— Ух ты! — сказали зрители, — как настоящий! Давай, теперь корову рисуй.
Потом на стене появилась корова. Скотинка вышла как живая, с правильными пропорциями и тщательной прорисовкой мелких деталей, но какая-то совсем не смешная, не для карикатуры, а для учебника по животноводству.
Йорг отошел на пару шагов и почесал в затылке. Рядом оказался Марио.
— А можно я немножко дорисую? — спросил итальянец.
— Попробуй — Йорг передал ему уголь.
Марио доделал совсем немного — коровка получила смешные толстые губы, вытянутые трубочкой для поцелуя, большие мечтательные глаза с длинными ресницами и хвост, по-кошачьи поднятый вертикально вверх.
Зрители разразились громовым смехом. Потом подняли белый флажок, символизирующий перемирие, и начали криками и свистом привлекать внимание противников с того берега.
Вскоре напротив «фрески» собралась толпа негодующих швейцарцев. Откуда-то появился священник в сутане, посмотрел и ушел, вернулся с большим арбалетом, сказал своим что-то, по-видимому, смешное, и выстрелил в сторону картины на стене.
Под ноги коровке воткнулся арбалетный болт с намотанным на него свитком. Марио снял бумагу, развернул на всеобщее обозрение и громко выругался. Как читатель, наверное, догадался, Патер отправил свою пропагандистскую картинку на тему ландскнехтов и грехов.
Каждый, кто смотрел на картинку, громко ругался, не стесняясь в выражениях, так что на другом берегу настроение сменилось на веселое и жизнерадостное.
Йорг тоже ознакомился с вражеской пропагандой.
— Ничем хорошим это не кончится (грязное ругательство). Подумаешь, корову поцеловать (грязное ругательство), в Библии и запрета-то такого, наверное, нет, коров целовать (грязное ругательство), но про богомерзкий содомский грех (грязное ругательство) картину малевать, это уже чересчур будет (грязное ругательство). Сейчас мы им такое нарисуем, (грязное ругательство), что они от злости без моста сюда по воде прибегут.
Никогда не пытайтесь разозлить художника. Через пять минут матерная ругань на том берегу перекрыла все прочие звуки, считая и перестрелку вокруг постройки моста. Разъяренный мэтр несколькими штрихами добавил к композиции на стене ещё одну фигуру — здоровенного быка, анально угнетающего несчастного солдата, теперь уже плачущего крупными слезами. А Марио, немного подумав, надел на голову бычку ландскнехтский берет и повесил на шею перевязь с катцбальгером.
— Знаешь, парень, толк из тебя выйдет — вытерев руки обратился старый художник к молодому — хочешь, научу, как по-настоящему рисовать можно?
— А то! Искусство — это сила помощней арбалета. Вон, смотрите, маэстро, полдня стреляем, они как строили мост, так и строят, а только мы стенку раскрасили, так у них вся работа прекратилась.
— Но на самом деле ничем хорошим это всё не кончится. Теперь что бы мы ни делали, они точно сюда прибегут и без моста. И первое, что сделают, сломают эту стену.
Макс скучал по Марте с того самого поцелуя на ступеньках черного хода, но ему уже второй день никак не удавалось её увидеть. У него было слишком много дел, а она сначала сторожила, а потом охраняла графиню де Круа и почти не выходила в город.
После обеда состоялась репетиция "обороны с отступлением по Ратхаусштрассе". Стрелки меняли позиции на крышах, а строевая пехота — на баррикадах. Резерв под командованием Макса выполнял самый простой маневр — атаку прямо по улице, когда условный противник прорвется через последний вагенбург.
— Все свободны! — после четвёртого прогона всех действий на всех рубежах удовлетворенно скомандовал фон Хансберг.
Макс жестом отправил свой отряд на отдых, снял шлем и вытер пот со лба. Подняв глаза, он увидел перед собой Марту, но с трудом смог её узнать. На груди у неё теперь кроме цепи расположились крест-накрест две перевязи с зарядами, бёдра украсил мужской пояс с кинжалом, а на плече висела аркебуза. Всё снаряжение выглядело весьма солидно и нисколько не стесняло хозяйку. Особенно впечатляла аркебуза: длинный гранёный ствол, ложе с серебрянными накладками, удобный легкий приклад, усеянный маленькими медными и серебряными гвоздиками.
— Марта?
— Да, герр капитан? — Марта подчеркнула официальное обращение, давая понять, что нежности среди толпы неуместны.
— Эээ… — Максимилиан уставился на переносной арсенал, пытаясь сформулировать вопрос.
— Не «эээ», а ещё два десятка швейцарских покойников! — гордо ответила Марта, одёрнув перевязи.
— Хмм…
— Не «хмм», а уже десять лет на двойном жаловании!
— Это та самая аркебуза, из которой Маркус разгонял беспорядки?
— Конечно, нет, — недовольно фыркнула Марта, — у него своя есть, и гвоздиков на прикладе там в три раза больше.
— Я правильно понимаю, что каждый гвоздь это крест на чьей-то могиле?
— Да. Медные это рядовые, серебряные это рыцари и офицеры. У Вас есть ещё вопросы, Ваша светлость?
Макс и так совершенно не представлял, как вести себя при людях с замужней любовницей. А когда узнал, что на счету у неё больше убитых людей, чем на его счету убитых кабанов и оленей, и что она умела убивать ещё когда он пешком под стол ходил, совсем растерялся.
Марта заметила его смущение и улыбнулась. Макс улыбнулся ей в ответ.
Ближе к вечеру в лагере швейцарцев состоялся военный совет на тему форсирования реки завтра утром с учетом того, что обстрел не прекратится. Участвовали Бурмайер, герцог де Водемон, Полпаттон, двое младших командиров и бригадир саперов.
Бурмайер и герцог в знак траура по безвременно ушедшему из жизни Антуану надели наиболее простое платье из того, что было, и ограничились не более, чем двумя перстнями на пальцах. Тем не менее, и по одежде и по манерам они разительно отличались от других участников совета.
Полпаттон без доспехов выглядел как обыкновенный горожанин, его даже можно бы было принять за местного мирного жителя. В силу возраста и положения в обществе, никакая мода его не волновала, в его старомодном костюме не было ни разрезов, ни пышных рукавов, ни даже распространенных полосатых тканей. Перебиравшие бумаги мозолистые обветренные руки, не отягощенные украшениями, контрастировали с ухоженными руками рыцарей.
Бригадир саперов и младшие командиры оделись по последней военной моде, с буфами и разрезами. У первого одежда выглядела откровенно безвкусно, сочетая в себе желтый, зеленый, синий и черный цвета. Современные стилисты считают, что широкие рукава зрительно уменьшают грудную клетку, но у этого силача желто-зеленые рукава шириной в полтора фута даже не претендовали на то, чтобы затмить мускулистый торс, плотно обтянутый распоротым во многих местах сине-черным дублетом. Двое других надели более скромные двухцветные костюмы, причём у одного из младших командиров многочисленные разрезы были обметаны, что давало основания предположить, что он женат.
Возможных направлений атаки было всего три, по числу улиц, проходящих от реки вверх. Швейцарцы планировали использовать все три, поскольку ни один из вариантов не позволял атаковать всеми силами. А еще упоминалась многократно оправдавшая себя традиция атаки в три колонны.
Основная проблема — переправа. Вброд эту реку не перейти, а мост построить непросто. Принципы строительства мостов на горных реках швейцарским инженерам были известны, но обстоятельства не позволяли построить мост в течение дня.
На кружечку глинтвейна в штабной шатер непринужденно заглянул Патер и, выпив искомую кружечку, по своему обыкновению попытался прочитать руководству какую-нибудь безумную проповедь. Герцог попробовал вежливо прогнать с военного совета духовное лицо, формально предложив посмотреть в Библии, как форсировать водные преграды. Не помогло. Патер достаточно хорошо знал и Ветхий и Новый Завет, чтобы цитировать большими фрагментами описания военных действий и господних чудес.
Приведенные с ходу методы Моисея и Иисуса Полпаттон отклонил по тактическим соображениям. Первая версия была отвергнута на том основании, что воды могут сомкнуться обратно, если противник подстрелит Патера. По поводу второй, после простейших расчетов, бригадир саперов высказал сомнения, что вода выдержит сотню солдат в полном вооружении, которые весят куда больше, чем Иисус и апостол Петр вместе взятые. Также сомнительно, что солдаты уверуют настолько, что перейдут реку по воде, ведь переходить надо будет быстро, почти бегом, иначе их снесет течением.
Рыцари с раздражением обратили взгляды на полковника, молча намекая, что духовному лицу неплохо бы заняться своим делом, а не лезть в оперативные планы.
Полпаттон кивнул рыцарям и скомандовал:
— Ваше преподобие, чудеса есть Божья воля и на штабных советах не обсуждаются. Даю Вам время до рассвета. Или Вы организуете переправу с Божьей помощью, или мы используем какое-нибудь инженерное решение. Хм… если придумаем. Честно говоря, на Бога в данном случае больше надежды, чем на саперов. Работайте.
