– Я-то готов, да ведь не во мне одном дело. Объективные условия ещё не вполне обозначились.
– Ты, выходит, заскакиваешь вперёд?
– Нет. Я хочу ускорить созревание объективных условий для того разворота, о котором я тут пишу.
– А почему всё-таки сомневаешься?
– Да нет, я не сомневаюсь, я просто всё взвешиваю, чтобы не ошибиться, – проговорил Максим и опять прошёлся по кабинету.
– Давай, Максим, завтракать. Я пирогов с мясом напекла. – И она увела мужа в столовую.
Вечером Максиму позвонил редактор газеты.
– Статью прочитал, товарищ Строгов. В общем, неплохо, но местами её необходимо поправить… – Максим заметил, что голос редактора был не восторженный, как вчера, а унылый.
«По-видимому, моя статья чем-то не удовлетворила его», – подумал Максим и ответил:
– Ну, что же, товарищ редактор, статью правьте, на то вы и редакция. Но после правки я хочу посмотреть её.
– Ваше право, – буркнул редактор и повесил трубку.
Максим предполагал, что уже на другой день рукопись вернётся к нему, но прошло четыре дня, а статью ему не возвращали. Он позвонил редактору.
– Видишь ли, товарищ Строгов, твоя статья вызвала у нас в редакции споры. Пришлось твой подлинник и наш выправленный вариант направить Ивану Фёдоровичу. В таком деле совет первого секретаря не излишен.
– Совет-то не излишен, но автору следовало бы показать, как вы статью выправили, – сказал Максим, не скрывая своего неудовольствия.
– А тебе разве не показывали? Я велел послать. Жди, сейчас привезут.
Через полчаса редакционный курьер вручил Максиму большой пакет. Отложив все дела, Максим принялся за чтение своей статьи. Почти все острые положения в ней были либо вычеркнуты, либо сформулированы заново так, что терялась их острота. Некоторые мысли Максима по вопросам развития производительных сил области были искажены, и в них не оставалось и следа прежней убедительности. Литературный стиль статьи, живой и задорный, также пострадал. Какой-то ловкий редакционный правщик «причесал» её на свой манер.
«При таких порядках в редакции поневоле пойдёшь к первому секретарю обкома», – с ожесточением подумал Максим и положил статью в папку, намереваясь заняться другими делами, но тут зазвонил телефон. Первый секретарь обкома Ефремов попросил Строгова зайти к нему.
Максим взял папку с оперативными документами отдела, но, открыв дверь кабинета Ефремова, понял, что речь пойдёт о статье: у стола сидел редактор областной газеты Филин – крупный человек с прямой широкой спиной, с мясистым лицом, в очках.
– Советуемся, как быть с твоей статьёй, – произнёс Филин, почему-то смущённо здороваясь с Максимом.
Ефремов протянул Максиму руку, не отрывая глаз от последнего листка статьи.
– Та-ак… – начал Ефремов, отложив листки в сторону, и посмотрел на Максима не то с одобрением, не то с укором, Максим не понял. – Давайте, товарищ Филин, высказывайте свои претензии.
– Собственно говоря, – с заминкой, присматриваясь к выражению лица Ефремова, заговорил редактор, – лично мне статья понравилась. В ней мысли есть, размах. Но что делать, часто мои личные восприятия идут вразрез с редакторскими соображениями. Во-первых, чем вызвана необходимость подписывать статью псевдонимом? Товарищ Строгов как-никак заведующий отделом обкома. Можно подумать, что он стесняется своей должности. Во-вторых…
– Если можно, я отвечу на «во-первых», – взглянув на Ефремова, произнёс Максим.
– Пожалуйста, – кивнул Ефремов.
– Я считаю неудобным заведующему отделом обкома подписывать статью, многие вопросы которой выдвинуты в порядке обсуждения и преследуют цель развязать научную дискуссию. Обком, как известно, – руководящий орган в области. Увидев мою подпись, некоторые могут расценить положения статьи как установки обкома, и дискуссии не получится.
– За автором остаётся право подписывать свой труд, как ему хочется, – подтвердил Ефремов и посмотрел на Филина, что означало: «Говорите дальше».
– Во-вторых, нам в редакции кажется, что товарищ Строгов сгустил краски в том месте своей статьи, где он говорит об отставании уровня научной работы. Особенно обидно для научных работников прозвучит обвинение в незнании нужд практиков и в нежелании учитывать опыт их исследований. Наши учёные немало поработали…
– Товарищ Строгов – новый человек в обкоме, ему виднее наши недостатки. А что касается обид, то критика не мармелад, от неё сладко не бывает.
– Научная среда – очень нервная среда, Иван Фёдорович. Попробуйте напечатайте такую статью, и все мы покоя лишимся. Начнутся звонки, жалобы, письма в ЦК… – Филин приподнялся, махнул рукой: уж, мол, кто-то, а я-то знаю, как это бывает.
– Я не помню ни одного случая из истории партии, когда бы большевики боялись обнажить противоречие, – сказал Максим, глядя Филину прямо в глаза.
– Мне такие факты тоже неизвестны. А вам, товарищ Филин? – Ефремов задал этот вопрос с едва заметной иронией.
– Историю партии, товарищ Строгов, я тоже читал. И, возможно, не меньше вашего, – с обидой в голосе отозвался Филин, снимая очки и протирая их клетчатым платком.
– Постыдитесь, Филин, своего тона, – строго произнёс Ефремов и, помолчав, добавил: – Дальше.
– В статье товарищ Строгов выдвигает вопрос о развёртывании на севере области, в зоне Улуюльского края, усиленных поисков ископаемых; причём речь идёт о каменном угле и о рудах. Мы советовались в порядке консультации с некоторыми представителями науки, они считают эту мысль абсурдной…
– С кем вы консультировались? – перебил Филина Ефремов.
– На такой точке зрения стоит профессор Великанов. Это крупнейший знаток нашей области. Он ещё тридцать лет тому назад исследовал границы Чуржинского каменноугольного района и пришёл к выводу, что на север этот район продолжения не имеет. Через десять лет профессор Веневитин попытался оспорить его, но потом отступил и признал точку зрения Великанова правильной. Ничего в этом Улуюлье нет, одна пустая земля! Таковы факты. Не я их выдумал.
– Но у профессора Великанова есть и противники, – вставил Максим.
– Кроме того, со статьёй знакомился член партбюро научно-исследовательского института Бенедиктин, – словно не замечая реплики Максима, продолжал Филин.
– Бенедиктин? Я такого учёного что-то не помню, – нахмурился Ефремов.
– Это молодой талантливый учёный. На него указывают как на преемника профессора Великанова. Он был лично у меня, и мы долго разговаривали. И вы знаете, Иван Фёдорович, в институте создаётся нездоровая обстановка. Там низвергают все учёные авторитеты.
– Неверно! Всё наоборот. В институте возникает настоящая деловая атмосфера, – горячо возразил Максим.
– Неделю тому назад у меня был Бенедиктин, а вчера я посылал в институт своего корреспондента. У товарища Строгова информация, вероятно, пристрастная, со слов сестры, – тонким голосом, явно желая уколоть Максима, сказал Филин.
– Сестра тут ни при чём. Я располагаю стенограммой одного ответственного заседания учёного совета института.
Филин поднял голову и посмотрел на Максима. По этому взгляду, озадаченному и растерянному, Максим понял, что редактор о заседании учёного совета по вопросу характеристики Улуюльского края ничего не знает.
– Институтом придётся заняться, – сказал Ефремов. – Но вот насчёт изучения природных богатств Улуюлья меня беспокоит другое. Не отвлечёт ли постановка этой проблемы от решения главных задач, стоящих там? Я имею в виду разворот лесозаготовительного хозяйства и расширение площадей под техническими культурами.
– И я о том же беспокоюсь. Я уже говорил об этом Строгову, – с живостью поддержал Ефремова редактор.
– В статье я особо подчёркиваю те задачи, о которых вы говорите, Иван Фёдорович. Одновременно с этим я пытаюсь выдвинуть задачу всестороннего и комплексного изучения Улуюльского края, и прежде всего по линии выявления запасов угля, руд и других ископаемых.
– Учёные смеются над этим. Я разговаривал… – закипятился Филин.
– Более дальнозоркие из учёных говорят, что смеяться они подождут, пока Улуюлье не будет исследовано вдоль и поперёк, – сдержанно отозвался Максим.
– Значит, вы настаиваете на своём? – спросил Ефремов, взглянув на Максима.
– Я считаю, что нельзя больше оставлять без внимания этот вопрос. Эта проблема уже стучится к нам в дверь. Я располагаю рядом документов.
– Хорошо. Пусть останется и это место статьи. В конце концов статья не директива. Что у вас ещё есть неясного? – проговорил Ефремов, посматривая на часы.
– Всё остальное, собственно говоря, Иван Фёдорович, менее спорно. Несколько неясен мне тезис Строгова относительно организации в таёжной части нашей области кедрово-охотничьих комплексных хозяйств. Что это за форма хозяйства? Не покушаемся ли мы тут на сельскохозяйственную артель? – скороговоркой сказал Филин, заметив, что секретарь обкома торопится.
