Ушаков впился глазами в лицо Панина и с расстановкой проговорил:
— Андрей Заплатный.
Панин вздрогнул от неожиданности, но ничего не сказал, будто бы не о нем шла речь.
Он несколько раз внимательно перелистал книжонку и спросил:
— Кто это такие умные люди?
— Эсер Романов, кулак Корма, черносотенец Зобин. Последний, говорят, уже в узилище пребывает. Купить хотели за пуд муки… Да я не продажный… Ненавижу таких. Они жизнь мне испортили… — Ушаков встал с намерением уйти.
— Подожди, Ушаков, — сказал Панин. — Книжонку эту забери сам. Делай вид, что переписываешь. Может быть, они тебе что-нибудь еще поручать будут. К нам больше не ходи. Вот этот рыбак, — Панин показал на меня, — будет приезжать к тебе с удочками. Понятно? А как рыбка, Ушаков? Клев весенний начался?
— У кого клюет, у кого нет, — ответил Ушаков. — Хотя я не люблю людей обманывать, даже таких, которых ненавижу, но за компанию с вами порыбачить не отказываюсь…
Ушаков встал.
— Надо успеть на перелет на Долгие озера. И вам отдыхать пора. Будьте здоровы!
Панин подал ему руку.
— До свиданья, товарищ Ушаков. Ни пуха тебе ни пера.
3
Широко, от горы до горы, разлилась многоводная Кама, затопила Подгорную улицу. Бурлацкий увал оказался на берегу моря. Пароходы ходили по новому фарватеру. Дядя Иван, проходя мимо с баржонкой, зачалился за черемуху в своем огороде, сбросив трап на крылечко избы. Вот было смеху, когда тетка Александра передавала дяде шаньги прямо из окна!
В один из теплых воскресных дней молодежь решила устроить катанье на лодках. С утра водная гладь разлива расцветилась яркими платьями девчат, рубашками парней.
Издали казалось, что по воде плавают не лодки с народом, а букеты живых цветов.
Я взял Захарову душегубку — Захар все еще лежал в больнице — и подъехал к квартире Фины Сухановой.
Фина села в лодку и стала грести, а я править. Душегубка полетела стрелою. Все дальше и дальше, в гущу катающихся.
Вдруг Фина сильным всплеском весла, как из ведра, окатила меня водой. И я не остался в долгу.
— Ой, замерзаю! — запищала Фина и сняла с уключин весла. Продолжая дурачиться, мы подъехали к первой флотилии лодок.
Сцепившись бортами, наш веселый караван медленно плыл по течению к зеленому островку.
Взглянув на берег, чтобы определить, далеко ли мы отъехали от него, я заметил бегущих к воде людей. Двое бросились в лодку и помчались по реке. Им вдогонку раздался выстрел, другой, третий. От берега отделилось еще несколько лодок. Около нас засвистели пули. Мы быстро расцепились и рассыпались в разные стороны.
Мимо промелькнула лодка с беглецами. Оба сидели в веслах, быстро и усиленно гребли. За ними гналась большая лодка. На носу стоял начальник милиции Чирков и беспрерывно пускал из нагана пулю за пулей по беглецам.
Фина сидела бледная, опустив весла. Спросила:
— Что это, Саша?
— Не знаю, — ответил я и начал грести к берегу.
Беглецам надо было держаться правее, так как влево была мель, они же, не зная этого, с маху налетели на мелкое место, застряли и попали в руки милиции.
На берегу я выскочил из лодки, забыв про Фину. Догнал толпу. Над арестованными издевались. Плевали в них, бросали в них грязью, щипали. Они еле ноги волочили. Чирков подгонял их ударами рукоятки нагана.
— Кто тебе дал право избивать арестованных? Ты не в полиции служишь!
— Не твое дело! — ответил мне Чирков. — Я знаю, как обращаться с ворами.
— Веди в исполком! — настаивал я. — Воры ответят по суду.
— Уведу на тот свет! Отвяжись. Я не вмешиваюсь в ваши дела, когда вы с Паниным людей уничтожаете…
Чирков кричал на всю улицу. Кто-то из хулиганов поддерживал его:
— Лучших мужиков губите. Гаврилыча расстреляли. А Зобин где? За воров заступаетесь?
— Слышишь, что говорят? — зашипел Чирков. — Как бы и тебе не попало… Бандитов надо бить.
Я побежал искать Панина.
Самосуд был прекращен. И что же выяснилось?
Утром в исполком, где были только дежурные крестьяне, пришла расстроенная торговка Анна Григорьевна и завопила:
— Караул! Ограбили!
— Кого ограбили-то? Что украли? — спросили ее.
— Серебряный самовар украли. Подарок самого…
В это время под окнами показались двое прохожих.
— Вот они!
Торговка выскочила на улицу и с криком вцепилась в прохожих. Из исполкома вышли дежурные. Кто-то, не разобравшись, в чем дело, выдернул кол из огорода. Незнакомцы побежали, дежурные за ними. Кучка преследователей стала увеличиваться. Примкнул Чирков с двумя милиционерами. Началась погоня, которую мы видели на реке. Беглецы оказались рабочими Чермозского завода. Приехали в гости к родственникам, никакой Анны Григорьевны не знают и к ней не заходили.
Обнаружился злополучный самовар. Торговка сама спрятала его в погребе, «чтобы красногвардейцы не отобрали», и забыла, куда спрятала.
Чиркова вызвали к Панину.
— Воров, говоришь, поймали? — с угрожающим спокойствием спросил Панин.
— С кем ошибки не бывает, товарищ Панин.
Панин вскипел:
— Я тебе не товарищ! Сдавай оружие!
Чирков покорно отцепил наган и передал Панину.
— Разрешите идти?
— Подожди.
Панин сорвал с головы Чиркова фуражку, бросил ее в угол и со всего размаху залепил ему оплеуху.
4
Настали жаркие безоблачные дни. Вода в Каме пошла на убыль. На лугах, удобренных жирным илом, бурно поднялись сочные травы. По вечерам в деревнях раздавался дробный стук молотков — это крестьяне отбивали косы.
В складе машинного товарищества кузнецы собирали и исправляли косилки.
Накануне страды провели сельский сход.
Пирогов рассказал, как распределили бывшие графские покосы, как земельный отдел подготовился к весенним работам.
— Ныне впервые на покосах бедноты появятся конные грабли и косилки. Машины будут даваться для работы за самую низкую плату.
Сенокосные угодья за Камой были неравноценные. На низких заливных местах росли богатые заливные травы, а на высоких — веретьях, как их называли, были одни сорняки да колючки. И вот, чтобы никого не обидеть, пришлось нарезать длинные и очень узкие полоски шириной в три-четыре сажени.
Поэтому, когда Пирогов сообщил о машинах, раздались вопросы:
— А куда ты завезешь двуконные-то косилки?
— Как куда? На луга.
— А как ты развернешься на узких-то полосках с машиной? Если Иван свою «ленточку» выкосит косилкой, так у Степана всю траву сомнет…
Пирогов стоял за столом и от смущения теребил свой ус.
— Не додумали… Что же нам делать, товарищи? — только и смог выговорить Пирогов.
— Обратно, что ли, отдать землю кулакам? — с улыбкой спросил Панин.
Поднялся шум.
— Тут дела всерьез, а ты шуточки шутить.
— Придется, верно, с горбушей спину ломать…
К сцене, где сидел президиум, подбежал Захар, только на днях вышедший из больницы. Вместо бороды, которую ему опалило на пожаре, вырос седой пух. Захар был до невозможности худой — кости да кожа.
— Я скажу, товарищи! — на ходу проговорил Захар. — Надо всем вместе, скопом выкосить травушку, а осенью разделить.
Раздались возгласы:
— А ведь правильно!
— Подвалим косилками всю Палестину.
— Ай да Захар!..
Выход был найден. Объявили перерыв.
Люди высыпали в коридор. Окруженный слушателями, Захар горячо говорил, размахивая руками:
— Да! Сижу я, а рядом со мной учительница Суханова. Поглядел я на нее и вспомнил, ребята. Она еще зимой на собрании о товарище Ленине рассказывала, как товарищ Ленин Владимир Ильич о земле пишет в своих книгах. Мне как наяву показалось. Без коммунии ни шагу, ребята! Сам Ленин сказал.
Ранним утром, до солнышка, на Каме появились переполненные лодки. Обгоняя всех, на душегубке мчался Захар. Сторож, сплавщик на устье Обвы, крикнул с берега:
— Что за Ермакове войско?
Захар ответил:
— Едем коммунию поднимать! Не шути, брат!
Через реку тащился наш старый паром с косилками, граблями и прочим инвентарем. Пурпуром отливали на заре металлические части машин. Около косилок ходил гражданский инженер и объяснял их устройство.
На борту парома, свесив ноги, сидела Фина и напевала какую-то песенку. Я невольно вспомнил дни бурлачества. Прошло немного времени — и какая перемена! Правлю не хозяйским, а своим, нашим судном, плывем на свои луга. Наша Кама, наш лес, наши луга по берегам — все наше…
Повиснув на тяжелой навеси — руле, я перекинул ее на правую сторону и стал загребать влево. Паром плавно подошел, к мосткам.
Мы быстро выгрузились. Ребятишки пригнали лошадей, впрягли их в машины. И застрекотали они, как гигантские кузнечики-кобылки.
