Не рассуждая, не колеблясь, Эфра издала протяжный, вибрирующий крик: сигнал о крайней опасности, далеко разнесшийся над пустынной вечерней степью и достигший ближайшего конного дозора из числа тех, что непрерывно — днем и ночью — разъезжали в окрестностях Фемискиры.
Грозно зашуршала трава.
Опомнившиеся от неожиданности пришельцы разом ринулись на девушку.
Эфра хладнокровно дозволила взять себя в кольцо, перехватила кинжал за лезвие и внезапно метнула в глотку человеку, приближавшемуся слева. Противник захрипел, рухнул на колени, повалился ничком.
Девушка бросилась к нему, сноровистым пинком в живот заставила согнуться пополам чужеземца, изготовившегося напасть на беглянку, и рухнула сама, не сумев избежать ловкой подножки. Неприятелей было чересчур много.
Тотчас образовалась куча мала. Изумленные, остервеневшие наемники лупили упавшую по чему попало. Эфра еще умудрилась раскровавитъ и расплющить удобно подвернувшийся нос, однако меткий удар по голове тут же отправил амазонку странствовать в темных краях беспамятства.
Схватка завершилась.
* * *
Призыв Эфры долетел — негромко, однако несомненно — до стоящей на якоре миопароны.
Этруска точно пружиной подбросило.
— Начинается, — процедил он. — Быстро поднять бортовые заслоны, быть наготове. Вы, двое, — обратился Расенна к Сигерису и Гирру, — приготовьте луки, да стрел запасите побольше.
— Распоряжаешься мною? — спросил соглядатай. — Приказы отдавать изволишь?
— Закрой пасть! — рявкнул этруск таким голосом, что наглый сотоварищ немедленно стушевался. — И целься получше, ежели не совсем разучился, пытошник паршивый! Сейчас гостьи пожалуют!
Над миопароной продольно вознеслись укрепленные на деревянных рамах полосы гиппопотамовой кожи. Гребцы и команда становились неуязвимыми для вражеских снарядов, а притихший Гирр и не на шутку встревоженный Сигерис располагались подле узких бойниц, раскладывая на палубе длинные стрелы, проверяя тетивы, проводя по ним кусочками воска.
— Якорь не выбирать, — распорядился Расенна. — Я обрублю канат.
Этруска изрядно утешала мысль о том, что уже смеркается, что до берега целых сто локтей и что, вернее всего, ни единый из предерзостных похотливцев уже не достигнет водной поверхности живым.
А стало быть, и дожидаться не будет нужды.
Но здесь архипират ошибся.
* * *
— Да брось ее к свиньям собачьим, Диоклес! Ты же слыхал: девка пустила клич! Сейчас неведомо кто примчится!
— Не примчится, — пропыхтел верзила, завязывая последний узел на ремнях, которыми обвил смуглое, безвольное тело Эфры. — Паскуда просто-напросто решила смутить нас. И, кажется, своего добилась, — фыркнул он, искоса взглянув на бледного, встревоженного Кенея.
Моряки, еще не успевшие опомниться после умелого и столь сокрушительного отпора, данного одинокой охотницей, стояли молча, переводя взоры с избитой, бесчувственной добычи на труп невезучего Пелия, и вновь устремляя глаза к девушке. Оглушающий удар пришелся по виску, правую половину лица раздуло до неузнаваемости, но Эфра дышала.
— Заберем на корабль, — промолвил Диоклес, подымаясь, — дозволим чуток отлежаться, а потом позабавимся на славу. Ежели дерется, как фурия, то и отдаться заставим, как вакханку. Расстелим козочку в лучшем виде. А ну, шевелись!..
Аминтор и Ментес подняли связанную.
— Идти плетров пять, по дороге будете сменяться...
— А Пелия? — осведомился Кеней. — Оставим здесь?
— Конечно! — хохотнул Диоклес. — Но, коль угодно, взваливай на спину и волоки.
Наемник пожал плечами и зашагал вослед товарищам.
Они под углом пересекли степную окраину, поросшую высокими, достигавшими пояса, ковылями; двинулись вдоль берега, по усыпанному галькой теплому песку. Так было немного дольше, однако несравненно легче, нежели путаться в несметных упругих стеблях.
Маячившая вдалеке миопарона понемногу вырастала, обретала очертания. Оставалось покрыть еще сотни две с половиной локтей и войти в воду.
Прерывистый, глуховатый гул возник слева и чуть позади.
Кеней обернулся.
И вскрикнул.
Одно-единственное слово исторглось из немедленно пересохшей глотки:
— Всадники!
* * *
Семь голов обратились в указанную сторону.
— Бегом! — заорал Диоклес. — Живо на корабль, ублюдки!
— Да брось же ее, остолоп! — зарычал Кеней, проворно зацепляя тетиву за крюк.
Диоклес буквально выхватил Эфру у товарищей, перекинул через плечо и ринулся вперед, подобно атакующему буйволу.
— Ну и тварь! — буркнул Кеней, выпуская первую стрелу.
Рядом, точно расстроенные струны кифары, прозвенели еще две тетивы. Еще два человека додумались выхватить луки.
В густых травах Конский топот был не слышен до последней минуты. Когда преследование обнаружилось, наемников и наездников разделяло едва ли более полуметра. За моряками царицы Арсинои гналась добрая дюжина довольно странных всадников. Три стрелы, пущенные непревзойденными критскими лучниками, сыскали цель безошибочно. Двое преследователей слетели наземь, а еще под одним на полном галопе рухнула и несколько раз перевернулась гнедая лошадь.
Остальные стремительно приближались.
— Амазонки! — раздался удивленный, перепуганный вопль.
Кеней непроизвольно отметил, что к нему несутся длинноволосые, разъяренные женщины, что седел на лошадиных спинах нет и в помине, что посадка нападающих необычна — пятки подобраны, колени сжимают бока скакунов, а в руках возникают убийственно мощные, из турьих рогов слаженные, луки.
— Бей! — заорал критянин не своим голосом и выстрелил опять, пронзив ближайшую воительницу.
Вновь запели тетивы.
Но уже с обеих сторон.
Метко попадать в мишень, когда мчишься безудержным карьером, отнюдь не просто. За спиной Кенея раздался вскрик, шумно повалилось тело — но лишь одно. Амазонок же осталось только шесть.
Кеней отшвырнул бесполезный лук, выхватил меч и прыгнул в сторону, дабы не очутиться под копытами бешеной лошади.
Упал.
Перекатился.
Вскочил.
Отразил нацеленный в голову клинок.
Сделал встречный выпад, почувствовал, как лезвие до половины погрузилось в незащищенную броней плоть, выхватил поводья из ослабевших пальцев противницы, уже падавшей на песок, отчаянно прыгнул, охлябью оседлав храпящую лошадь, отмахнулся мечом от налетевшей сбоку амазонки.
Увидел, что Анфидия, третьего лучника, безжалостно рубят с четырех сторон.
Ударил коня пятками и припустил по берегу, вдогонку остальным, у которых — включая обремененного добычей Диоклеса — точно крылья на пятках отросли.
Обогнал, поравнялся с миопароной, прыгнул, опрокинулся, подвернул ногу. Не чуя боли, взвился и шарахнулся в море, поплыл саженками со скоростью, почти невообразимой. Сто локтей, отделявших его от корабля, беглец одолел менее чем за четверть минуты.
Диоклесовым спутникам волей-неволей довелось повернуться и принять бой, когда пять визжащих от ярости фурий настигли отступающих. Но в рассыпном строю пехоте не тягаться с кавалерией. Невзирая на численное равенство, пятеро критян полегли все до единого. Амазонки потеряли двух.
Диоклес и не подумал помогать товарищам, но продолжил неудержимый бег, оторвался от замешкавшихся наездниц и, вздымая тучи брызг, направился к миопароне, с каким-то безумным упорством продолжая волочить за собой ко всему безучастную Эфру.
Погоня — три уцелевшие наездницы — покрыла полторы сотни локтей почти мгновенно. Вновь напряглись могучие луки.
* * *
— Бей, — негромко приказал этруск. — Правую и среднюю...
Море было почти спокойно, ибо тянувший с побережья ветер усмирял волны. Прицел рассчитали заранее. Сигерис и Гирр спустили тетивы одновременно. Все три амазонки слетели на песок прежде, нежели успели расстрелять Диоклеса и прикончить злополучную подругу.
— А третью кто?.. — выдавил Сигерис и обернулся.
— Когда-то и я отличался по этой части, — признался Расенна, опуская лук. — Правда, прошло много лет, но все же...
Минуты через полторы запыхавшийся, дышавший подобно обсыхающему киту Диоклес добрался до судна.
— Принимай! — хрипло выкрикнул он, хватая свешивавшийся за борт канат.
— Принимаю, — отозвался этруск. Вынул из гнезд крепления кормового заслона, поднял могучими ручищами тяжкий щит, передал гребцам. Свесился, ухватил Эфру, одним рывком перенес на палубу. Помог Диоклесу вскарабкаться следом.
— Прочь отсюда! — выдохнул обессилевший великан. — Скорее! Прочь!..
— Сигерис, обруби якорь, — приказал этруск. — Трогай! И бери таранный темп!
Весла ударили слаженно и немедля.
* * *
— Н-да... — задумчиво произнес капитан, дослушав перебивавших друг друга Диоклеса и Кенея, которые в известной степени вернули себе душевное равновесие, опустошив на двоих целую амфору неразбавленного фессалийского («Левку», по личному распоряжению Арсинои, снабжали наилучшими винами и яствами).
