— Я тоже не знаю! — с холодным осуждением ответила она.
Калигула запнулся.
— Я буду защищать тебя!.. — немного подумав, заявивил он.
Друзилла посмотрела на брата взглядом полным снисходительного сомнения:
— Каким образом? Ведь ты боишься Тиберия! Дрожишь в его присутствии, льстиво улыбаешься!.. Единственное, чего я прошу у тебя: не погуби меня! — отчаянный голос Друзиллы перешёл в умоляющий шёпот.
Калигула несколько раз дёрнулся, порываясь что-то сказать. Но так и не смог найти слова, достаточно убедительные и оправдывающие его. Хмуро посмотрев на сестру, он покинул кубикулу. А навстречу уже спешила толстая разряженная сваха, музыканты с систрами и кифарами, шумливые девушки с охапками цветов.
Подружки невесты покрыли её увенчанную цветами голову красно-жёлтым покрывалом, которое мягкими складками падало на лоб. Под руки вывели Друзиллу в атриум. Пёстрая пышность ослепила девушку: гирлянды цветов и плюща; жёлтые, розовые, лиловые туники знатных матрон; яркие ленты и блестящие на солнце диадемы; зеленые венки на плешивых и кудрявых головах мужчин. Друзилла ощутила желание прикрыть ладонью глаза. Но на руках её, восторженно визжа, висели так называемые подружки. И Друзилла ограничилась тем, что только прижмурилась. А когда открыла глаза — перед нею стоял улыбающийся Луций Кассий Лонгин.
Он был в белой тунике, вышитой по подолу и у ворота узором из пальмовых листьев. Тога с широкой красной каймой складками свисала с правого плеча. На темно-каштановых волосах лежал венок из белых роз. Матово-смуглое, гладкое лицо Кассия Лонгина в профиль напоминало драгоценные камеи, хранящиеся на дне дубовых сундуков и доставаемые лишь по праздникам. Друзиллу взволновал этот тип красоты, освящённый вековой традицией. Она улыбнулась, поднимая на жениха зеленые глаза.
Кассий Лонгин потянулся к невесте. По обычаю он должен был взять её правой рукой за правую же руку. Но Кассий двумя ладонями притянул к широкой груди её слабые безвольные руки. И, влюблённо глядя на невесту, гладил тонкие запястья, украшенные филигранными браслетами.
— Какая прекрасная пара!.. — восторженно шептали приглашённые. Впрочем, гости по привычке говорили так, даже когда жених и невеста были уродами. Но Кассий и Друзилла в этот момент действительно были прекрасны. Старая Антония, заметив трогательную влюблённость жениха, вытерла слезу умиления, скользнувшую по морщинистой щеке. Она искренне желала счастья глупой, но послушной внучке.
Жрец Юпитера приносил жертву в атриуме. Нарушив умилённое молчание, вижжала чёрная свинья. И, отчаянно хрюкнув, умолкла — острый жреческий нож воткнулся в шею. Жрец распорол брюхо жертвы и вытащил сизые, окровавленные внутренности, ещё тёплые. Внимательно осмотрел их, ища и не находя изъяна. И торжественно выкрикнул, потрясая над головой свиными кишками:
— Боги благословляют этот союз!
— Счастья жениху и невесте! — подхватили гости.
И тогда, в присутствии жреца и фламина Юпитера, в благочестивой тишине Луций Кассий Лонгин надел гладкое железное кольцо на безымянный палец Юлии Друзиллы. Рядом искрились алмазами и изумрудами другие кольца богатой невесты. Но это — железное, обыкновенное — должно стать самым дорогим и значительным для юной женщины, получающей его.
Ощутив холодную тяжесть кольца, Друзилла растерялась. Она испуганно посмотрела на жениха, затем перевела взгляд на бабку. Антония, грозно нахмурясь, шевелила сухими губами. И лишь тогда Друзилла вспомнила, что ей нужно произнести ритуальные слова, которые превратят её в законную жену Кассия.
— Где ты — Гай, там я — Гайя! — произнесла она звонким, напряжённым голосом. Эта фраза, произносимая всеми невестами на всех свадьбах, таила в себе глубокий смысл: «Где ты — хозяин, там я — хозяйка. Где будешь ты, там буду и я. Я покидаю моих родных и отныне вступаю в твою семью. Я разделю твою жизнь, как бы она ни сложилась». Но, произнося её, Юлия Друзилла, вспомнила о Калигуле. Ведь его, по иронии судьбы, звали Гаем.
— Счастья новобрачным! — нестройным хором закричали гости. Десять свидетелей, из знатнейших сенаторских семейств, по очереди подписывали таблички с брачным контрактом. Приглашённые музыканты, подыгрывая на арфах и кифарах, пели гимны, посвящённые богу брака, Гименею. И, прерывая торжественное «О Гимен, о Гименей!», раздавались в толпе добродушно непристойные пожелания, заставившие покраснеть невесту и улыбнуться — жениха.
— Теперь ты моя. Навсегда, — шепнул Кассий Друзилле, правой рукой сжимая её вспотевшую ладонь.
На праздничном пиру они сидели на почётном месте, именуемом «консульским». Кассий Лонгин снял сандалии и прилёг на ложе, облокотившись о подушки, набитые тонкой шерстью. Друзилла возлегла рядом с ним по-женски: точно так же прислонившись к подушкам, но не снимая жёлтых свадебных башмачков и оставив ноги на полу. Кассий ухаживал за невестой, постоянно склоняясь к ней и спрашивая, какое блюдо ей угодно отведать. Вино Фалерна и Цекубы они поочерёдно пили из одной чаши.
День клонился к закату. Солнечные лучи стали длинными и косыми.
— Пора вести невесту в дом жениха! — выкрикнул чей-то пьяный, но разумный голос.
Шумно засуетились гости, с неохотой покидая обеденные ложа. Антония подошла к невесте и порывисто обняла её.
— Будь счастлива! — шепнула она на ухо внучке. — Люби мужа и забудь остальных мужчин.
Кассий изчез. Он поспешил домой, чтобы принять невесту на пороге. Друзья жениха обступили Антонию и Друзиллу и, с церемонными жестами, вырвали девушку из бабкиных объятий. Это тоже был ритуал — память о тех временах, когда невест похищали.
По улицам Палатинского холма потянулась шумная свадебная процессия. Двое юношей в претекстах — один из семейства Кассиев; другой, избранный среди близких родственников Клавдиев — вели невесту под руки. Позади неё, под руководством Антонии, полдюжины рабов тащили громоздкую прялку. Подружки в цветных туниках и полупрозрачных шёлковых столах приплясывали, рассыпая лепестки роз и поздних фиалок. Друзья жениха, забавляясь, бросали в толпу орехи и серебрянные сестерции. Наиболее озорные старались подбить зевакам-плебеям глаз или ухо. Горели факелы из боярышника. Горький душистый дым попадал невесте в лицо. К дому жениха она добралась в полуобморочном состоянии.
Кассий Лонгин встретил процессию у порога. Белые розы на его голове увяли и покрылись коричневыми пятнами. Но гирлянды, увившие мраморные колонны портика, были ещё свежи. Друзилла, утомлённая и оглупевшая от шума, остановилась перед женихом. Сваха всунула ей в руки шерстяные нитки и глиняный горшок.
Вспоминая бабкины наставления, она привязала голубенькую шерсть к дверному косяку и помазала дверь волчьим салом, вонявшим на дне горшка. Отвратительно тошнотворным было это сало. Но таков обычай. Некогда волчица с Капитолийского холма выкормила брошенных близнецов, Ромула и Рема. И с тех пор волчье сало почитается священным среди жителей города, основанного братьями.
Когда Друзилла собиралась вступить в дом, то пошатнулась и едва не упала. Мужчины из процессии вовремя подхватили её и перенесли через порог. Падение считалось дурной приметой. Вздох облегчения вырвался из сотни глоток, когда невеста благополучно очутилась внутри. Облегчённо улыбнулся Кассий Лонгин — он был суеверен.
Сваха усадила Друзиллу возле очага. Оранжевое пламя почти сливалось с жёлто-красным, огненным нарядом невесты. Ярко осветилось бледно-оливковое красивое лицо Кассия, когда он нагнулся к очагу, чтобы зажечь факел и передать его новой хозяйке дома. Друзилла отстранённым взглядом смотрела на глиняные, старые, пощербленные фигурки, стоящие в нише возле очага. То были Лары — покровители домашнего очага, души давно умерших предков Кассия. Теперь им должна поклоняться Друзилла.
И снова раздались дерзкие, обычные на свадьбах пожелания: пусть невесту охватит желание к жениху; пусть жених до изнеможения замучает невесту любовными ласками… Иные шутки звучали настолько непристойно, что незамужние девушки с восторженным визгом закрывали уши.
Наконец друзья жениха, уловив глухое нетерпение во взгляде Кассия, принялись выталкивать гостей.
— Прошу вас вернуться во дворец, чтобы продолжить праздничный обед, — кланялась Антония пьяным сенаторам, всадникам и матронам.
Мужчины, уходя, выворачивали шеи, стараясь подсмотреть выражение на лице невесты, которую сваха уже увлекала в опочивальню. А женщины, в промокших от вина туниках и столах, бросали томные двусмысленные взгляды на стройного красавца-жениха. Этой ночью Рим непременно наполнится любовными вздохами. Мужья и жены, давно наскучившие друг другу, встряхнут запылённые супружеские ложа, мысленно воображая ласки новобрачных.
* * *
Друзилла сидела на янтарно-жёлтой постели, рассматривая лошадь, искусно отлитую из бронзы на изголовье ложа. Кассий застыл у входа, любуясь жёлто-красной узкой туникой, оставлявшей на виду лодыжки в жёлтых башмачках. Тонкий носик и бледные, розовые губы выглядели трогательно хрупкими среди складок огненного покрывала.
