– Что делать-то будешь? Новгородцы строптивы. Им хан не указ. Привыкли своим умом жить, – как-то в пути завел разговор Андрей, видя угнетенного думами старшего брата.
– Не ведаю. А только дать «число» новгородцам придется, – откликнулся Александр. – Покричать покричат, да смирятся.
– А коли нет?
– Тогда быть замятне, крови быть великой! – жестко ответил великий князь.
Возвращение во Владимир было тягостным.
Обуреваемый черными думами, князь поделился тревогой с княгиней. Дарья Изяславна, выслушав мужа, пренебрежительно заметила:
– А чего их жалеть, купчишек да строптивых бояр? Сколь от них отец твой Ярослав Всеволодович претерпел унижения, и сам ты тоже не раз, смирив гордость княжескую, потакал их крикливому вече. Все дань дают, одни они торгуют и богатеют день ото дня. Порастрясти кошели новгородские разве не дело? Глядишь, и иным будет полегче.
– Легче-то не будет: татары с «числа» налог берут, а вот оглядываться в Руси не на кого будет. Все равны: и в горе, и в радости, – рассудил Александр.
2
Весть о том, что великий князь Александр с дружиной, с большим татарским отрядом и многочисленными переписчиками движется на Новгород, чтобы взять «число», долетела быстрее птицы. Загудел вечевой колокол, созывая новгородцев, и вскоре площадь перед Святой Софией гомонела и бурлила.
На паперть собора из ворот Святой Софии вышел архиепископ Далмат в окружении бояр – членов Совета господ. Осенив крестом вечников, глава Совета зычно выкрикнул:
– Господин Великий Новгород! Князь Александр Ярославич идет взять «число»! С ним ханские воины и переписчики. Что делать будем, Господин Великий Новгород?
Поднялся гвалт. Новгородцы криками изливали свое негодование.
На паперть поднялся посадник Михалка.
– Новгородцы! – простер он руку к толпе. – Тяжелая година выпала на нашу землю. Русь обложили татары данью, пришел и наш черед. Чай, не обеднеем от десятой доли… Дадим «число»! Лучше смириться и жить спокойно, нежели накликать на Новгород беду!
– Долой! Долой посадника! – вопили вечники, надрывая глотки.
– Неугоден!
– Князя Александра ставленник!
– Долой!
Михалку сбили с паперти и тут же у ступеней собора Святой Софии убили.
Новый посадник нашелся скоро: им стал Михайла Федорович из Ладоги. Чем приглянулся новгородцам пришлый человек, неизвестно, да и никто бы не ответил на этот вопрос. Просто выкрикнул кто-то из толпы, его и поддержали.
Тысяцкий оказался более благоразумным, чем посадник. Он еще до начала веча сбежал из города, наскоро собрав скарб и забрав жену и детей. Новым тысяцким выбрали Жироху – крикливого и задиристого.
Но вот на паперть Святой Софии поднялся наместник князя Александра в Великом Новгороде его старший сын Василий. Оглядев притихшую площадь, он ломающимся голосом прокричал:
– Я отрекаюсь от своего отца князя Александра Ярославича. Он предал клятву, данную на Ярославовых грамотах, защищать новгородские вольности. Сам ведет татар в новгородские пределы. «Число» – это оковы для каждого новгородца. Не пускать переписчиков в новгородскую землю! Не давать «число» татарским баскакам!
– А коли отец прикажет, ты с кем будешь? С нами? Или с великим князем? – выкрикнул кто-то из толпы.
– Господин Великий Новгород, тебе служу! Я с тобой! – прокричал юный князь, и тысячи глоток в едином порыве ему ответили:
– Ты наш князь!
– Здоровья тебе!
– Слава!
В августе 1258 года князь Александр с войском подошел к Великому Новгороду. Князь Василий, испугавшись расплаты за своеволие и дерзкие речи, благоразумно уехал в Псков.
Оставив дружину и татарский конный отряд за городом, князь Александр в сопровождении воеводы Гаврилы Олексича и нескольких ханских чиновников приехал на вече.
С паперти собора Святой Софии он видел лишь устремленные на него ненавидящие, презирающие его взгляды новгородцев. Князь чуть вышел вперед и, будто нависнув над толпой, заговорил:
– Здрав будь, Господин Великий Новгород! Как ни прискорбно говорить мне это, но «числу» быть!
Вече всколыхнулось криками негодования. Но князь Александр, выдержав паузу, продолжил:
– Я всегда защищал Новгород от ворога, не щадил ни себя, ни дружины своей. И богатела земля Новгородская, и слава ее шла по всей Руси и за Русское море. Теперь же призываю вас к благоразумию. Монголы покорили много земель, и воинам их нет числа. Хан Мункэ повелел переписать Новгород и Псков, и взять дань, и этому воспротивиться – значит вызвать его гнев. А ханский гнев поглотит и Новгород, и Псков. Не оставит от Святой Софии ни камня! В Великом Новгороде немало накоплено злата да серебра и добра всякого. Часть отдать вольно – значит оставить себе остальное, не дать «выход» – лишиться всего. Потому «числу» быть!
Долго взирали ханские чиновники на новгородцев, кричавших и размахивавших руками с паперти Святой Софии. Смотрели, молчали и лишь осуждающе покачивали головами: такого им еще не приходилось видеть. К вечеру вече решило: переписчиков на Новгородскую землю не пускать, а хану Мункэ отправить подарки.
Когда решение веча озвучили ханским чиновникам, те оскорбились: воля хана не исполнена, а это неповиновение. Что за этим могло последовать, князь Александр представлял, и потому он заверил ханских переписчиков, что уговорит новгородцев не противиться. Дав князю Александру семь дней на усмирение непокорных новгородцев, в сопровождении конного отряда переписчики уехали во Владимир. Александр же со своей дружиной остался в Новгороде.
Переговорив с архиепископом Далматом и самыми богатыми и уважаемыми в Совете господ боярами, князь убедился, что ни Совет, ни вече от своего решения не отступят. И тогда он ввел дружину в город. Началась расправа над непокорными.
Бояре, призывавшие народ к неповиновению, были схвачены и обезглавлены, иные ослеплены, третьим в назидание обрезали носы. Голытьбу на Торговой стороне, что нападала на княжеских дружинников, рубили без числа во множестве, и кровь текла по улицам города по щиколотку, а вода в Волхове стала красной. По приказу князя язык вечевого колокола был отнят и потоплен в Волхове, а сам колокол сброшен со станины.
Город затих, зализывая раны, лишь по улицам его и площадям разъезжали княжеские дружинники, задирая редких прохожих. Через седмицу в Новгороде появился новгородский посол с низовий Волги Мишка Панещинич. Он принес страшную весть: татарские полки уже в Низовской земле и идут на Новгород Великий карать за неповиновение ханской воле.
В последний раз собралось вече. Решили дать «число» и послать посольство во Владимир с тем, чтобы пригласить ханских переписчиков в Новгородскую землю. Но как только в Новгород приехали татарские численники Бецик-Берке и Касачик со слугами, женами, детьми и множеством чиновников рангом ниже и начали переписывать население пригорода и брать дань, Новгород вновь заволновался. Татарские численники забеспокоились и потребовали у князя Александра дать им охрану. Получив желаемое, переписчики продолжили работу. Новгородцы вновь заартачились. Они всячески уклонялись от переписи, скрывали детей, скотину, грозили чиновникам. Тогда Бецик-Берке заявил на Совете господ: «Или вы даете «число», или мы бежим прочь!» Весть об этом разлетелась по городу в мгновение ока. Новгородцы, вооружившись кто чем смог, вышли на улицы, площади города. Понимая, что пролитая кровь ничему не научила строптивых новгородцев, князь вывел дружину из города и вместе с ханскими чиновниками направился во Владимир.
«Пусть теперь татары сами разбираются со строптивцами», – решил князь Александр.
Новгородцы, одумавшись, с полпути вернули ханских численников.
Те, закончив перепись, собрали налог и, нагрузив возы серебром, мехами, изделиями кузнецов, гончаров, кожевников, удалились в низовье Волги. Новгород вздохнул полной грудью. Сетовала о потерях лишь чернь да ремесленники, бояре же и купцы даже не заметили уплаты налога. Для татар было все едино: что богач, что бедняк – налог платили не по доходу, а с души поровну.
Князь Александр, прежде чем уйти из Новгорода, заключил новый ряд [12] с новгородцами, по которому Великий Новгород обязался в согласии с «числом» платить «выход». Наместником в Новгороде он оставил своего шестилетнего сына Димитрия. Старший же сын Василий был схвачен в Пскове и в цепях привезен в Суздаль. Суд великого князя владимирского был суров: воеводу Александра, возглавлявшего дружину князя Василия, обезглавить, самого же князя изгнать из владимиро-суздальских земель до скончания века. Василий больше так и не появится во Владимире и умрет в Суздале, в безвестности и забвении, в возрасте тридцати одного года.
1
Расправа над новгородцами тяготила князя Александра. Скольких детей он осиротил, скольких жен сделал вдовами… Кому они теперь без кормильца нужны, многие по миру пойдут… Но даже осознание необходимости этого шага не ослабляло боли душевной. Перед тем как отдать приказ своим дружинникам, он сказал: «Не жалеть никого! Кровь убиенных на мне, с меня спрос!»
