Не в силах открыть глаза, она, однако, слышала звуки более волнующие, чем звон колоколов, — суету внизу и стук лошадиных копыт. Это отправляют в Лондон гонцов. Потом кто-то поднес ей ко рту чашку бульона, а Метти наклонилась и показала ей маленький сверток, который держала на руках, — то был ее сын.
— Ты отлично держалась, доченька, — шепнула ей мать, с какой-то непривычной нежностью целуя ее в лоб.
А откуда-то издалека раздавался голос Маргариты Ричмонд:
— Кто-то пошел сообщить королю. Он сейчас на охоте. Мы не ожидали этого радостного события так рано, но король скоро будет.
Елизавета мысленно благодарила Бога. Она была рада, что наконец, ей было позволено хоть что-то дать Генриху. И она не собиралась роптать: когда он сможет прийти, тогда и придет. Сейчас боль покинула ее, и у нее появилось ощущение, будто она вознеслась на небеса, а ее мать отдернула портьеру на кровати, чтобы Елизавета могла посмотреть на маленькое краснолицее существо, которое орет во весь рот в ответ на щипки врачей.
А когда дверь распахнулась настежь и в комнату вошел король, его глаза устремились на этот драгоценный сверток, который спокойно лежал на коленях у Метти, сидевшей перед камином, и в глазах Генриха сверкнуло торжество человека, который наконец, завершил какое-то рискованное дело, Елизавета подумала: «Если я хочу хоть раз в жизни увидеть волнение на лице Генри, мне нужно посмотреть на него именно сейчас».
— Он родился раньше времени, но врачи говорят, что, несмотря на это, он вполне здоров. Нужно все подготовить для его крещения в Вестминстере, — сказала Маргарита.
— Да, — согласился Генрих. Затем, с неохотой оторвавшись от созерцания сына, он стремительно подошел к постели Елизаветы.
— И для коронации моей жены в Лондоне, — добавил он, поднося к губам ее слабую руку.
Он честный человек, привыкший платить долги, но очень осторожный, нашептывал ей в ухо дьявол: «Нет наследника — нет коронации». И эти нелепые слова стучали у нее в голове до тех пор, пока на середине ее речи, обращенной к самой себе она не уснула. Наутро, когда она проснулась, сестры уже были тут как тут. Взгляд Елизаветы сразу же устремился в сторону камина. Там сидела Кэтрин, которая усердно, со знанием дела, раскачивала резную колыбель а маленькая Бриджит смотрела круглыми любопытными глазками на того, кто в ней спал.
— Дорогая Бесс! — воскликнула Сесиль, заметив, что Елизавета пошевелилась. — Как же долго ты спала! Тебе лучше?
— Намного лучше, — улыбнулась Елизавета. — А где графиня?
— Отдыхает, — сказала Энн, усевшись с другой стороны огромной кровати. — Ей следует иногда отдыхать.
Они с пониманием посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Моя свекровь — сама доброта, — лениво протянула Елизавета. — Мне кажется, будто я снова дома. Если бы еще тут могли оказаться Нед и Дикон…
— А король доволен? — быстро спросила Сесиль, заметив слезы в ее глазах.
— О, очень доволен! — ответила Елизавета, смаргивая слезы. — Прикажи кому-нибудь отдернуть шторы и впустить в комнату солнце.
— Снова колокола зазвонили, — сказала Сесиль и потянулась за виноградом, который прислал король. — В Соборе готовят грандиозные крестины, а епископ и все члены капитула собираются облачиться в свои лучшие одеяния.
— Мне кажется, тут не обошлось без участия матери короля, — хмыкнула Энн.
Бдительная Метти вежливо предложила Кэтрин отдохнуть от добровольно взятой на себя роли няньки, поскольку она чересчур уж рьяно принялась paскачивать колыбель, и та присоединилась к общей компании.
— Он чудесный ребенок, Бесс, — сказала она. — Но вы уверены, что он наш?
— Конечно, он ведь сын Бесс, — рассмеялись они. — Как может быть иначе?
— Тогда почему, — серьезно спросила она, по очереди оглядывая их прически, — у него темные волосы?
Елизавета протянула руку и подтащила свою маленькую сестру к себе поближе, пока кончик ее любопытного носика не оказался рядом с роскошными розами, вышитыми на одеяле. Она уже сама заметила это и поняла, что Бог не захотел, чтобы ее сын походил на Дикона.
— У его отца, нашего короля, темные волосы, — объяснила она.
— А королю он тоже принадлежит? — не отставала Кэтрин.
— Конечно, дурочка! — сказала Энн.
— В таком случае его тоже назовут Генрихом?
— Нет, куколка моя, не думаю, — ответила Елизавета, которая ждала этого вопроса.
— Не Генрих?! — воскликнули две взрослые сестры. — Тогда как же еще его могут назвать?
Елизавета немного приподнялась на подушках.
— Я сейчас припоминаю, что говорил король… перед тем, как я уснула. Он хочет назвать его Артуром.
Все в комнате замерли от удивления. Даже ее служанки застыли на месте.
— Но мы не слышали, чтобы в нашем роду был какой-нибудь Артур, — возразила Энн, выражая общее мнение.
— Нет, не было, — печально вздохнула молодая мать.
— Тогда почему?
— У него был предок, который жил здесь. Добрый король Артур, у которого за круглым столом собирались рыцари. Да вы наверняка знаете, — в голосе Елизаветы послышалось раздражение, потому что она уже начала уставать от разговора, до и сама была Удивлена решением мужа не меньше их. — Знамена с огненным драконом, его валлийские предки… Их родословная идет от самого первого короля…
— Ладно, бедная наша. Отдохни-ка ты лучше и постарайся не разговаривать. Мы видим, что ты, как и мы, не в восторге от этого имени, — попыталась успокоить ее Энн, которая принесла розовой воды чтобы смочить ей лоб.
А Сесиль, схватив еще одну виноградинку, неожиданно захихикала.
— В конце концов, Бесс должна радоваться, что ему не пришло в голову назвать бедное дитя Кадвалладером! — заявила она без тени почтения к королю.
Когда Елизавета поселилась в Шин — одном из самых живописных мест по течению Темзы, она решила, что здесь наконец, будет ее настоящий дом. Генрих почти целиком перестроил старинный замок, и теперь он приобрел нарядный вид. Стены покрывали вьющиеся растения, башенки и огромные решетчатые окна, сверкающие на солнце, радовали глаз входящего, и им с матерью нравился этот замок больше, чем все остальные. Они назвали его своим родовым имением Ричмонд. «Здесь я проведу свои дни и буду воспитывать детей после того, как меня коронуют в Лондоне», — думала Елизавета.
Однако, несмотря на свое торжественное обещание, Генрих не торопился короновать ее. Сначала это было невозможно, потому что после родов у нее началась жестокая горячка. А теперь, в разгар лета, когда она находилась всего в нескольких милях от Лондона, из-за отсрочки коронации все ее друзья-йоркисты ополчились против короля и принялись шептаться по углам. Особенно усердствовал Дорсет, Ловелл и ее кузен, молодой одаренный граф Линкольн, который, будучи сыном одной из сестер Эдуарда Четвертого, считался наследником престола до того, как родился Артур Тюдор. Опасность исходила и от матери Елизаветы, которая пустила в ход свой острый язычок и начала высмеивать Генриха, как прежде высмеивала Ричарда. Она заманивала в свои сети неосторожных слушателей, приглашая их в уютные апартаменты, отведенные ей Ричардом, чтобы позлословить о короле.
— Только бы она не принялась за старое, — озабоченно сказала Елизавета, уединившись в своих апартаментах.
— Пусть тебя не беспокоят ее колкости, потому что она уже потеряла свою силу, — успокаивала ее Цецилия. — Она ничего не в состоянии сделать.
— Сама — конечно, — согласилась Елизавета. — Но мне не нравится, что Дорсет и мой кузен Линкольн приводят к ней своих друзей посплетничать о короле, когда неотложные государственные дела заставляют его уехать в Вестминстер. А Генрих слишком часто бывает в отлучке.
— По-моему, это все из-за того молодого ирландца, — заметила Джейн Стеффорд, у которой была возможность узнавать новости от своего брата.
— Какого молодого ирландца? — спросила Елизавета.
— Того, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, — сказала Джейн, полагая, что сестры в курсе дела.
— Какой сыр-бор? Кто этот человек, Джейн? — недоуменно воскликнула Цецилия.
— Мы бы и сами хотели это знать, мадам, — весело ответила Джейн, рассматривая вышивку на королевских шелках. — Вначале все решили, что он — молодой герцог Ричард Йорк, который…
Сесиль больно наступила ей на ногу, и она тут же запнулась и покраснела, сообразив, что сказала глупость.
— А теперь все говорят, что он кузен вашей светлости, граф Уорвик, — поспешно добавила она.
Возникла неловкая пауза, во время которой ни одна из них не решалась поднять глаза на королеву, лицо которой сначала озарила безумная надежда, потом исказило горькое разочарование. Теперь на нем было написано недоумение.
— Но наш кузен в Тауэре, — сказала Сесиль.
