- А не говорил ли я вашему императорскому величеству об умении князя Багратиона! Он форсировал Березину. И когда все французы знали, что он пойдёт на север, нам навстречу, князь Багратион второй раз форсировал Березину в обратную сторону и пошёл на юг, на Несвижь. Затем он совершил ещё один манёвр и повернул на восток. Сейчас он вырвался из окружения и ведёт армию в Бобруйск.
Император в эти мгновения несколько раз менялся в лице, а под конец с огромным облегчением произнёс:
- Сообщите всем эту новость!
В то время, как несколько штабных офицеров отправились сообщить радостную новость всей первой армии, военный министр вскрыл второй пакет. Пробежав по нему глазами, он с изумлением произнёс:
- Князь сообщает о баталии, свидетелем коей стал он лично. Третий резервный полк под командованием,…вероятно, здесь кроется ошибка. Такое не представляется…
- Читайте! - нетерпеливо перебил его император.
Барклай де Толли поклонился и продолжил чтение.
- Здесь говорится об унтер-офицере Арсанове. Под его командованием полк отбил сорок пять атак кавалерийского корпуса.
- Арсанов? - Александр встрепенулся, услышав знакомую фамилию.
- Да государь? В донесении говорится, что сам Арсанов пал на поле боя.
- Пал? - император, услышав эти слова, расстроился и негромко проронил: - отправьте гонца к князю. Я хочу знать все подробности баталии.
- Слушаюсь государь!
- И вот ещё что. Я решил назначить вас главнокомандующим. Сам я покидаю лагерь и еду в Москву.
- Государь! - Барклай де Толли низко поклонился.
- Незамедлительно информируйте меня обо всех ваших действиях!
Император покинул штаб и вернулся в свою резиденцию. Настроение у императора значительно улучшилось после полученных новостей. Его беспокоила лишь одна навязчивая мысль. Неужели он ошибся? Неужели без причины наказал невиновного? Эта мысль всё больше и больше тревожила императора. Он вызвал своего адъютанта. Когда генерал Орлов появился перед императором, тот с задумчивым видом, спросил:
- Как вы полагаете,…способен ли человек, который во главе полка не побоялся противостоять кавалерийскому корпусу… - способен ли он на убийство беззащитного?
- Нет, государь! - без запинки отвечал Орлов.
Император кивнул.
- Я тоже так считаю. Известите предводителя Смоленского дворянства. Я заеду к нему в гости по пути в Москву. И ещё…отправьте от меня лично соболезнование семье унтер- офицера…графа Арсанова.
Этим же вечером новый главнокомандующий отдал приказ отступать на восток. Сражение, на которое так надеялись французы…- не состоялось.
Первыми начали отбывать из Дрисского лагеря полевые лазареты с раненными. Сразу после них отступление начали регулярные части первой армии. В арьергарде, прикрывающем отход армии находился и второй эскадрон лейб-гусарского полка.
Более пятисот кавалеристов всё ещё оставались в лагере после ухода оттуда первой армии. Костры уже догорали, когда на востоке появилось отражение восходящего солнца. День сулил стать таким же жарким, как все предыдущие. Предрассветная тишина лишь изредка нарушалась ржанием лошадей и негромкими отрывистыми фразами. Все оставшиеся в лагере молча готовились к отражению возможной атаки. Снаряжение перепроверялось по несколько раз. Особое внимание уделялось лошадям. В особенности стременам. От того, насколько хорошо они были подтянуты, зачастую зависела жизнь всадника. Все эти приготовления выглядели весьма незначительными и служили скорее способом занять свободное время. На лицах людей читалось напряжение. Перед боем всегда так. Ожидание всегда тяжелей самой битвы. Но вот…весь лагерь застыл наблюдая появление передового дозора. Семь всадников, один за другим прискакали в лагерь. Сведения, которые они сообщили, касались французской кавалерии. Не более чем в трёх верстах от передовой линии лагеря был замечен отряд кавалерии численностью не более семисот сабель. Спустя несколько минут после появления дозора весь арьергард был готов к бою. Три эскадрона словно по команде вскочили в седла и вытащили из ножен сабли. Прозвучали слова полные гордости:
- Вперёд! За отчизну!
Сопровождаемые красноватым отблеском восходящего солнца, отряд русской кавалерии устремился на запад. Всадники один за другим перескакивали через насыпь и галопом устремлялись вперёд. В центре атаки находились гусары. Справа уланы, а слева скакал эскадрон драгун. Миновав впадину, кавалерия вышла на обширное поле, окружённое с двух сторон лесистой местностью. Впереди показались ровные ряды французского полка. Французы ехали лёгкой рысью. При виде русских они вначале остановились, а потом выхватили сабли и понеслись им навстречу. Второй эскадрон по мере продвижения вперёд начал вырываться вперёд, образуя этим впереди атаки острый клин. И именно этот клин со страшной силой первым врезался в ряды французского полка. А вслед за ними, в виде раскрытого веера вступили в бой оба фланга. Гусары дружно заработали саблями, стараясь с первых же мгновений смять центр французского полка. Со стороны смертельный поединок завораживал своим зрелищем. Более тысячи всадников, практически одновременно резко осадила лошадей и привстав в стременах скрестила сабли. Искры от скрещиваемых сабель сыпались с такой частотой, что заставляли лошадей испуганно ржать и постоянно шарахаться в сторону. Именно из-за этого сражающимся приходилось всё время менять противника, зачастую так и не закончив с ним поединок. Лишь немногим удавалось направлять лошадь в нужное место и одновременно вести бой с противником. Напряжение и ожесточение руководили действиями всадников с обеих сторон. Первые мгновения боя огласились стонами и предсмертными криками. Лошади издавая хрипение валились на бок. Ожесточение нарастало с каждым мгновением. Гусары рубились с редким остервенением. Но и французы не отставали от них. Бой шёл с переменным успехом до тех пор, пока над вторым эскадроном не раздался громкий крик.
- Так сражаются на земле врага! Мы же на земле русской!
Поручик Друцкой, прокричав эти слова, первым бросился вперёд, напролом через центр французской кавалерии. Он уже собирался обрушиться на противника, когда сбоку раздался выстрел. Пуля пробила ему плечо. Вскинув руки, Друцкой качнулся и выпустил из рук саблю. Француз на которого он собирался обрушиться, незамедлительно решил воспользоваться этим благоприятным для него моментом. Однако удар его сабли, который должен был убить на месте Друцкого, отбил Невич. А следующим ударом он сразил француза. Невич резко оглянулся по сторонам. Рядом из своих никого не было. Но к ним уже спешили на помощь. Понимая что всё решают мгновения, он бросил коня вперёд заслоняя собой друга. Ему сразу пришлось завязать борьбу с четырьмя противниками одновременно.
- Держитесь штаб-ротмистр! - изо всех сил закричали поручики Анджапаридзе и Астраханов. Они с такой силой начали прорываться вперёд, что французы невольно поддались назад. Ещё мгновение и они подоспеют на помощь. Но в этот миг раздался полный боли крик Друцкого.
- Невич убит!
Голова Невича упала на шею лошади, а потом он начал сползать вниз и свалился на землю. Астраханов и Анджапаридзе бросились вперёд. За ними вслед двинулся весь второй эскадрон.
- Вы ещё ничего не видели господа французы. Вот вам за Невича…а вот вам за Арсанова! - раз за разом в бешенстве выкрикивали они. И каждый раз после этих слов очередной противник валился с седла. Напор был такой силы, что центр французов не выдержал и начал отступать назад. Воспользовавшись этим обстоятельством, уланы и драгуны усилили натиск на флангах. Французы начали в беспорядке отступать. Они едва могли прикрыть от мощных ударов следовавших один за другим. Несколько минут такого боя грозило закончиться для француз полным избиением. Но они сумели избежать этой участи. В непосредственной близости от проходящего боя появились крупные силы французской армии. Русская кавалерия прекратила преследование и отступила. Она вернулись обратно в лагерь. А затем покинула и его. Арьергард отступил из лагеря вслед за первой армией. Радость одержанной победы омрачала гибель штаб-ротмистра Невича. Второй эскадрон двигался медленным шагом. Все гусары выглядели хмуро. И более всего подавленными выглядели трое из них.
- Он погиб спасая мою жизнь! - прошептал Друцкой, сжимая раненную руку.
Раненые непрерывным потоком прибывали в имение Арсановых. Всё вокруг особняка было забито повозками. А они всё прибывали и прибывали. То и дело слышались отрывистые крики врачей, которые указывали санитарам каких раненых заносить внутрь в первую очередь. Одновременно с этим, раненых перевязывали прямо на улице.
Анастасия с ног сбилась. Она коротко и деловито раздавала приказания слугам. Весь особняк, все три этажа, за исключением левого крыла, в котором находились её покои, были отданы под лазарет. Анастасия распорядилась перенести кровать опекуна в комнату, смежную с её покоями. Так она могла постоянно находиться рядом с ним. Вся ненужная мебель убиралась из комнат. Большую часть раненых разместили на втором этаже, в зале, где прежде про ходили балы. Кроватей хватало не для всех. По этой причине многих укладывали прямо на полу. В течение одного дня особняк превратился в настоящий госпиталь. Около трёхсот раненых из частей первой и второй армий были размещены в залах. Несколько комнат выделили медицинскому персоналу. Анастасия отказалась от всех удобств. Два десятка слуг были направлены в помощь санитарам. Управляющему же было приказано вскрыть все хранилища с запасами продовольствия. Лазарет остро нуждался в продовольствии. Все увещевания Архипа разбивались о каменную стену. Напрасно он твердил, что такое расточительство может привести к тому, что они сами начнут голодать. Напрасно твердил и о том, что армия сама может позаботиться о себе. Анастасия была непреклонна. Итогом всех этих разговоров стал ужин, приготовленный для раненых самими обитателями имения. Горячая пища немного взбодрила раненых. Анастасия до позднего вечера ходила среди них и следила за тем, чтобы раненые были размещены со всеми возможными удобствами и не терпели недостатка в чём-то ни было. Нередко она садилась на постель к тяжелораненым солдатам и утешала их, пытаясь облегчить страдания. Чем сразу же заслужила признательность. И не только раненых, но и всего медицинского персонала. Её мягкий, мелодичный голос разносился по всему особняку. И каждый, кто слышал этот голос…- чувствовал в нём сострадание и заботу. Анастасия передала санитарам всё, что только могло служить перевязочным материалом. Лишь к полуночи она смогла освободиться от бремени навалившихся на неё обязанностей. Анастасия не стала ложиться. Она отправилась навестить опекуна. Когда она неслышно появилась в комнате, опекун бодрствовал. Арсанов - старший полулежал на нескольких подушках. В руках он держал раскрытую книгу, которую освещала пламя одинокой свечи. Анастасия опустилась на край постели и положила свою руку на лоб опекуна. Чуть подержав её, она убрала руку. Затем встала и взяла полотенце со стола и окунула её в таз с настоем. Накрепко выжав полотенце Анастасия, приложила его ко лбу опекуна, несмотря на его живейшее возражение
