмурес вскочил, краем глаза заметив, как вместе с ним вскочил часовой.
– Что случилось? – шепотом спросил тот, чтобы не разбудить отряд.
– Ничего… Так, померещилось… – буркнул командир, потом снова опустился на землю.
Остаток ночи он провел в липкой дреме, лишь перед рассветом провалился в глубокий кратковременный сон, из которого его вывели собиравшиеся в дорогу товарищи.
Глава 5
Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Хаурватат
Мирра пришла рано утром, чем-то сильно
