Члены парламента вставали один за другим и излагали свои мысли по поводу этого возмутительного обстоятельства.
– Никому не позволено совершить измену и остаться безнаказанным! – воскликнул Томас Нортон.
– Можем ли мы допустить, чтобы наши законы не карали такое злодейство? Тогда следует признать их в высшей степени несовершенными!
Пламенный пуританин Питер Уэнтворт назвал Марию «самой вопиющей блудницей в целом свете». Мистер Сент-Леджер присовокупил к этому описание «огромного чудовищного дракона, королевы Шотландии».
Еще один пожилой пуританин встал и дрожащим голосом начал свою обвинительную речь:
– Если я назову ее дочерью раскола, матерью мятежа, кормилицей бесчестия, сиделкой беззакония, сестрой бесстыдства; если я скажу вам то, что вы уже знаете – что она шотландка по национальности, француженка по воспитанию, папистка по вероисповеданию, дитя Гизов по крови, испанка по обычаям и распутница по нравам, – все это даже не приблизится к описанию той, чье злодейство запятнало землю и осквернило воздух. Избавление от нее будет одним из справедливейших дел, совершенных церковью Божьей.
Он потряс в воздухе сжатыми кулаками.
– Услышьте ее преступления: присвоение герба и титула королевы Англии, сговор о брачном союзе с герцогом Норфолкским без ведома королевы, подстрекательство к мятежу на севере, попытка заручиться поддержкой папы римского, испанцев и других с помощью Ридольфи для вторжения в Англию, – провозгласил другой оратор. – По ее наущению папа римский издал буллу об отлучении от церкви королевы Елизаветы.
– Давайте отрубим ей голову и больше не будем беспокоиться об этом, – предложил Ричард Гэллис, член парламента от Нью-Виндзора.
– Да!
Совместная комиссия от двух палат парламента нанесла визит Елизавете со следующим предложением: Марию необходимо казнить или по крайней мере исключить из линии наследования, а также издать билль о привлечении ее к суду за государственную измену в случае появления новых заговоров от ее имени.
Но Елизавета ответила категорическим отказом.
– Должна ли я предать смерти птицу, которая, спасаясь от ястреба, оказалась у моих ног в поисках защиты? – спросила она. – Честь и совесть запрещают это!
Тогда члены парламента представили ей третье требование: привести в исполнение отложенную казнь герцога Норфолкского.
* * *
В середине мая Елизавета гуляла в саду Хэмптон-Корта, разглядывая цветущие розы, примулы и водосбор и проверяя клубничные грядки, где созревали ее любимые ягоды. Кристофер Хаттон упомянул о своем желании арендовать поместье епископа Или в Холбурне, поскольку – во всяком случае, по его словам – там росла самая вкусная клубника.
– Тогда я смогу присылать вам корзины лучшей клубники, – пообещал он.
– Право же, вы преувеличиваете мой аппетит, – отозвалась Елизавета. – К тому же я слышала, что епископ не склонен принимать ваше предложение. Но может быть, я сама поговорю с ним.
Она улыбнулась Хаттону, и тот закатил глаза от восторга.
Елизавета переехала в Хэмптон-Корт несколько дней назад; в сумерках в ярко освещенных лодках начали прибывать ее придворные. Они были в прекрасном расположении духа, пели и смеялись. Вечерний воздух был теплым, и сейчас они направлялись во двор, не особенно спеша оказаться в своих покоях. Мотыльки, привлеченные светом фонарей, безмолвно порхали вокруг них.
Лишь Сесил торопливо шел по тропинке, прихрамывая и опираясь на трость. Он хотел кое-что показать своей королеве – кое-что, способное наконец побудить ее к действию.
– Мы обнаружили это в переписке королевы Шотландии, – сказал он, когда они остались наедине с Елизаветой, и протянул ей лист бумаги. – Это письмо герцогу Альбе, полководцу Филиппа. Кстати, оно было зашифровано, но мы раскрыли шифр.
Елизавета взяла письмо с беспокойством, близким к ужасу. Она поднесла к бумаге увеличительное стекло и прочитала:
«…И моему возлюбленному брату Филиппу. Я умоляю его послать флот в Шотландию, чтобы забрать моего сына, принца Якова, и доставить его в надежное место. Здесь, в Англии, меня строго охраняют, но все же у меня есть много друзей и союзников. Некоторые лорды сочувствуют моему делу, и, хотя самые влиятельные из моих сторонников находятся в заключении, Елизавета не осмеливается отнять у них жизнь».
– Вот как! – пробормотала она. – Значит, Мария считает, что я «не осмеливаюсь» прикоснуться к Норфолку! – Она бросила письмо на пол и пнула его. – Разве она не понимает, что он остается в живых лишь по моей милости и что я никого не боюсь? Разве я не дочь короля и не имею королевского мужества? И разве я не пощадила ее по той же причине?
Ее голос повысился до крика. Сесил приложил палец к губам.
– Тише, ваше величество. Ее шпионы могут находиться поблизости. Да, она решительна и чрезмерно уверена в себе. Люди требуют ее казни, и кто может защитить ее? Только вы! Но очевидно, она этого не ценит. Позвольте напомнить, что герцог Норфолкский был осужден по всем правилам и приговорен к казни. Если вы и дальше будете откладывать исполнение приговора, то ваши подданные начнут думать так же, как она: вы не осмеливаетесь казнить его. Тогда они будут считать вас слабой и нерешительной, как Ричард II. И что дальше? Раскол, бунт – все те вещи, которых вы надеетесь избежать. Ваше величество, ради мира и спокойствия вы должны привести приговор в исполнение.
Елизавета покачала головой:
– Я не сделаю ничего, что было бы противно моей совести.
– Если вы надеетесь спасти ее, то должны уступить в том, что касается Норфолка. Все очень просто. – Сесил по-прежнему страдал от подагры, и ему мучительно хотелось сесть и вытянуть ногу. – Либо одно, либо другое. Что вы выбираете?
– Ни то, ни другое.
– Тогда прочитайте это письмо от Нокса. Оно поможет вам принять решение. Он настаивает на казни для всех, но особенно для нее. Он говорит… – Сесил достал лист бумаги и начал медленно читать: – «Если вы не выкорчуете корни, то ветви, которые кажутся сломанными, снова распустятся». Она подобна крепкому дереву, способному снова и снова пускать побеги, как бы его ни обрезали. Независимо от того, как строго ее охраняют и как бы вы ни стремились напугать ее, она всегда будет плодить новые заговоры и беды для Англии. Или, вернее, подбивать других на подобные дела.
– Должен быть какой-то способ остановить ее, но оставить в живых.
– Нет, мадам. Послушайте еще раз, что написал он: «Выкорчуйте корень всех зол. Пока королева Шотландии не умрет, ни английская корона, ни жизнь королевы Елизаветы не останутся в безопасности».
– Нокс слишком напыщен и многословен. – Она передернула плечами. – Я думала, он смертельно болен.
– Он тоже весьма живуч.
Минуту спустя в дверь постучали, и слуга передал корзинку с запиской, адресованной «прекрасной богине Глориане». Елизавета развернула ее.
– Надеюсь, это не от Нокса, – шутливо заметила она.
Записку прислал Хаттон.
«Дражайшая и прекраснейшая богиня, посылаю Вам эти ягоды, чтобы вы могли потешить свой вкус. Но Вы сами гораздо слаще и сочнее, поэтому они должны почерпнуть эссенцию Вашего духа. О, у меня кружится голова при одной мысли об этом!»
Она протянула записку Сесилу, который прочитал ее и приподнял брови, но не посмел рассмеяться. Королева заметно повеселела.
В корзинке была клубника красного и белого сортов, а также немного лесной земляники. Должно быть, Хаттон потратил целый день, собирая ягоды. Елизавета попробовала одну и улыбнулась.
– Превосходно, – сказала она и протянула ягоды Сесилу. Некоторое время они молча ели клубнику.
– Я признаю Якова VI королем, – наконец произнесла Елизавета. – И приведу приговор в исполнение.
– Для обоих?
– Королева Шотландии не была осуждена и признана виновной, – тихо ответила Елизавета.
– Именно поэтому парламент хочет издать билль о привлечении ее к суду, если появятся доказательства новых заговоров. Она должна отвечать за свои поступки! Если не в этот раз, то в следующий.
– Вы уверены, что следующий раз обязательно будет?
– Готов поклясться. – Сесил вздохнул и вытянул ногу, распухшую от подагры. – Вы слышали, что сказал Карл IX: «Бедная дурочка не перестанет плести свои заговоры, пока не лишится головы». Это говорит о том, что ей не хватает ума, чтобы вовремя опомниться, но заключенные иногда совершают безумные вещи хотя бы ради того, чтобы сохранить рассудок и придать смысл своему существованию. Что она делает с утра до вечера? Шьет? Молится? Читает?
– Чем еще занимались монахини? – резко спросила Елизавета.
– Монахини выбрали свой путь и ощущали призвание к нему. У Марии нет призвания находиться в заключении; все ее попытки сбежать говорят об этом.
