– Я не могу этого допустить, – наконец ответил Эрскин. – Убить помазанного монарха – чудовищное преступление. Я не приму такой грех на душу.
– Судя по всему, Елизавета думает точно так же. Там, где смелый наступает, трусливый отступает.
«Он не может оставаться регентом еще двенадцать лет, – подумал Мортон. – Он превратит нас в робких девиц и бородатых евнухов. В Шотландии должен стоять у руля сильный человек, а не слюнтяй».
– Называйте это как хотите, – устало сказал Эрскин. – Я мог бы назвать некоторые наши поступки грешными и тираническими.
Это был тревожный знак.
– Вы собираетесь вернуться в ваш семейный монастырь Инчмахоум? – вызывающе спросил Мортон. – К чему это замечание?
– Просто размышление вслух. В последнее время мы слишком мало думаем о том, что творим.
– Что ж, хорошо. Забудем о предложении англичан. Как поживает маленький король? – Мортон полюбовался янтарной прозрачностью французского вина, когда свет из окна упал на него. Никакой мути. Внезапно его посетила интересная мысль.
– Настоящий ученый, – ответил Эрскин. – Очень тихий, прилежный и послушный. Не похож ни на одного из родителей, если не прячет свой характер. У него есть ручная обезьянка, – припомнил он. – Он называет ее «мой маленький язычник» и разрешает лазать повсюду. Один моряк привез ее ему в подарок. Это единственное существо, к которому он проявляет нежность.
– Мать пыталась прислать ему пони, но мы не допустили этого, – сказал Мортон. – Полагаю, он по-прежнему ненавидит ее?
– Да, Бьюкенен позаботился об этом.
– Хорошо. Иначе он когда-нибудь попытается «спасти» ее.
– Никаких шансов, – заверил Эрскин. – Думаю, он будет тщательно охранять свое право на трон и не уступит это место никому другому. Возможно, не было особой необходимости воспитывать в нем ненависть к собственной матери. – Он печально посмотрел на Мортона.
«Он изменился, – подумал Мортон. – Теперь он склоняется к новому курсу. Еще двенадцать лет? Нет!»
Они немного поговорили на общие темы: сплетни о Хаттоне, новом фаворите Елизаветы, перевод «Комментариев» Цезаря, только что изданный в Англии, известие о том, что русский царь Иван Грозный осудил жестокую резню в Варфоломеевскую ночь. Фрэнсис Дрейк с благословения Елизаветы недавно устроил мародерский набег на испанскую колонию на побережье Мэна. В Лондоне открылась Королевская биржа; говорят, здание выглядит роскошно. В битве при Лепанто армия Филиппа героически разгромила турецкие войска под командованием Али-паши. Флот Сулеймана уничтожен, и десять тысяч галерных рабов из числа христиан обрели свободу. К сожалению, после этого Филипп энергично приступил к истреблению других своих врагов – еретиков.
– Мы живем в удивительные времена, – сказал Эрскин. Он посмотрел на десерт, который Мортон принес самостоятельно и поставил перед ним: горку кремового цвета, посыпанную дробленым миндалем и корицей.
– Простая сельская еда, – объяснил Мортон. – Это творожный сыр с лимонным вкусом. Иногда он бывает с приятной горчинкой, но так положено. Мой повар говорит, что местные жители едят его, чтобы накопить силы перед наступлением зимы.
Они взяли ложки и стали пробовать десерт.
«Вкус довольно острый, с лимоном и чем-то еще, – подумал Эрскин. – Может быть, немного пижмы».
Вскоре он попрощался с хозяином и стал готовиться к сорокамильной поездке в Стирлинг.
– Сегодня прекрасный день, и я с удовольствием полюбуюсь на закат, – сказал Эрскин. – После наступления темноты я остановлюсь в Линлитгоу.
Но к тому времени, когда он приехал в Линлитгоу, его скрутил такой жестокий приступ желудочных болей, что он еле смог выбраться из седла. Его отнесли на постоялый двор, где он и скончался после ночи, проведенной в ужасных мучениях, – второй регент, расставшийся с жизнью в Линлитгоу.
Его сразу же сменил Мортон.
* * *
Сразу же после Дня всех святых погода испортилась, и в Шотландии задули штормовые ветры, которые принесли с собой потоки ледяного дождя. Океан разбушевался, и волны тяжко обрушивались на побережье вокруг залива Форт, поднимая тучи брызг. Немногие оставшиеся листья облетели с деревьев и унеслись далеко над водой.
Девятого ноября тяжелобольной Нокс все-таки смог подняться на кафедру собора Святого Жиля и прочитать проповедь об обязанностях своего преемника, но его голос был таким слабым, что собравшиеся ничего не слышали уже в нескольких футах от него. Потом его под руки отвели вниз, и горожане с болью наблюдали, как он медленно хромает к своему дому.
В тот вечер он пригласил к ужину нескольких друзей и настоял на том, что должен сидеть за столом вместе с ними.
– Открой новую бочку вина, – сиплым голосом обратился он к Маргарет.
– Не надо, – возразил один из гостей. – Там больше ста галлонов, и мы не сможем выпить все. Сохраните ее для большого собрания.
– Не стесняйтесь и пейте сколько хотите, – спокойно ответил Нокс. – Я не доживу до конца этой бочки. – Он потянулся и похлопал Маргарет по руке.
После ужина Нокс отправился в постель.
– Я не могу читать, – сказал он жене. – Все плывет перед глазами. Пожалуйста, почитай мне из семнадцатой главы Евангелия от Иоанна. Там, где написано «…ныне же к Тебе иду и говорю в мире…»
– Что… что ты имеешь в виду?
Она не понимала, почему он готовится уйти из жизни. Ему еще не исполнилось шестидесяти лет, и его загадочный недуг – слабость, паралич и кашель – не указывали на конкретное заболевание.
– Я имею в виду, что эти слова обращены прямо ко мне и исходят из уст Господа нашего.
– Джон, почему ты не позовешь врача?! – воскликнула она.
– Можешь позвать его, если хочешь, – ласково ответил Нокс. – Я не буду пренебрегать обычными средствами лечения, но знаю, что Господь скоро положит конец моей войне. Мои трубы молчат, но другие позовут меня домой. – Он снова похлопал ее по руке. – Теперь читай, прошу тебя.
– «Когда Я был с ними в мире, Я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание. Ныне же иду к Тебе, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную»[8].
Нокс вздохнул и повернулся к освещенному окну своего кабинета, выходившего на Хай-стрит.
– Так много суеты, – прошептал он. Так много людей прошло под этим окном, направляясь в Холирудский дворец и обратно. Он слышал крики и восторженные вопли одиннадцать лет назад, когда королева официально вступала в Эдинбург и проезжала мимо с рубином на груди и в длинном сером плаще, закрывавшем бока и круп лошади.
– Сын погибели, – прошептал он. Да, сын погибели пропал; он не смог спасти ее. Она потерпела крах, оставив за собой длинный след из любовников, грехов и убийств. Но все еще не закончилось.
– Иезавель, – вздохнул он. – Собаки будут лизать твою кровь, как я и предсказал!
– Джон, не мучай себя воспоминаниями о ней, – попросила Маргарет. – Подумай о своих детях. Наши маленькие дочери – думай о них, а не о ней!
– Дорогая жена, я думаю о Шотландии и обо всем, что связано с ней.
Шотландия находилась в опасности. Несмотря на бегство злой королевы и торжество протестантской церкви, несмотря на признание Елизаветой королевских прав Якова VI, страна корчилась в судорогах беззакония и беспорядков. Три регента умерли всего лишь за четыре года, и никто не смог привести в действие правительственные указы. Подручные Босуэлла больше не контролировали Приграничье, где снова хозяйничали разбойники. Клановые распри между Гамильтонами и Леннокс-Стюартами, Дугласами и Гордонами вспыхнули с новой силой. Мейтленд и Киркалди по-прежнему удерживали Эдинбургский замок и осыпали пушечными ядрами беспомощных горожан, хотя другие лорды, сохранившие верность королеве: Аргайл, Хантли и Гамильтон, – отступили от города.
Его маленькие дочери Марта, Маргарет и Елизавета собрались вокруг постели больного.
– Папа, – сказала шестилетняя Марта и нежно потянула его за бороду.
– Можешь немного подстричь ее, если хочешь, – предложил Нокс. Они устраивали игру вокруг его бороды, когда его дочери хотелось подровнять ее. Иногда он разрешал ей это делать, но однажды она из рук вон плохо справилась с работой и ему пришлось проповедовать в соборе Святого Жиля с клочковатой, неровно выстриженной бородой. – Ты даже можешь сделать ее неровной.
– Что это? – спросила четырехлетняя Маргарет и указала на доски, сложенные у стены.
– Нет, не говори! – сказала ее мать, повернувшись к Ноксу.
– Почему бы и не сказать? Это мой будущий гроб, дорогая. Я попросил моего друга Барнатана подготовить все необходимое.
Маргарет-старшая расплакалась.
Девятнадцатого ноября пришел Мортон. Новый регент был суров и заметно постарел за последние несколько месяцев. Ярко-рыжий цвет его волос и бороды поблек, и в волосах появились седые пряди. Его темные глаза смотрели озабоченно, хотя он пытался скрыть это от Нокса.
