— Неупадюха. Ну, чё ты «упадюхой — то» заделался?
В ответ из-за шкуры раздался не то короткий стон, не то протяжное сглатывание, а уд, в руках Зорьки, превратился в упругую дубину…
— Заря, мать твою, прекрати, — раздался вопль отчаяния откуда-то из далека, как будто какая-то баба орала со двора землянки.
Всё вокруг резко пропало. Землянка, её подруги, бабы с мамой, вообще всё. Пропала радость, лёгкость и взамен им навалилась жуткая головная боль, жжение левой половины лица, текущие слёзы и не человеческая тяжесть во всём теле. Она осознала, что где-то лежит и что ей холодно. Всю трясло. Веки были настолько тяжёлыми, что никакой силой не открывались. Она пыталась, очень, но ничего не выходило. Наконец правый глаз открылся узкой щелью, но кроме тусклого света она ничего разглядеть не могла. Мешали слёзы, заполнившие глаз и не желающие вытекать. Она попыталась наклонить голову на бок и это ей с трудом, но удалось. Голова качнулась и завалилась на право. Слеза вытекла по щеке, но вернуть голову в исходное состояние она уже не смогла. Зорька увидела маленькую, буквально крошечную землянку. Нет, даже не землянку, а нору какую-то. Нора была завалена сеном, на котором, похоже, она и лежала. Было душно.
Тут перед глазом появилось лицо бабы. Зорька прищурила глаз, чтоб сфокусировать зрение и узнала её. Это была Онежка.
— Всё, успокойся, — старалась как можно мягче, успокаивала она Зорьку, — не трать силу. Она тебе ещё пригодится. А будешь меня ею калечить, брошу тебя здесь в яме к собакам лысым и подыхай тут.
— Где я? — прошептала Зорька, даже не шевеля губами.
— На ка, попей отвару, — в место ответа потребовала знахарка.
Только тут Зорька поняла, как она хочет пить. Она почувствовала, что её тело просто высохло изнутри и абсолютно пустое. Онежка одной рукой приподняла голову, другой поднесла чашку к губам. Во рту всё пересохло, и живительная тёплая влага в буквальном смысле слова жизнью окропила мёртвое тело. Сначала смочила губы и язык. Ожила челюсть, но резкая боль в щеке, заставила оставить её в покое и не трогать движениями. Затем глоток, второй, третий. После всей чаши Зорька наконец-то ожила.
— Что со мной? — прошептала она, когда Онежка опустила её голову обратно на сено.
— Убили тебя, — спокойно и даже равнодушно ответила Онежка, убирая чашку в сторону.
— Как?
— Да вот так, — с какой-то даже злостью огрызнулась знахарка, — да ты не переживай. Как видишь, убили не полностью. Коли эту ночь переживёшь, то и дальше глядишь получится.
Она отвернулась в сторону, говоря сама с собой:
— Хотя зачем тебе жить дальше и как?
— Звёздочка, — буквально простонала Зорька.
— Да вон она лежит. Насосалась титьки и дрыхнет. Тебе надо есть и пить больше, иначе молока совсем не будет.
С этими словами она встала, согнувшись. Полностью выпрямиться не давал земляной потолок, который крест на крест удерживался двумя брёвнами, а центр этой конструкции упирался на вертикальный столб, вкопанный в пол. И так согнувшись в три погибели, куда-то ушла. Зорька тяжело вздохнула, закрыла глаз и вынув руку из-под шкуры, которой была накрыта, потрогала левую сторону лица, по-прежнему жутко чесавшуюся и вдобавок нудно болевшую. Но лица там не оказалось! Вместо него на всю половину от уха до носа была прилеплена жёсткая, сплошная маска. Зорька с ужасом поняла, что целой половины лица у неё просто нет.
Вновь появилась Онежка с миской в руках. Подползла к Зорьке на четвереньках, шурша соломой.
— Пей, — грозно скомандовала она, — тебе надо напиться и уснуть.
Но Зорька отвернула губы и прошептала:
— Что у меня с лицом?
— Нашла о чём заботиться, — злобно шикнула на неё знахарка, у тебя жизнь на волоске висит, а она о своей морде беспокоится. Пей, говорю. Некогда мне тут с тобой рассусоливать. Заметит кто обоим жопа придёт. Свалилась напасть на мою голову.
С этими словами она резко приподняла голову Зорьке, схватив её за волосы, от чего та застонала и сунула к губам пойло. Зорька выпила содержимое, при этом чуть не подавившись.
— А теперь спи. Я тебя здесь закрою. Свет потушу. Звёздочку положу под грудь. Проснётся сама титьку найдёт. А ты спи.
С этими словами она проделала всё сказанное и уползла куда-то. Стало темно. С боку Зорька почувствовала живой, тёплый комочек.
— Доченька, — прошептала она и погрузилась в небытие.
Зорька стояла на площади родного баймака. Судя по времени года были всё те же Ведения, но на этот раз она была одета в тяжёлый тулуп, в котором трудно было двигаться, так как он был очень толстый и жёсткий. Она была одета полностью, как на выход в лютый мороз. Вокруг не было ни души. Полная тишина. Она огляделась, поискала взглядом хоть кого-нибудь. И тут, где-то в районе Данухинского сада-огорода, закричала соя. Зорька встрепенулась, обрадовалась. Эта птичка, да на Видения — это же счастье великое. Она тяжело развернулась в негнущемся тулупе и столь же тяжело потопала на крик.
Действительно. На одном из деревьев Данухиного сада сидела небольшая птичка с ярким оперением по бокам, расфуфыренным широким хохолком на голове и длинным хвостом. Как только Зорька к ней подошла, та вспорхнула и перелетела в сторону леса, сев на берёзу. Опять крякнула, поглядывая на увешанную шкурами молодуху. У Зорьки аж в груди ёкнуло и сосок груди сладостно заныл. Она поняла, что соя её ведёт, а водит она только к счастью. И Зорька, борясь с неповоротливостью и тяжестью тулупа, уверенно зашагала за провожатой.
Так шла она долго. Соя перелетала с ветки на ветку, Зорька пёрла на пролом по припорошённой снегом высокой траве. Странно, она не чувствовала усталости, ей было только очень жарко. Она была уже мокрая с ног до головы, хоть выжимай. А птичка отлетала всё дальше и дальше в лес вдоль реки. Зорька уже потеряла счёт времени от этого однообразия и даже перестала обращать внимание на то где она идёт, какие места проходит. Наконец, она вышла на небольшую поляну, а соя пропала. Зорька покрутила головой, в поисках её и остолбенела. Она оказалась на той самой поляне, где встречала последний Семик и где в первые повстречалась с Речной Девой. Тихая заводь была прямо перед ней, только она была замёрзшей и припорошённой снегом, но даже в таком виде и в это время года, она не могла спутать этого места ни с каким другим.
Зорька подошла к сухим камышам, вступила на ровную гладь замёрзшей реки. Лёд был крепкий. Она осторожно прошла на самую середину заводи и остановилась, оглядываясь по сторонам. И тут ей в голову пришла не совсем радостная мысль: «Зачем я тут? Ведь Речные Девы сейчас уже спят.» Она ещё раз осмотрела прибрежные деревья в поисках сои, прислушалась. Нет птицы. Значит пришла туда куда надо. Она встала и задумалась. Что делать? Сделав шесть или семь полных оборотов вокруг, обозревая окрестности, она задрала голову вверх, в надежде хоть там, что-нибудь найти. Тщетно. Затем перевела взгляд под ноги и замерла. Тут же, что-то подсказало дальнейшие действия. Она опустилась на колени и начала разгребать снег, разгорячёнными руками, и как только разгребла и подтопила ладонями верхний слой, то в ледяном окошке сразу увидела улыбающейся, счастливый лик знакомой Речной Девы. У Зорьки мгновенно перехватило дыхание и из глаз брызнули слёзы. Как она была рада её видеть! Дева плавала к верху ликом, почти у самой поверхности. Зорька, радуясь и умиляясь гладила лёд горячими руками, и он почему-то казался совсем не холодным. Она с силой прижала ладонь, как будто стараясь коснуться лика Девы и тут вдруг бух и провалилась в воду. Вот она уже стоит на дне, почти по грудь в горячей воде, в объятиях Речной красавицы.
— Зоренька, девочка, ты молодец, — зажурчала нежно Дева, — я так переживала за тебя, но ты смогла пройти этот самый страшный узел и остаться жива.
Зорька ничего не понимала. Она лишь плакала от счастья. Ей было хорошо, но жарко. Она чувствовала, что ещё немного и она сварится в этой бане.
— Не бойся, — тут же заверила её Дева, — теперь самое страшное позади. Теперь ты на коне, со стрелкой в руке.
Зорька продолжала плакать, нет, уже реветь. Она сквозь слёзы проговорила:
— Я ничего не понимаю.
— Придёт время, поймёшь. Ты иди в родные земли. Там тебя ждут.
Она взяла голову Зорьки в обе руки и поцеловала в раскалённые губы и разрушилась, облив напоследок её разгорячённое тело прохладной водой.
Зорька проснулась вся мокрая. Звёздочка под боком под шкурой громко плакала. Зорька откинула шкуру и прохладный ветерок, созданный этим движением, обдул вспотевшее тело и такую же мокрую малышку, которая сразу успокоилась, чмокая губками и сопя. Было темно, хоть глаз коли. Зорька подняла ребёнка по выше. В норе, где они лежали, было душно. И только тут она поняла, что к ней вернулись силы. Ощупала лицо, вернее корку на нём, та была на месте. Она поняла, что это какая-то лечебная мазь, вроде той, которую готовил Диля. Просто она засохла, превратившись в корку. Кожа под ней чесалась так, что хотелось расцарапать её немедленно. Она села. Голова покружилась, но быстро пришла в норму. Ощупала пространство вокруг. Ничего кроме подсушенного сена. И не выдержав больше зуда, начала потихоньку, с краёв, отколупывать засохшую массу, которая, не смотря на сухость, крошилась и отдиралась от кожи с трудом и болью.
